Д. Хронологическая последовательность осаждения (знания) и система релевантности

Но формирование нашего запаса наличного знания имеет ис­торию и в другом смысле – биографическом. Чрезвычайно важ­но знать, в каком хронологическом порядке и в какое время нашей сознательной жизни приобретались отдельные элемен­ты нашего знания. Если на время предположить, что два чело­века имеют в определенный момент совершенно одинаковый запас наличного знания, – предположение, конечно же, невоз­можное, – это значило бы не только то, что эти двое имели со­вершенно одинаковые ощущения, длившиеся одно и то же время и воспринятые с одинаковой интенсивностью, но и то, что последовательность этих отдельных восприятий была в точности той же самой. А. Бергсон показал, что все эти требо­вания должны быть выполнены, чтобы суждение «Петр и Па­вел обладают одинаковым содержанием сознания», было спра-ведливым¹¹⁵. Он также показал, что вопрос об идентичности

 

312

313

содержания сознания Петра и Павла бессмыслен, поскольку, если бы все перечисленные условия были бы выполнены, то два сознания были бы идентичны и, таким образом, Петр и Павел были бы одной и той же личностью.

Проблема хронологической последовательности, когда тре­буется знание одной и той же темы и предположительно на одном и том же уровне ясности, отчетливости и точности, ко­нечно же, хорошо известна. Это главная проблема техник пре­подавания и обучения. Каждый предмет требует своего соб­ственного подхода, и эти подходы, как показывает история образования, различны в разное время и в разных культурах. К примеру, мы не можем сказать¹¹⁶, что хорошо подготовленный американский юрист по своим профессиональным качествам выше французского и наоборот. Однако в странах, имеющих гражданское право, студенты-юристы для начала обучаются в течение нескольких лет системе римского права, затем нацио­нальному праву своей страны, а уж затем технике использова­ния и интерпретации закона. И только на этой, последней ста­дии своего обучения они изучают отдельные случаи. Студент американской правовой школы начинает с анализа отдельных случаев, и отсюда переходит к теории права как такового, оче­видности, интерпретации и т.д.

С одной стороны, было бы ошибочным полагать, что каж­дый подход к корпусу знания (например, в отдельной науке) должен начинаться с основополагающих определений, очер­чивающих ее объект, и с фундаментальных понятий и аксиом, а затем выстраивать на манер геометрии теорему за теоремой, вывод за выводом. Прежде всего, такая система преподавания и обучения подходит лишь дедуктивным наукам и не приме­нима к эмпирическим и индуктивным. Во-вторых, существу­ет целая серия развитых наук, которые, тем не менее, не могут адекватно определить свой предмет исследования. Биология не может объяснить, что же такое жизнь, медицина не имеет удовлетворительного определения здоровья и болезни, многие школы спорят по поводу определения природы закона, грани­цы собственно экономической деятельности более чем спор­ны, большинство современных психологов исключают из сво­его рассмотрения понятие «душа», и Гильберт начинает свою знаменитую аксиоматическую геометрию с предположения, что существует класс объектов а, b, с.., называемых точками, и другой класс А, В, С, называемых линиями, и т.д. Аксиомати­зация и точность в отношении фундаментальных понятий ка-

кой угодно науки появляется на очень поздних стадиях ее раз­вития.

Нам не следует, однако, обращаться к высокорационализи-рованным формам знания, воплощенного в корпусе научных высказываний, считающихся истинными в определенное вре­мя, чтобы понять важность последовательности, в которой обретаются отдельные элементы знания. Ж. Пиаже и его сотруд­ники в серии монографий показали, сколь медленно и посте­пенно ребенок схватывает понятия и ситуации, связанные с представлениями о пространстве, времени, причинности, ма­тематические понятия и т.п.¹¹⁷ Он и в самом деле доказал, что невозможно учить ребенка, например, проблемам, связанным с причинностью, пока его общее интеллектуальное развитие не достигло уровня, на котором это основополагающее понятие имеет для него смысл. Преждевременное знание, даже факту-ального характера, может привести к серьезным расстрой­ствам, о чем свидетельствуют психоаналитические описания.

