II. Множественные реальности и их конституирование

В начале статьи мы ссылались на теорию множественных под-миров Уильяма Джемса. Каждый из этих подмиров, пока на нем сосредоточено внимание, может на свой особый лад вос­приниматься в качестве реальности. Сам Джемс отмечал, что каждый из этих подмиров обладает своим особым и неповто­римым стилем существования; что относительно каждого из них «все утверждения, будь то о свойствах или о существова-

 

422

423

нии, принимаются на веру уже в силу самого факта их воспри­ятия – если только они не сталкиваются с другими утвержде­ниями, принимаемыми на веру в то же самое время, – вследствие подтверждения того, что их термины совпадают с терминами этих последних утверждений»¹⁸; что всякое различение реаль­ного и нереального основывается на двух особенностях мыш­ления: «во-первых, мы склонны мыслить об одном и том же по-разному; и, во-вторых, мы можем при этом выбирать, ка­кой способ мышления принять, а какой отвергнуть». Следова­тельно, у Джемса речь идет о «чувстве реальности», которое мож­но исследовать в психологических категориях веры и неверия.

Дабы освободить это важное прозрение от его психологи­ческого контекста, мы предпочитаем говорить не о множе­ственных подмирах реальности, а о конечных областях значе­ния, каждую из которых мы можем наделить отличительной чертой реальности. Мы говорим об областях значения, а не о подмирах постольку, поскольку именно значение наших пере­живаний, а не онтологическая структура объектов, конститу­ирует реальность¹⁹. Поэтому мы называем некоторый комп­лекс наших переживаний конечной областью значения, если все они проявляют специфический когнитивный стиль и – в отношении этого стиля – не только непротиворечивы сами по себе, но и совместимы друг с другом. Оговорка, выделенная кур­сивом, важна, так как несогласованность и несовместимость каких-либо переживаний, причастных к одному и тому же ког­нитивному стилю, не обязательно влечет за собой изъятие от­личительных черт реальности с соответствующей области зна­чения в целом, а лишь приводит к обесценению отдельного переживания или нескольких переживаний в пределах этой об­ласти. Но что следует понимать под выражениями «специфи­ческий когнитивный стиль» и «отличительная черта реальности»?

Давайте вновь возьмем в качестве примера мир повседнев­ной жизни, как он был определен и проанализирован в преды­дущей главе. Этот мир определенно является «подмиром», или «конечной областью значения», наряду со множеством других, хотя и выделяется как высшая, или верховная реальность по причинам, указанным в предыдущем параграфе. Суммируя главные характеристики, конституирующие его специфичес­кий когнитивный стиль, мы обнаруживаем:

(1) специфическую напряженность сознания, а именно, бодрствование, вытекающее из полного внимания к жизни;

(2) особенное эпохé, а именно, воздержание от сомнения;

 

(3) преобладающую форму спонтанной активности, а имен­но, работу (осмысленную спонтанную активность, которая ба­зируется на проекте и характеризуется намерением осуще­ствить спроектированное положение дел с помощью телесных движений, встраивающихся во внешний мир);

(4) специфическую форму переживания собственного Я (работающее Я как целостное Я);

(5) специфическую форму социальности (общий интер­субъективный мир коммуникации и социального действия);

(6) специфическую временную перспективу (стандартное время, берущее начало в пересечении durй e и космического времени как всеобщей временной структуре интерсубъектив­ного мира).

Таковы, по крайней мере, некоторые характерные черты ког­нитивного стиля, присущего этой особой области значения. Пока наши переживания этого мира – как надежные, так и обесцененные – подчинены этому стилю, мы можем рассмат­ривать эту область значения как реальную, т.е. придавать ей черты реальности. И пребывая в естественной установке, мы вынуждены это делать в отношении верховной реальности по­вседневной жизни, так как наши практические переживания удостоверяют единство и гармоничность мира работы как зас­луживающие веры, а гипотезу о его реальности – как неопро­вержимую. Более того: эта реальность кажется нам естественной, и мы не готовы отказаться от нашей установки по отношению к ней до тех пор, пока не переживем специфический шок, за­ставляющий нас вырваться из этой «конечной» области значе­ния и перенести акцент реальности на другую.

Разумеется, эти шоковые переживания частенько подстере­гают меня в самой гуще моей повседневной жизни; они свой­ственны самой ее реальности. Они показывают мне, что мир работы в стандартном времени – не единственная конечная область значения, а одна из многих, доступных мне в моей ин-тенциональной жизни.

