Проблема Карнеада: вариации на тему

А. Понятие правдоподобия (piqan Т n ^*) и его модификации

Для того чтобы изучить проблему релевантности в сфере вос­приятия, мы можем вспомнить, что, как указывал В. Янкеле-вич в своей книге «Альтернатива»²⁰, любое восприятие уже со­держит проблему выбора. Мы должны выбрать в перцептивном поле те элементы, которые могут стать, по выражению Э. Гус­серля, тематическими и подлежащими «интерпретациям». Та­кие интерпретации не обязательно имеют форму предикатив­ных суждений. Пассивные синтезы узнавания, сходства, тождества, несходства, подобия и т.д.²¹ являются интерпрета-тивными событиями, происходящими в допредикативной сфе­ре. Осознание объекта как того же самого или видоизмененно­го или осознание самих изменений является результатом таких допредикативных синтезов. В своей книге «Опыт и суждение» («Erfahrung und Urteil») Э. Гуссерль исследовал различные фор­* Здесь и далее перевод греч. и лат. терминов М.А. Гарнцева.

мы подобных допредикативных интерпретаций, которые могут или не могут быть верифицированы или фальсифицированы в дальнейших переживаниях²². Его особенно интересуют про­блемы альтернатив, в которых несколько интерпретаций одного и того же восприятия конкурируют друг с другом. Конкуренцию такого рода он называет проблематичными возможностями; каж­дая из них, так сказать, представлена к выбору. Каждой при­сущ свой собственный вес, и разум колеблется от одной к другой, взвешивая эти возможности, прежде чем прийти к решению – решению, всегда открытому верификации или фальсификации дальнейшими событиями²³.

Теорию Э. Гуссерля можно сопоставить с бергсоновской интерпретацией выбора, содержащейся в последней главе кни­ги «Время и свободная воля»²⁴. Согласно А. Бергсону, дело обстоит вовсе не так, будто бы две возможности представлены нашему выбору. Поэтому он говорит не о выборе между двумя возможными интерпретациями или направлениями действия, а о двух способах возможного действия или о двух целях, которые должны быть поставлены до всякого выбора. Не существует двух целей или способов, пока разум не поставил первые и не спро­ектировал последние. Когда это сделано, разум колеблется меж­ду ними, отбрасывая одно и возвращаясь к другому, пока реше­ние не созреет, подобно спелому плоду, падающему с дерева. Очевидно, именно это бергсоновское понятие альтернативы по­влияло на создание В. Янкелевичем вышеупомянутой теории.

Сколь ни интересны эти современные теории, наиболее скрупулезный анализ рассматриваемого феномена, по-види­мому, был дан греческим философом-скептиком Карнеадом в его теории правдоподобия (piqanТn) (на латыни probabile; здесь мы придерживаемся изложения, данного Робином)²⁵. Термин piqan Т n иногда следует переводить как «вероятное», а иногда как «позволительное», однако слово «правдоподобное» наибо­лее точно передает значение этого греческого термина.

Карнеад приступает к анализу этого понятия с полемики против его использования стоиками, особенно Хрисиппом, которые классифицировали все представления (phantasiae, vira) на правдоподобные и неправдоподобные, подразделяя каждую из этих категорий на представления истинные, лож­ные и не являющиеся ни истинными, ни ложными. Отрицая саму возможность постижения истины, Карнеад отвергает и подобную классификацию. По его мнению, в том, что нам не известно, необходимо различать непостижимое (¢k¢talhpton),

 

246

247

не доступное пониманию и недостоверное (¢dhlon, incertum), неясное. Не существует истины как таковой; есть лишь про­блематичные истины, истина в нас, для нас и благодаря нам. Не на истину, а на правдоподобие мы можем рассчитывать, пос­ледний же термин означает не то, что похоже на истину, но то, что кажется истиной мне, – мне в тех условиях, в которых я на­хожусь и которые, следовательно, имеют шанс не быть оспорен­ными или отвергнутыми последующими представлениями. Это, конечно же, совершенно иное понятие, нежели постига­ющее представление или каталептическая фантазия (fantas…a katal»ptika) стоиков, т.е. представление, которое «видит» представленные вещи такими, каковы они суть, и которое одно только и может управлять поведением мудреца.

Скептик, однако, понимает, что мудрец тоже человек и его истина – всего лишь человеческая истина. Он не изваян из мрамора и не вырезан из дерева. У него есть душа, разум и тело, перемещающееся с места на место. Все его впечатления, восприятия и знания обусловлены его человеческой природой и зависят от нее. Как мудрец он будет воздерживаться от суж­дения об истинной природе вещей; он примет установку воз­держания от суждения, эпохе (epoc») (хотя греческое epoc» и дало имя epoc» феноменологической редукции, его нельзя пу­тать с последним). Но для практического действия он не будет искать руководства у «постигающих представлений», которые, как он знает, не достижимы. Если он замышляет морское пу­тешествие, он не знает в точности, каким оно будет. Но хотя ему и не ведомо, непостижимо (¢k¢talhpton), как осуществит­ся его проект, он никак не является недостоверным (¢dhlon): если он выберет хорошее судно, надежного кормчего и пого­да будет благоприятной, он, разумеется, полагает, что благо­получно прибудет в порт назначения. Именно на такого рода представление опирается мудрец Карнеада в своем действии или воздержании от него, принимаемое им как concilia agendi ad non agendi (примирение действия с недеянием. – Н.С.), как формулирует этот принцип Цицерон. Невзирая на свой эпистемо­логический скептицизм, он, следовательно, будет в сфере своих дей­ствий взвешивать свои мотивы, определяющие его суждения и акты, представляющиеся вероятным (piqana…) от правдоподобно­го (piqanТn). Для него уверенность – не более чем вера, имеющая собственные мотивы и причины, – мотивы, объяснимые в умопостигаемых терминах; – причины, или же резоны, не объяснимы в подобных терминах, ибо это наши страсти, пред-

рассудки, привычки, сдерживающее влияние социальной и семейной групп и тому подобное. Противоположностью уверен­ности является неуверенность, однако это противопоставление не является противоречием; между полной неуверенностью, или радикальным сомнением, и достаточной уверенностью, или вооруженной верой, есть целая серия промежуточных по­зиций. Уверенность имеет множество степеней, и Карнеад разработал типологию некоторых из них.