Но даже если мы, взрослые, обратимся к своей биографии, мы наверняка обнаружим некоторые решающие восприятия, определившие нашу жизнь простым фактом того, что имели место в определенное время и в определенном сплетении об­стоятельств. Наши жизни приняли не тот оборот, чем могли бы, потому что мы прочитали такую-то книгу на определенной стадии нашего развития, познакомились с таким-то человеком в определенный момент, заболели именно в это время, позна­ли разочарование, бедность или доброту слишком рано или слишком поздно. Все эти восприятия вошли в наш запас на­личного знания, но их осадок (sedimentation) обнаруживает особый профиль, обусловленный временем их появления (ког­да и на какой стадии нашего развития это знание приобретено).

Этот феномен временности или хронологической последо­вательности, как мы полагаем, можно объяснить развиваемой нами теорией релевантности. Появившаяся тематическая ре­левантность конституирует то, что является тематическим в нашем опыте, т.е. выделяется из привычного горизонта при­вычно знакомых окружающих предметов именно в этот мо­мент и, следовательно, принимается к сведению до последую­щего уведомления. Будучи конституирована, тема становится определяющим фактором для установления системы интер-претативных релевантностей тех элементов нашего знания, которые выдвигаются из области горизонта в смысловое ядро, чтобы установить место тематически релевантного восприятия

 

314

315

в запасе наличного знания. Теперь те элементы знания, кото­рые были интерпретативно релевантными, становятся лишь осадком (sedimentation) прошлых восприятий, которые на тот момент времени были тематически релевантными.

Итак, мы видим, что чем более полон набор элементов зна­ния, используемого как интерпретативно релевантное в отно­шении появившейся темы, тем менее анонимным будет тип, под который подпадает тема, и, таким образом, также тем бо­лее велика возможность свести тему к «знакомым» сторонам привычного запаса знания, готовым стать интерпретативно релевантными новой теме. С другой стороны, если во время восприятия тематически релевантного материала элементы, релевантные его интерпретации, недостаточно полны (или «не имеются в наличии»), тогда, может быть, появится новая и в чем-то искаженная система мотивационных релевантностей. Тогда тема будет видима в незнакомой и странной перспекти­ве; она порождает непривычные предвосхищения и ожидания, и поэтому мы еще более не уверены (полны надежды или стра­ха) в отношении нее, поскольку достаточного интерпретативного материала нет под рукой. Мы взираем на объект с особым ин­тересом – преувеличенным или непривычно малым. Следова­тельно, мы мотивированы либо более глубоко, чем обычно, проникнуть во внутренний и внешний горизонты этой темы, либо разбить ее, поглотить другими тематическими релевантно-стями и обратиться к другим, более благодатным задачам. Если такое случается, мы оставляем проблему как непознанную или непознаваемую, нагруженную надеждами и страхами, она ста­новится тем, что просто должно быть принято и во что надо верить, т.е. как не вызывающая беспокойства. Это, как прави­ло, случается, если рассматриваемая проблема навязана нам в то время, когда мы не были достаточно готовы к тому, чтобы иметь с ней дело из-за недостатка интерпретативно релевант­ной информации. Обычный взрослый человек, размышляя о многих навязанных ему ощущениях во времена его юности, скажет: «Я был слишком молод и неопытен в то время, чтобы постичь все значение этого события». Или в другом случае он с сожалением констатирует: «Если бы в годы моей юности я знал то, что сейчас!»

Явление, которое мы сейчас рассматриваем, представляет­ся важным сразу в нескольких отношениях. Во-первых, оно объясняет другой важный аспект воздействия генезиса осажде­ния (знания) на структуру привычного нам запаса наличного

знания. Во-вторых, оно по-новому высвечивает взаимосвязь между тремя системами релевантности, особенно мотивацион-ной, ведущей к оценке его функциональных зависимостей в наших сегодняшних интересах. В-третьих, оно, возможно, мо­жет послужить (или функционировать) в типизации структу­ры персональности, ее типичных достижений и неудач и т.д., объясняемых биографической последовательностью восприя­тий. Предположительно можно утверждать, что анализ откры­тий Ж. Пиаже подкрепляет эту возможность. Возможно также, что введенное Кардинером понятие основополагающей персо-нальности¹¹⁸, столь умело используемое для понимания перво­бытных культур, на самом деле направлено на типизацию структурных черт запаса наличного знания, хотя, конечно же, и весьма неадекватным образом.

