Б. Временно прерванный процесс

Теперь же мы обратимся к другой группе факторов, препят­ствующих осаждению (sedimentation) наших восприятий, – ситуации, когда этот процесс временно прерван с намерением вновь к нему вернуться. В таком случае тема не отбрасывает­ся и не уходит из поля зрения, а лишь нейтрализуется; она пассивна, но готова к реактивации в любой момент, как толь­ко позволят обстоятельства.

1. Прерывание процесса может носить как навязанный, так и добровольный характер. В первом случае он может быть на­вязан как нашей собственной природой, так и природой ве­щей. Так, наша природа не позволяет нам осуществлять опре­деленные действия вплоть до их завершения с одним и тем же напряжением. Нашему сознанию присущ определенный ритм различных напряжений: период полного бодрствования необ­ходимо чередуется с периодом сна, усилия ведут к усталости, внимание имеет свои степени интенсивности. Этот ритм на­шей внутренней жизни, хотя и имеет свое биоорганическое основание, субъективно воспринимается как явление нашей внутренней жизни – артикуляции ритмов нашей внутренней активности, требующие для своего завершения большего пе­риода времени, чем те, что определены колебаниями напряже­ния нашего сознания.

Прерывание процесса может быть навязано природой ве­щей: т.е. если развитие чего-либо нуждается в том, чтобы во внешнем времени произошло нечто такое, на что наша власть не распространяется, возникает специфический феномен «ожидания». Ожидание и усталость являются категориями, от­носящимися к онтологической ситуации человека в мире (и поскольку являются фундаментальными релевантностями, ос­нованными на обстоятельствах, определенных биографически­ми факторами, эти явления будут рассмотрены впоследствии в наборе «биографических проблем»)¹³⁴. Сейчас же нас интере­сует лишь тот факт, что эти навязанные перерывы ведут к па-

узе, приостановке нашей деятельности, которая, конечно же, не нуждается в том, чтобы быть навязанной. Они могут воз­никнуть и в добровольном прерывании, когда мы отвлекаем­ся от нашей темы, а затем вновь возвращаемся к ней. В обоих случаях – навязанного и добровольного прерывания – возни­кает проблема: Что произошло с темой в период приостановки? Как можно вернуться к ней после такой паузы? Почему я могу предполагать, что завтра начну с того, чем закончил вчера? И имеют ли эти вопросы один и тот же ответ для навязанных и добровольных прерываний?

Предположим, что я читаю «Дон-Кихота» и меня прервали; ответы на поставленные вопросы сравнительно просты. Я не могу закончить чтение романа за один присест; но, закрывая книгу на ночь на главе XX, я могу предвосхитить, что завтра XXI глава даст мне продолжение истории. Даже если я не про­должу чтение до следующей недели или следующего месяца, я могу быть уверен, что начну оттуда, где закончил сегодня. Тем временем я могу или должен вернуться к другим видам дея­тельности, другие темы станут главными объектами моего вни­мания, другие релевантности возникнут в то время, на которое я отложил чтение романа. Поскольку я не филолог и не изу­чаю литературу профессионально, мое чтение романа отложе­но на часы досуга. Как отмечалось выше, у меня есть различ­ные планы, интегрирующие различные мотивы: планы работы и досуга, на час и на день, организованные в иерархию, зави­сящую от моего генерального жизненного плана. Эти планы определяют мотивационные релевантности моей деятельнос­ти. И ими определяются тематические релевантности, осно­ванные на таких мотивах. В моих планах на досуг тематичес­кая релевантность продолжить чтение остается неизменной. Но это не подходит моему плану работы; и когда я работаю, этот план нейтрализован, взят в скобки, пассивен, он дремлет, но, тем не менее, в поле моего схватывания. Короче, это тема, принадлежащая другой системе планов, другой области моей жизни; она сохраняется господствующей темой моего досуга, но в нейтрализованной форме, готовой к реактивации. Конеч­но, когда в часы досуга я занят чтением этой книги, темы моих рабочих планов оставлены, чтобы быть возобновленными, когда я вновь обращусь к системе мотивов-для, называемых моими планами.