Он начинает с наблюдения, что в нашем разуме нет ника­кого чистого представления. Если я, к примеру, думаю о Со­крате, я думаю не просто об имени Сократа, но вместе с тем и о некоторых его индивидуальных характеристиках, его поведе­нии и других обстоятельствах, неотделимых от его существо­вания. Если бы мое представление не содержало достаточно­го числа элементов, составляющих индивида, о котором идет речь, или если бы оно содержало элементы, не совместимые друг с другом, то я бы подумал, что размышляю не о Сократе, а, скорее всего, о каком-либо другом человеке. Какие же сте­пени определенности здесь налицо? (1) Прежде всего, суще­ствует простая вероятность (возможность); а именно, «одна и та же возможность» как для одного решения, так и для ему противоположного. Секст Эмпирик приводит следующий пример: преследуемый моими врагами, я вижу пещеру, в кото­рой могу укрыться от них. Но я могу и ошибиться. Кто знает, нет ли там засады? У меня нет времени проверить, сколь обо­снованны мои колебания и не слишком ли опрометчиво здесь спрятаться; таким образом, я не знаю, прав я или нет в своей не­доверчивости. Однако в данных обстоятельствах и при прочих равных условиях, вероятно, лучше поискать укрытия где-ни­будь в другом месте. (2) Геракл возвращает Алкесту из подзем­ного мира и подводит ее к Адмету: это истинное представле­ние. Тот не верит в реальность своего представления о живой Алкесте. Это представление «противоречит чувствам», его «от­клоняют» (или, лучше сказать, «стряхивают») – оно «отодви­нуто», как сказал бы Э. Гуссерль. Без своего предшествующе­го знания Адмет поверил бы своим глазам. Его представление осталось бы неотклоненным (per…spastoj), что наделило бы его более высокой степенью убедительности в сравнении с простым правдоподобием.

(3) Верифицированное представление (в более строгом смысле слова) предполагает, что простая и «неотклоненная» вероятность уже удостоверена. Верификация добавляет еще

 

248

249

один резон для убежденности – чтобы быть «уверенным». Это самая совершенная модальность различия между тем, во что можно верить, а во что – нет. Вот ее пример: зимней порой человек неожиданно оказывается в плохо освещенном поме­щении и усматривает в углу моток веревки. Он видит эту вещь, но смутно. На самом ли деле это моток веревки или это змея? И то, и другое равно возможно – и это достаточный резон не доверять своей первой интерпретации (эта первая стадия срав­нима с «простым правдоподобием», рассмотренным нами в первом случае, которое определяет «проблематичную альтер­нативу» в гуссерлевском смысле слова). Человек испытывает некоторое замешательство; его мысль колеблется между двумя возможными альтернативами. Приближаясь к предмету, он думает, что это веревка: она неподвижна и т.д. С другой сторо­ны, ему «приходит на ум», что окраска змей сходна с цветом веревки и что в зимнюю пору змеи, скованные холодом, не­подвижны. Он, следовательно, вращается в кругу своих пред­ставлений, обзора (periodeЪein, periТdenoij), не приходя к реше­нию, поскольку каждая из альтернатив имеет свой вес и одна уравновешивает другую. Опираясь лишь на логику, он не в состо­янии отдать предпочтение (sogkat¢qesij, assensus) ни той, ни другой. Но то, поверит ли он в одно либо другое, которое из них станет, словами Карнеада, «отклоненным» (per…spastoj) или «неотклоненным» (¢per…pastoj), или какое, по словам Э. Гуссер­ля, будет отодвинуто, а какое возобладает (это вторая стадия его рассмотрения), может зависеть от его мужества или робо­сти. Если он склонен верить, что ошибочно принял этот пред­мет за опасный, у него может возникнуть потребность в обре­тении более высокой степени уверенности. Он будет искать подтверждения, и, делая это, он, по свидетельству Секста Эм­пирика, использует тот же метод, что и афинские власти для экзамена на звание и проверки прав кандидата на публичную дол­жность или способности врача диагностировать болезнь пациен­та. Иными словами, он не будет цепляться за один или не­сколько симптомов, но примет во внимание все одновременно наблюдаемые внешние признаки («синдромы»). Если в узле одновременно наблюдаемых синдромов не обнаруживается такого представления, которое могло бы конституировать про­тивопоказание или указание на возможную ошибку, он будет говорить, что принятое им представление истинно. Так, чело­век может взять палку и ударить по этому предмету, но тот ос­тается неподвижен. «Нет, это, конечно, не змея». Этим окон-

чательным подтверждением он завершает скрупулезное рас­смотрение своего представления, разбирательства (diexodeЪein, diўxodoj), и он может вполне обоснованно согласиться или убе­диться, что ошибался, принимая этот объект за змею. Так что в таком разбирательстве(di¢xodoj), в методическом контроле над природой и степенью вероятности (piqanТn) состоит един­ственный критерий достоверности наших мнений.