Глава 5 Затруднения в процессе отложения (знания)¹¹⁹

Прежде чем продолжить структурный анализ запаса знания, мы должны обсудить группу взаимосвязанных характеристик генетической организации запаса наличного знания, влияю­щих на структуру этого осажденного (sedimented) привычного достояния. Как мы уже знаем, предметно релевантное опре­деляет глубину и уровень исследования, необходимого для адек­ватного разрешения проблемы. И таким образом оно определя­ет, сколь глубоко мы должны проникнуть во внутренний или внешний горизонты предмета и в каком объеме должен быть рас­смотрен интерпретативно релевантный материал. Этот процесс может беспрепятственно осуществляться до достижения адекват­ного решения проблемы. Но определенные затруднения могут прервать или замедлить этот процесс следующим образом.

а) Процесс может быть прерван на определенной стадии без
всякого намерения, и попытка решить ее может быть оставле­
на, как по причине того, что она «исчезла» до того, как была
удовлетворительным образом решена, так и поскольку она
оказалась в тени других проблем (и тоже была оставлена).

б) Процесс может быть прерван лишь временно, чтобы за­
тем снова возобновиться.

в) Он может быть повторен, т.е. тематический феномен, ко­
торый, как полагалось, был удовлетворительно понят в одно

 

316

317

время, со временем требует реинтерпретации, и даже нового решения. Мы должны рассмотреть каждый из этих случаев бо­лее внимательно.

А. Исчезновение темы

В первом случае тема исчезает безо всякого намерения быть возобновленной заново. Она более «не схватывается», или те­ряет свою тематическую релевантность; и таким образом, она более не является проблемой также и потому, что (1) она «пе­рестает существовать» или (2) она оказывается в тени других проблем, поглощается вновь возникшими темами. Обе ситуа­ции могут возникнуть как сами по себе, так и быть навязанны­ми нам. Мы не можем осуществить исчерпывающего анализа всех этих деталей, но ограничимся лишь некоторыми значи­мыми примерами.

1. Одной их главных причин полного исчезновения темы является скачок с одного уровня (или из одной области) реаль­ности – в другой. Как будет ясно из последующего изложения в последней главе¹²⁰, мы живем одновременно на различных уровнях реальности (в различных областях значений), опреде­ляемых напряжением сознания, степенью бодрствования, или, иными словами, вниманием к жизни¹²¹. Мы, так сказать, при­сваиваем звание реальности тому или иному уровню нашей сознательной жизни. Смена этих уровней осуществляется в специфическом и фундаментальном восприятии, которое с объективной точки зрения можно охарактеризовать как «ска­чок», с субъективной – как «шок».

Одним из таких уровней является уровень повседневной жизни, в котором мы «полностью бодрствуем» и всецело по­гружены в свои заботы и хлопоты, работу со своими товарища­ми, выполняя действия во внешнем мире, изменяя и модифици­руя его множеством способов. Этот уровень является верховной реальностью, основой и отправной точкой нашего опыта¹²². Все прочие уровни или области (значений. – Н.С.) могут ин­терпретироваться как модификации, производные от верховной реальности. Существует, однако, также и множество различным образом структурированных миров фантазии, грез о различ­ных придуманных мирах (когда мы погружаемся в реальность произведений искусства). Есть также миры или области игры, шуток, безумия, теоретических размышлений и снов.