Этот пример может привести к непониманию, поскольку моя повседневная деятельность принадлежит к области вер-

 

326

327

ховной реальности работы в общем для всех нас мире, в то время как мое чтение романа требует погружения в вымыш­ленную реальность. Точнее, много так называемых перерывов в процессе осаждения (sedimentation) моего опыта включают смену уровня реальности или области (значений. – Н.С.). А поскольку мы определяем верховную реальность повседневной жизни как мир полного бодрствования, основанного на мак­симальном внимании к жизни (которое является высшим на­пряжением сознания), мы можем объяснить даже усталость модификацией такого внимания, т.е. с помощью верховной реальности как таковой. Но такая смена уровней реальности в случаях приостановки случается не всегда. Иными словами, паузы и перерывы могут возникать, если системы мотивов-для, принадлежащих тому же самому уровню реальности, пе­ресекаются или конкурируют. Это и имеет место в приводи­мом нами примере.

Если мы прервали процесс деятельности а₁ и обратились к деятельности а₂, вернувшись к а₁ по завершению а₂, мы заме­нили тему а₁ и соответствующую ей систему релевантностей на тему а₂ и соответствующие ей тематические релевантности. Таким образом, а₂, пребывавшее на периферии сознания, выд­вигается в фокус, в то время как а₁ отодвигается на перифе­рию. Но она отодвигается как нейтрализованная тема с прису­щими ей релевантностями, откладывается, отсрочивается в полной тематической релевантности и не исчезнувшей из об­ласти схватывания. Имея а₂ в центре моего тематического поля с его полной тематической релевантностью, я, тем не менее, удерживаю а₁ как маргинальную и тематическую в своем роде, но как временно отложенную, взятую в скобки и удерживаю­щую всю полноту релевантной структуры в пассивной, нейт­рализованной форме. Мы можем назвать такую тему «марги­нальной», а присущие ей релевантности – «маргинальными». В той мере, в какой последние являются мотивационными ре-левантностями, мы можем говорить о маргинальных планах.

Различие между этой ситуацией и двумя, описанными выше, очевидно¹³⁵. В первом случае тема была оставлена, ее не было в поле сознания, даже в маргинальной области. Она могла ос­тавить пробел, но системы релевантностей, присущие этому пробелу, не идентичны тем, что свойственны изначальной теме (ушедшей из поля зрения), это релевантности темы, на­ходящейся в фокусе. Во втором случае, когда тема отодвига­лась в том смысле, что «поглощалась» другой, существенно то,

что вновь возникшая проблема была связана с первой таким образом, что предыдущая либо расширяла, либо сужала размах последней. Но в нашем последнем случае (когда она прерва­на, активно отложена), оставленная тема удерживается в мар­гинальной области; здесь нет пробела, который мог бы служить источником гетерогенных релевантностей, и маргинальная тема не связана с актуальной посредством замещения. Марги­нальная и актуальная темы равным образом завершают друг друга с присущими им полными системами релевантности (первая, уточним, в нейтрализованной модификации).

2. Соответственно, полный набор мотивационных релевант-ностей (называемый нами планом), которые в данный момент «не задействованы», можно интерпретировать как маргиналь­ную тему. И в этом качестве он может быть вновь приведен в действие по желанию в любое время, если позволяют обстоя­тельства. Однако, строго говоря, допущение, что я могу начать завтра с того, чем закончил сегодня, включает идеализацию, являющуюся особой формой того, что мы назвали «и так да­лее, и тому подобное» или «я могу сделать это снова»¹³⁶. Фак­тически я не могу возобновить прерванную деятельность а₁ с того места, откуда я передвинул ее из фокуса в маргинальную область моего поля. Во время паузы, перерыва она была мар­гинальной темой и поэтому воспринималась как особый отте­нок c позиций системы релевантностей, присущих актуализи­рованной теме а₂. Моя восстановленная деятельность а₁ может быть существенно «той же самой», как и до перерыва, но она всегда будет иметь значение «та же самая деятельность, про­долженная после перерыва». Конечно, может быть, что это из­менение значения имеет единственной причиной прерывание протенции – предвосхищения того, что угрожает непрерывно­сти реализации в процессе деятельности – тогда она прервана вторжением новой темы. Субъективным следствием такого опыта является более или менее заметное усилие «возобновить процесс» после приостановки. Это восстановление прерван­ной деятельности является частным случаем всеобщей пробле­мы повторения, которая станет особенно важной для исследо­вания определенных форм социального взаимодействия и социальных отношений.