Разнообразных шоковых переживаний так же много, как и конечных областей значения, которые я могу наделить черта­ми реальности. Вот несколько примеров: шок засыпания как перескакивание в мир сновидений; внутренняя трансформа­ция, происходящая в нас, когда в театре поднимается занавес, и переносящая нас в мир сценического представления; ради­кальное изменение нашей установки, когда мы, прежде чем приступить к рисованию, позволяем полю нашего зрения ог-

 

424

425

раничиться тем, что находится внутри рамки, как переход в художественный мир картины; наше замешательство, перехо­дящее в смех, когда мы, выслушав шутку, готовы ненадолго принять фиктивный мир остроумия в качестве реальности, по отношению к которой мир нашей повседневной жизни приоб­ретает довольно дурацкий характер; переключение внимания ребенка на игрушку как переход в мир игры; и т.д. Вместе с тем, такого рода шок представляют собой религиозные пережива­ния во всех их разновидностях – например, кьеркегоровское переживание «мгновения» как скачка в религиозную сферу, – а также решение ученого заменить всякое страстное участие в де­лах «этого мира» беспристрастной созерцательной установкой. Теперь можно сконцентрировать вышесказанное в следую­щих тезисах:

(1) Все эти миры – мир сновидений, грез и фантазий, осо­бенно мир искусства, мир религиозного опыта, мир научного созерцания, игровой мир ребенка и мир сумасшедшего – суть конечные области значения. Это значит, что (а) все они обла­дают особым когнитивным стилем (хотя и иным, нежели мир работы в естественной установке); (б) все переживания в каж­дом из этих миров внутренне непротиворечивы и совместимы друг с другом в отношении этого когнитивного стиля (хотя и не совместимы со значением повседневной жизни); (в) каждая из этих конечных областей значения может получить специ­фические черты реальности (хотя и не те, которыми наделяет­ся мир работы).

(2) Непротиворечивость и совместимость переживаний в отношении их особого когнитивного стиля существует лишь в границах той конкретной области значения, которой принад­лежат эти переживания. Совместимое с областью значения Р ни в коем случае не будет совместимо с областью значения Q. Напротив, видимые из области Р, предположенной в качестве реальности, область Q и все принадлежащие ей переживания будут казаться фиктивными, противоречивыми и несовмести­мыми, и наоборот.

(3) Именно поэтому мы вправе говорить о конечных облас­тях значения. Эта конечность предполагает невозможность соотнесения любой из этих областей с какой бы то ни было другой посредством введения некой формулы преобразования. Переход из одной области в другую может быть совершен, по выражению Кьеркегора, лишь посредством «скачка», и этот «скачок» проявляется в субъективном переживании шока.

 

(4) То, что мы назвали только что «скачком», или «шоком», есть не что иное, как радикальная модификация в напряженно­сти нашего сознания, коренящейся в разных степенях attention а la vie.

(5) Таким образом, когнитивный стиль, присущий любой из областей значения, включает в себя специфическую напря­женность сознания, а, стало быть, свое особое эпохе, преобла­дающую форму спонтанности, особую форму переживания собственного Я, особую форму социальности и особую вре­менную перспективу.

(6) Мир работы в повседневной жизни является архетипом нашего переживания реальности. Все другие области значения можно рассматривать как его модификации²⁰.

Было бы интересно попытаться систематизировать эти ко­нечные области значения соответственно их конститутивному принципу, т.е. по степени уменьшения напряженности нашего сознания, проявляющейся в отключении нашего внимания от повседневной жизни. Такой анализ показал бы, что чем больше разум отворачивается от жизни, тем большие куски повседневно­го мира работы ставятся под сомнение; эпохе естественной уста­новки, которое заставляет воздерживаться от сомнения в его существовании, заменяется другими эпохе, которые заставля­ют воздерживаться от веры во все большее и большее число слоев реальности повседневной жизни, заключая их в скобки. Иначе говоря, типологизацию разных конечных областей зна­чения можно было бы начать с анализа тех факторов мира по­вседневной жизни, с которых отзываются черты реальности по причине их выпадения из фокуса заинтересованного внима­ния к жизни. Тогда все, оставшееся за скобками, можно было бы определить как конститутивные элементы когнитивного стиля переживаний, принадлежащих к отграниченной таким образом области значения. Она, в свою очередь, может приоб­рести иную черту реальности, или, на языке архетипа всякой реальности (а именно, мира нашей повседневной жизни), ква­зиреальности.

Последнее замечание открывает особое затруднение, с которым сталкиваются любые попытки описания этих квази­реальностей. Суть его в том, что язык – любой язык – как ком­муникативный кат' Ј7ro%r|v принадлежит к интерсубъективному миру работы и, следовательно, упрямо отказывается служить средством выражения значений, выходящих за эти рамки. От­сюда многочисленные формы непрямой коммуникации, к не-

 

426

427

которым из них мы еще вернемся. Например, научная терми­нология – это специальное средство, позволяющее преодолеть указанное затруднение в пределах ограниченной научной об­ласти.

Здесь мы вынуждены отказаться от разработки подробной типологии многочисленных реальностей на основе только что названных принципов. Нас, в первую очередь, интересует, как связаны области мира повседневной жизни с мирами наук, особенно миром социальных наук и их реальностью. Однако мы не можем разобраться в этой проблеме и во всех ее импликаци­ях одним наскоком. Поэтому мы будем идти вперед постепен­но и для начала сопоставим мир работы с двумя типичными образцами иных конечных областей значения, а именно: ми­ром фантазий и миром сновидений. Далее мы, опираясь на ре­зультаты анализа когнитивного стиля этих двух областей, под­вергнем исследованию структуру мира научного созерцания.