Живя в одном из таких миров (который мы наделяем «ста­тусом реальности»), мы живем в различных системах прису­щих ему релевантностей. Иными словами, тематическая, мо-тивационная и интерпретативная релевантности проникают в мир снов, игры, теорий и т.д. Если мы осуществляем «скачок» с одного уровня на другой, мы покидаем все системы релеван­тности, действующие лишь в пределах этого уровня. Тема сна, например, жизненно важна до тех пор, пока длится сон, она создает агонию кошмара, поскольку мы не в состоянии ре­шить проблему, видимую во сне. Она теряет свою тематичес­кую релевантность вследствие того шока, который мы ощущаем в результате сдвига уровня реальности, – ощущение, которое мы называем «пробуждением». Конечно, проснувшись, мы можем думать об этой стороне тематической релевантности как о «сне прошедшей ночи», но это означает, что мы более не схва­тываем как тематически релевантное то, что нам приснилось. Мы не пребываем более во сне, но лишь думаем об ощущени­ях, свойственных другому уровню, в который мы возврати­лись. Случай со сном столь интересен, что заслуживает крат­кого анализа.

Вспоминая сон, я более не сплю, я возвратился в верховную реальность повседневной жизни. Тема моего сна, позвольте сказать, все еще присутствует в моем уме, и я также помню, что эта тема была особо релевантной во сне. Но она не явля­ется релевантной в системе релевантностей, превалирующих в реальности моего бодрствования. Тем не менее, я могу интер­претировать сон, но делая это, я не использую материал, оп­ределенный системой интерпретативных релевантностей, при­сущих миру сна. Пока я вижу сон, тема сна имеет свое ядро, специфический внутренний и внешний горизонты, и именно из него берется интерпретативно релевантный материал темати­ческого ядра сна. Пока я вижу сон, я руководствуюсь системой релевантностей-для и – потому-что, превалирующих исклю­чительно в мире сна; мой жизненный интерес во сне требует, чтобы я нашел свой способ вырваться из-под магического зак­лятия персоны, в руках которой (как я уверен во сне) находит­ся тайна моего бытия. Теперь же, в состоянии бодрствования, я могу обдумать значение этого сна, но в той мере, в какой я ставлю такую цель, я использую не систему релевантностей, превалировавшую в моем сне (когда он имел «статус реально­сти»), но, скорее, схему интерпретативных релевантностей, дей­ствующих в верховной реальности моей повседневной жизни.

 

318

319

И точно так же я более не использую систему мотивационных релевантностей, управляющих моими мотивами-для и – пото-му-что в мире сна; они заменяются на те, что преобладают и ограничены реальностью моего бодрствования.

Парадоксально, но главная тема моего сна исчезает вслед­ствие самого факта пробуждения; она полностью отбрасывает­ся, высвобождается из моего схватывания. В преобладающей теперь реальности бодрствования нет никого, кого я должен был бы преследовать, чтобы востребовать секреты моего суще­ствования; да и нет «резона», мотива попытки преследования, никакого ощущения фрустрации, поскольку, несмотря на все мои усилия, я не могу двигаться. Если бы подобное случилось со мною в реальности повседневной жизни, я мог бы погнать­ся за этим человеком, схватить его, востребовать принадлежа­щее мне. Но толкование сна, напряжение, примирительное сосуществование систем релевантности, преобладающих в по­вседневной жизни, и их несводимость к тем, что господству­ют в мире снов, – все это создает замещение тематической ре­левантности сна, которая на самом деле была отброшена и уничтожена. Тема исчезла, оставила пробел; но поскольку все интерпретативные и мотивационные релевантности, взятые из мира бодрствования, относятся к этой исчезнувшей теме, то пробел, образованный недостающим звеном исчезнувшей темы, становится чем-то вроде анклава (enclave) в реальности моей повседневной жизни. Он (анклав. – Н.С.) удерживает ее тематическую релевантность, но в трансформированной фор­ме; эта тематическая релевантность более не является подлин­ной (как в моем сне), это реальность лишь производная и трансформированная. Образовавшийся пробел заполнился новой темой, – замена, относящаяся к обоим мирам: к миру снов, поскольку новая тема создана в результате отказа от пре­жней, все еще относящейся к реальности мира снов, оставлен­ного моим пробуждением, и к реальности повседневной жиз­ни, поскольку все интерпретативные и мотивационные релевантности, относящиеся к этому пробелу, принадлежат к верховной реальности, и пробел, созданный в результате отка­за от подлинной темы на ином уровне реальности, я теперь назову символом.