Мы должны вспомнить, что наша прерванная деятельность а₁ и обращение к а₂ либо навязано нам, либо является добро­вольным сдвигом нашего фокуса внимания. В последнем случае этот сдвиг является мотивированным; восприятие самого сдвига

 

328

329

может стать тематической релевантностью, но последний осно­ван на мотивационных релевантностях особого рода. Мы даже можем ввести здесь четвертую категорию релевантности, кото­рую можно было бы назвать релевантностью актуализации.

Однако более внимательный анализ показывает, что реле­вантность актуализации может быть проанализирована с учетом нескольких факторов. а) Сами мотивационные релевантности сдвига от одной деятельности к другой присущи всеобщему жизненному плану, в рамках которого все остальные планы – работы и досуга, планы на час и на день и т.д. – имеют свою позицию в иерархии. Релевантность актуализации является, следовательно, лишь системой мотивационных релевантностей бо­лее высокого порядка. б) Релевантность актуализации может отно­ситься к онтологической структуре нашего бытия в мире как смертных, которые должны экономить свой ограниченный за­пас времени и энергии. Фактически эта проблема должна быть изучена заново, когда мы обратимся к анализу биографических моментов, определяющих нашу ситуацию в мире обстоятельств. в) Продолжая в том же контексте, пределы, навязанные нам он­тологическим порядком вещей, включая биологические по­требности нашего организма, навязывают нам порядок одно­временности и последовательности форм взаимопересечения событий во внешнем и внутреннем времени (длительности). Ограничения, навязанные одновременностью, препятствуют тому, чтобы выполнять неограниченное множество форм дея­тельности, или воспринимать большое количество сопутству­ющих вещей. Порядок следования создает порядок приорите­тов и предпосылок в ситуационных обстоятельствах, если не с помощью оценки, то хронологии, заставляя нас ставить глав­ное на первое место. д) Релевантность актуализации основана, в конечном счете, на том, что мы изначально живем в социаль­ном мире, что наше знание социально распределено и по большей части имеет социальное происхождение и что при­мирение нашей собственной системы тематической, интерпрета-тивной и мотивационной релевантностей с теми, что присущи нашим товарищам, всегда остается частичным и фрагментар-ным¹³⁷. С помощью такого частичного совпадения индивиду­альных систем релевантности возникает новый мотив актуали­зации, причем внутренние релевантности моих товарищей воспринимаются мною как навязанные релевантности.

И здесь становится заметным другое различие между навя­занным и добровольным разрывом: навязанный разрыв – будь

он навязан человеческими условиями, природой вещей или социальными взаимодействиями – субъективно воспринима­ется как препятствие на пути непрерывного потока нашей дея­тельности. Так называемый добровольный разрыв также мотиви­рован теми же факторами, но эти мотивы, будучи подлинными мотивами-потому-что, открываются лишь в рефлексивной ус­тановке. Конечно, разрыв может восприниматься как болез­ненный, может привести даже к психопатологическим явлени­ям. Но по большей части переключение с одной деятельности на другую, взаимопроникновение наших планов, цепь взаимных раз­рывов, довлеющих всей нашей жизни и формирующих ее (да­руя ей уникальный и индивидуальный ритмический образец), становится привычной и как таковое является частью нашего запаса наличного знания, непроблематизируемого и принимаемо­го как само собой разумеющееся.

3. Современная психология стала особенно интересоваться проблемой приостановки подлежащих решению задач, и не­сколько замечательных экспериментов были поставлены для того, чтобы показать влияние этих искусственных прерывов на эффективность выполнения поставленных задач (Цайгарник, Осинака)¹³⁸. Нас не интересует собственно психологическая проблема, особенно потому, что лабораторная ситуация обхо­дилась исключительно навязанными задачами и прерывами, не проясняя того, что означает сам разрыв и когда задачу сле­дует считать решенной – не с точки зрения наблюдателя (пси­холога), а с точки зрения самого действующего.