В этом смысле символ является анклавом на данном уровне реальности, образовавшимся в результате уничтожения пред­метно релевантной темы восприятий другого уровня реальности. Это, по меньшей мере, один из многих источников символи-

ческой трансформации реальности¹²³ и объяснение одного из многих значений, которым нагружено значение символа. Это, конечно же, тот самый смысл, который использовался в ин­терпретации снов со времен магических ритуалов – от сна фа­раона, истолкованного Иосифом, до техник современного психоанализа.

Наш анализ снов, конечно же, лишь пример различных и многообразных следствий генетической структуры нашего на­личного знания, возникающего вследствие отказа от темы на одном уровне реальности и реинтерпретации пробела, созданно­го этим исчезновением, с помощью систем релевантности, при­надлежащих другому уровню реальности. «Что Гекуба этому ак­теру?» – вопрошает Гамлет. А что нам Гамлет? Почему нас так глубоко трогает участие в судьбе вымышленных персонажей трагедии? Почему мы обретаем новое знание, обживая вы­мышленную реальность великих произведений искусства? Как возможно, что религиозный опыт открывает новый тип зна­ния, истинность которого не может быть постигнута с помо­щью схемы интерпретативных релевантностей, превалирую­щих в мире повседневной жизни? Все эти вопросы могут быть истолкованы с помощью сдвига системы релевантностей, пре­валирующих на различных уровнях реальности, – сдвига, от­носящегося в основном к «утрате» главной темы, господство­вавшей на ныне оставленном уровне реальности.

Подобная смена уровней (реальности. – Н.С.) может быть навязанной или внутренней. Она навязана мне в случае пробуж­дения ото сна. С другой стороны, вполне естественно оставить все хлопоты, связанные с миром работы, в часы досуга и вре­менно погрузиться в вымышленный мир романа, закрыть кни­гу там, где мне захотелось, и вернуться к реальности моего по­вседневного жизненного мира. Различие между навязанной и внутренней релевантностью очень важно также и в других из-менениях¹²⁴.

Теперь мы должны обратиться к таким примерам этого яв­ления, которые не связаны с изменением уровней реальности. Когда я пишу свои труды, я сосредотачиваюсь на моей задаче. Вдруг необычный звук с улицы прервал мою деятельность. Я встаю, чтобы посмотреть в окно. Был ли это взрыв? Выстрел? На улице все спокойно, и я прихожу к выводу, что «ничего особенного», «ничего, заслуживающего моего внимания» не случилось. Я возвращаюсь к своему письменному столу и во­зобновляю прерванную литературную работу.

 

320

321

Я оставил тематическую релевантность (а именно, для того, чтобы выяснить причину и источник звука) добровольно, не решив проблемы. Лишь если бы источником был взрыв, выс­трел или какое-либо другое событие (возможно, опасное или просто интересное), если оно тематически релевантно, то зас­луживает моего внимания лишь на то время, пока сохранялась открытая возможность, что происхождение или природа это­го события была чем-то вроде взрыва или выстрела. Убедив­шись, что ни то, ни другое не было причиной необычного зву­ка, я более не интересуюсь, произведен ли он возгоранием автомобильного двигателя или каким-либо иным подобным событием. Истинная причина звука не волнует меня, и вос­приятие утратило свою тематическую релевантность. Я оста­вил его добровольно, и оно выпало из моего схватывания.

В таком случае оставленная тематическая релевантность не оставила анклава, пробела, который должен быть переинтер­претирован в соответствии с измененной системой релевант-ностей и затем заполнен символом. Произошло то, в результа­те чего событие стало гипотетически релевантным. Мое привычное знание состоит в том, что взрывы и выстрелы – типически важные события – сопровождаются такими из мно­жества прочих форм поведения: бегство прочь, поиск укрытия, помощь тем, кто в опасности, и т.д. Когда я услышал звук, это привычное знание создало систему мотивационных релевант-ностей, нейтрализованную, но готовую к реактивации в любой момент, если обстоятельства навязывают преобразование ней­тральности в актуальность. Этот случай идентичен тому, что мы рассматривали ранее, а именно, боязнь змей. Звук, подоб­ный взрыву, разбудил нейтрализованное привычное обладание мотивационными релевантностями и породил гипотетически тематическую релевантность: тематическую «релевантность, порожденную тем-то…». Убедившиись, что предпосылки этого тематически релевантного явления отсутствуют, я прихожу к выводу, что событие вовсе не является тематически релевант­ным, и, строго говоря, никогда не было тематически релеван­тным, а лишь ощибочно полагалось таковым.

Это, очевидно, очень простой пример; но тот же самый тип гипотетически релевантных тем управляет большей частью наших действий в естественной установке повседневной жиз­ни. Они почерпнуты из наших предвосхищений и ожиданий будущих событий и их развития. Мы должны «наблюдать» за тем, что происходит, поскольку, если события приняли тот или иной

предвосхищенный нами оборот, данное состояние дел может стать в высшей степени важным. Если то, что предвосхища­лось, не случается, прежнее состояние дел оказывается неваж­ным. Оно нерелевантно и несущественно. Таким образом со­здается серия «заготовленных» тематических релевантностей.

Однако этому соответствует очень сложная темпоральная структура. Предвосхищая грядущий ход событий в настоящем времени, я имею дело с пустыми ожиданиями, которые могут быть, а могут и не быть наполнены реально случившимися со­бытиями. Любая «заготовленная» тематическая релевантность, следовательно, является подлинно тематической релевантно­стью в настоящее время, т.е. до тех пор, пока мы не можем удо­стовериться, будут или нет реализованы предпосылки ее ти­пичности впоследствии. На данный момент это остается открытым, хотя я и могу надеяться на такую реализацию или бояться ее. Устанавливая гипотетически тематическую реле­вантность, я лишь воображаю, что событие определенного типа и природы будет иметь место; я помещаю себя в точку будущего, глядя из которой нынешняя ситуация ретроспектив­но покажется релевантной. Такой способ мышления следует назвать мышлением в будущем прошедшем времени – modo futuri exacti¹²⁵.

С другой стороны, есть ситуации, в которых данное состо­яние дел представляется, возможно, тематически релевантным, потому что я знаю из предыдущих восприятий, что в типичном случае всегда есть возможность, что типичная ситуация, по­добная данной, может быть предвосхищена. Обычно мы назы­ваем такую «заготовленную» тематическую релевантность озна­чающей релевантностью (significative relevance) ¹²⁶, и говорим, что данное состояние дел является знаком для пустых предвосхи­щений возможного будущего, которые, если оправдываются, становятся подлинно тематической релевантностью моего дан­ного восприятия. Если не оправдываются, мои ожидания бу­дут подорваны, а связанные с ними надежды – разрушены, а страхи окажутся безосновательными, и я бы сказал, что пере­оценил важность данного события, преувеличил его значи­мость или увидел вещи в неверной перспективе, и таким обра­зом нашел знаки там, где их реально нельзя обнаружить.

То, что было сказано об одном важном аспекте символа, верно для настоящего обсуждения знака и значения: всего лишь один аспект, одна из многих коннотаций термина «знак» может быть объяснена с помощью теории тематических «заго-

 

322

323

товленных» релевантностей, которую мы интерпретируем с помощью такого модуса мышления, как modo futuri exacti¹²⁷. Это то, что мы обычно понимаем под этим термином, когда говорим, что специфическая форма поверхности земли явля­ется знаком для геологов обнаружить нефть на определенной глубине, что гало вокруг луны является знаком того, что на следующий день пойдет дождь, и т.д.

Гипотетически тематическая релевантность станет особо важной, когда мы впоследствии обратимся к подробному ана­лизу проектируемого человеческого поведения, которое мы называем действием¹²⁸. Проект такого поведения предвосхи­щен в фантазии, посредством репетиций в уме, по выражению Дж. Дьюи ¹²⁹, как еще не исполненное действие, воображаемое выполненным в будущем прошедшем времени.