Нас скорее интересует проблема прерыва в несколько иных отношениях. Во-первых, как мы указывали во вводных ремар-ках¹³⁹, нам следует быть внимательными, дабы не быть сбиты­ми с толку статическим описанием генетического процесса в интерпретации прерванной темы как маргинальной и ее во­зобновления как восприятий, которые с необходимостью вы­деляются из потока нашей сознательной жизни как отличные ото всех прочих восприятий. Актуальная и маргинальная темы соприсутствуют в нашем разуме; они одновременны. Мы на­зываем такую способность нашего разума удерживать обе темы в области схватывания «контрапунктной структурой нашего разума». С ее помощью мы способны воспринимать, подобно слушателям полифонической музыки, две независимые темы, одновременно разворачивающиеся в одном и том же потоке, рассматривая одну как фокусную, а другую – как маргиналь­ную, и наоборот. Во-вторых, там же мы указывали, что это яв-

 

330

331

ление – лишь следствие того, что мы назвали гипотезой ши­зофренического эго, а именно, тот факт, что мы вовлечены в одну актуальную и множество маргинальных релевантностей различными пластами своей личности и на различную глуби­ну. Эта черта станет особенно важной для последующего изу­чения как исходный пункт анализа понятий социальной роли и социальной персональности. В-третьих, прерывание процес­са отложения (sedimentation) нашего знания, т.е. ритмические колебания между актуальными и маргинальными релевантно-стями, становятся фундаментально важными с точки зрения структуры нашего запаса наличного знания. Сказанное необ­ходимо кратко пояснить.

Если непрерывная организация ментальной жизни на раз­личных уровнях и глубине оказывается такой, что деятель­ность разума относится к различным системам изменяющих­ся актуальных и маргинальных релевантностей, тогда налицо определенное привычное обладание знанием. Не только пере­ход с одного уровня на другой становится само собой разумею­щимся (непроблематизируемым), но также и система релевант-ностей, свойственная каждому виду деятельности, становится привычным, непроблематизируемым, само собой разумею­щимся знанием, – однако лишь в рамках определенной систе­мы релевантностей. Когда набор а₂ актуализирован, а набор а₁ схватывается маргинально, система релевантностей, присущая а₁, равно как и свойственная а₂, может быть опривычена и рас­сматриваться как сама собой разумеющаяся. Но, когда мы бе­рем а₂ в качестве отправного пункта, основания и референци-альной основы, система соотнесений, присущая а₁, может проблематизироваться, она более не воспринимается как сама собой разумеющаяся, и наоборот. Релевантная система а₁ мо­жет оказаться внутренне последовательной, но непоследова­тельной в отношении релевантной системы а₂: т.е. объясни­тельные возможности а₁ могут быть не совместимы с а₂ (хотя ритмический сдвиг от а₁ к а₂ и обратно может стать привыч­ным). Если такое случается, так сказать, по необходимости – поскольку коренится в контрапунктной структуре разума и шизофреническом вовлечении различных глубин нашей лич­ности в каждый из этих наборов релевантности, тогда универ­сальная применимость нашего запаса наличного знания разру­шается. Запас знания, с помощью которого управляются с проблемами на работе, не используется в часы досуга. Бизнес­мен, играющий с ребенком, «забывает» о бизнесе. Напряжение

сознания изменилось; обыденный язык более подходит в ми­нуты расслабления. И в этом смысле приостановка или пауза является расстройством, препятствующим процессу отложе­ния (sedimentation) знания. Однако беспрепятственный про­цесс является лишь идеальной моделью, и различные явления, которые мы до сих пор рассматривали под рубрикой отклоне­ний и затруднений этого процесса, являются скорее нормаль­ным состоянием дел.

В. Возобновление процесса

Мы только что рассмотрели случаи, когда тема высвобождалась из области схватывания без достижения решения поставлен­ной проблемы и в которых процесс отложения (sedimentation) был прерван, хотя и с намерением его продолжить. Теперь же мы должны обратиться к случаю, когда действующий полага­ет, что адекватное решение поставленной проблемы достигну­то. Тема адекватно определена для наличных целей, и процесс отложения (sedimentation) приостановлен, т.е. адекватное зна­ние тематической проблемы получено. Однако впоследствии оказывается, что решение проблемы, интерпретация темы была неполной и что весь процесс следует начать заново.

1. То, что считалось достаточно хорошо известным, непроб-лематизируемым, обнаруживает ранее незнакомые аспекты неизвестного или импликации ранее неисследованных гори­зонтов, не совместимые с тем, что казалось достаточно хорошо установленным. Или смысловой контекст, в котором объект на­шего восприятия казался достаточно знакомым, тем или иным образом модифицируется: он расширяется или сужается, пе­ресекается с другими значащими контекстами, структурно изме­няется. Он теряет присущий ему характер привычного обладания вследствие навязывания ему вновь возникших тематических релевантностей и т.д. Во всех этих случаях возникают новые про­блемы, и то состояние дел, которое считалось непроблематизи-руемым, и даже за рамками того, что может быть оспорено (по­тому что не имело отношения и было нерелевантным к исходной наличной теме), становится проблематичным и требует исследо­вания. Однако на эти вновь возникшие вопросы нельзя ответить, если рассматривать их изолированно, новая тематическая ре­левантность не может быть отделена от ранее обретенного зна­ния того же объекта и не может рассматриваться изолированно.

 

332

333

Последнее характеризует отличие рассматриваемого случая от тех, что обсуждались ранее. Это не просто перерыв в про­цессе отложения (sedimentation) (в соответствии с идеализаци­ей «и так далее, и тому подобное», означающей возможность вновь начать и продолжить сегодня то, что я оставил или пре­рвал вчера). Скорее, вновь возникшая или последующая тема требует полного возобновления всего процесса, пересмотра привыч­ного достояния, которое лишается характера достаточно уста­новленного: теперь мы не можем просто принять то, что мы уже знаем, или продолжать считать само собой разумеющим­ся то, в чем убедились в предыдущих процессах. Фактически, конечно, оно считалось таковым «до последующего уведомле­ния», и возникновение новой тематической релевантности яв­ляется как раз таким «последующим уведомлением», препят­ствующим тому, чтобы твердо держаться ранее достигнутых результатов. Таким образом, наше привычное знание этой темы, наше знакомство с нею утрачивает характер привычно­го. Мы более не склонны ожидать, что все пойдет по принци­пу «и так далее, и тому подобное», как полагали прежде, и это прерывание наших предвосхищений само становится мотива-ционно релевантным для радикального пересмотра темы.

Такая ситуация может случиться, поскольку наши предыду­щие предвосхищения «подорваны», уничтожены последующи­ми восприятиями вновь возникших событий. Такое также мо­жет случиться и из-за внутренних сдвигов фокуса нашего интереса к тому, что ранее находилось в области горизонта, которое оказывается не совместимым с системой интерпрета-тивных релевантностей, присущих тематическому ядру, опре­деленному прерывом дальнейшего исследования. Аналогично этому, подобная проблемная ситуация может возникнуть из-за вновь навязанных релевантностей (тематических, интерпрета-тивных, мотивационных), обусловленных природой вещей, биографической ситуацией или, как это часто бывает, наши­ми товарищами. Конечно же, возможны и любые комбинации этих факторов.

Более того, может случиться, что пересмотр привычного и растворение осадка (знания. – Н.С.), лежащего в его основе, относится либо к сравнительно хорошо очерченным секторам нашего запаса наличного знания, либо к факторам, определя­ющим его структурирование как целого, т.е. типичным спосо­бам формирования систем тематической, интерпретативной и мотивационной релевантностей, которые сами принадлежат к

нашему привычному запасу наличного знания. Примером пос­леднего может быть необходимость перегруппировать нашу систему мотивов-для как целое, т.е. наш жизненный план. Если такие ситуации случаются – будь они навязаны или произ­вольны, – они оказываются поворотным пунктом всей нашей жизни, который обычно называют кризисом. Тогда принципы нашего привычного обладания становятся проблематичными, и наше привычное ощущение мира как непроблематизируемо-го разбито вдребезги.