2. Другой аспект отношения между проектом и действием приводит нас ко второму подтипу исчезновения тематических релевантностей, а именно, случаю, когда исходная тематичес­кая релевантность отбрасывается, поскольку появляется другая проблема, связанная с предыдущей таким образом, что та по­крывается ею, скрывается в новой теме. Типичный случай та­ков: для достижения определенной цели определенными сред­ствами спроектирован определенный способ действия, чтобы «запустить» его. При выполнении этого проекта, т.е. проекти­ровании деталей каждого шага, которые надо сделать, или средств, находящихся в пределах досягаемости, оказывается, что последний шаг в конце выполненной цепочки действий утратил свою тематическую важность. Это случилось потому, что он, как оказалось, был лишь промежуточным в более об­ширном проекте, или потому, что некоторые шаги, ведущие к реализации изначально задуманного проекта, не выполнимы, т.е. не могут быть выполнены в реальности мира работы – либо потому, что средства ее достижения вне пределов досяга­емости, либо потому, что, будучи досягаемы, они влекут за со­бой неожиданные вторичные последствия, не совместимые с изначальным проектом¹³⁰.

В обоих случаях (т.е. в продолженном и ограниченном спо­собе действия) мы можем сказать, что вновь установленный проект в своей тематической релевантности покрывает или поглощает подлинный изначальный проект. Последний абсорби­рован первым и более не находится в поле зрения; его тематичес­кая релевантность вытеснена вновь появившимся проектом. Ретроспективно может показаться, что ситуация в точности

обратная, что именно новый проект сокрыт импликациями из­начального, и лишь тогда вошел в поле зрения, когда от ста­рого отказались. Такая ситуация часто случается, если систе­ма изначальных внутренних релевантностей не может быть установлена без перерыва, т.е. если она разрушена другой си­стемой релевантностей (как в том случае, когда она не создана нами, но навязана нам). Нетрудно найти примеры подобного рода, особенно если обратиться к истории открытий и изобре­тений, как и к истории науки. Алхимики, пытавшиеся превра­тить обычные минералы в золото, сделали очень важные ме­таллургические открытия; Колумб искал новый путь в Индию, а открыл Новый Свет, дискуссия об аксиомах геометрии со­здала новый инструмент общей теории относительности, обес­печив математическое объяснение искривленной, замкнутой и бесконечной вселенной.

Выражаясь более обобщенно, всякий, кто пытается запи­сать хорошо известную вереницу мыслей (будь то просто пись­мо к незнакомому или деловое в адрес фирмы), обнаружит, что в процессе письма, артикуляции и выговаривания своей мысли возникают новые тематические релевантности, в ре­зультате чего конечный продукт будет с необходимостью от­личаться от спроектированного. Всеобщий принцип теории действия состоит в том, что, будучи выполнено, оно оказыва­ется отличным от спроектируемого: «Ein anderes Antlitz, eh sie geschehen, ein anderes zeigt die vollbrachte Tat»¹³¹. Причина этого будет прояснена в соответствующем месте; сейчас же нас ин­тересует лишь явление сокрытия, исчезновения предыдущей тематической релевантности за вновь возникшими.

Исследуемое явление особенно важно для теории социаль­ного действия, которое характеризуется тем, что для действу­ющего чьи-то другие (его товарища) внутренние релевантности являются навязанными, они ограничивают свободу проявле­ния и следования своей собственной системе внутренних ре-левантностей. Так, шахматист, например, вынужден изменять спроектированный ход игры с каждым шагом партнера. Гене­рал должен приспосабливать свои стратегические и тактичес­кие планы к тому, что предпринимает противник, бизнесмен должен строить свою политику в соответствии с поведением его конкурентов, потребителей и т.д. Так или иначе, элемент неожиданности присущ вновь возникшим и неожиданным ре-левантностям, которые вытесняют и поглощают предыдущие. Для обозначения этого явления Мертон использовал термин

 

324

325

«прозрачность»¹³². Она происходит из того, что все наши пред­восхищения всегда пусты, пока не наполнены или не опроки­нуты последующими событиями. Но этот аспект проблемы от­носится к логике непознанного и апоретической теории, которая будет рассмотрена в дальнейшем¹³³.