Но сейчас нас интересует пересмотр более или менее огра­ниченного сектора нашего знания. Все вопросы возникают на основе непроблематизированного или даже непроблематизи-руемого, т.е. на основе привычного запаса опыта, который считается сам собой разумеющимся. Проблематичное возни­кает на основе непроблематичного, а неизвестное относится к знакомому; новое восприятие является новым, поскольку не может быть отнесено или сведено к тотальной сумме известно­го. Однако, как мы уже знаем, знакомое является таковым лишь по отношению к типичному, и неисследованный мате­риал из области горизонта остается неизвестным в том, что касается его атипичных черт, которые могут оказаться стран­ными. Все знание за пределами непроблематичного остается непроблематизированным, ибо то, что мы называем извест­ным, является таковым лишь в отношении наличных теорети­ческих и практических целей. Добровольным распоряжением мы провозглашаем наше любопытство на данное время удов­летворенным, то, с чем мы познакомились, «отложено про за­пас» как наше достоверное достояние. Возникают новые воп­росы как следствие суперпозиции новых систем релевантности того или иного типа.

2. Невозможно описать вновь возникающие мотивацион-ные релевантности, не анализируя онтологических условий человека в мире, посредством которых он определяет обстоя­тельства своей ситуации в соответствии с биографической оп­ределенностью. Наш анализ, следовательно, будет ограничен теми элементами биографически детерминированной ситуа­ции, которые сами принадлежат к субъективно непроблемати-зированному миру неоспоримой данности. Однако поскольку один набор таких элементов, возникающих из биологических потребностей нашего организма, состоит в необходимости по­ладить с субъективно определяемым окружением (достичь вла­сти над обстоятельствами, изменяя их, выполнять действия,

 

334

335

нацеленные на внешний мир), наши мотивационные релеван­тности, по крайней мере, частично, будут определены этими элементами.

Прагматизм, в своей вводящей в заблуждение попытке по­строить монистическую философию, основываясь на единствен­ной стороне человеческой жизни, демонстрирует курьезную мо­нополию мотивационных релевантностей, возникающих из потребностей организма поладить с окружением. Другие, по­добно М. Шелеру, обнаружили прагматический мотив даже в нашем восприятии и в общем характере нашего знания¹⁴⁰. Ра­дикальный прагматист старается свести любое знание к его полезности в интересах прилаживания к окружающему миру, а успех или неудача в этом деле становится даже критерием истинности такого знания. С этой точки зрения наша идея по определению становится тематически нерелевантной, если она не мотивирована релевантностями, относящимися к высшей цели – приспособления к окружающему миру. Иными слова­ми, радикальный прагматист рассматривает систему релеван-тностей-для, – тотальная сумма которых составляет план жиз­ни, во имя и с помощью которого мы приспосабливаемся к окружению, – как нечто-то само собой разумеющееся – для него это не допускающее возражения aприорное знание. Точ­нее, мы всегда интересуемся определенными темами, и для того, чтобы их определить, мы должны их адекватно интерпре­тировать.

Однако такая позиция могла бы быть оправданной, лишь если бы уровень реальности, конституированный нашими ак­тами работы, направленными на внешний мир, был бы един­ственной реальностью, в которой мы живем. Мы предположили, что именно она является верховной реальностью (основопола­гающей для всех прочих уровней реальности, понятых как ее производные). Она является верховной реальностью, посколь­ку только в ней возможны социальные и межчеловеческие коммуникации¹⁴¹. Но есть много других систем мотивацион-ных релевантностей, возникающих на других уровнях «внима­ния к жизни» («attention to life»), с помощью которых мы можем присвоить и действительно присваиваем статус реальности. Среди них – уровни теоретического рассуждения, на которых человек пытается осмыслить фундаментальные восприятия, особенно те, что выходят за пределы факторов окружающей среды. Они возникают из ситуативных обстоятельств верхов­ной реальности, его фундаментального опыта, т.е. трансцен-

дентны его жизни. Их трансцендентность делает возможной имманентность его существования. Система мотивационных релевантностей, возникающих на иных, чем верховная, уров­нях реальности, просто игнорировалась радикальным прагма­тизмом, и таким образом отбрасывались различные системы тематической и интерпретативной релевантностей, обуслов­ленные их мотивационными релевантностями. Прагматизм, таким образом, является философией, занимающейся не всеобъ­емлющим человеческим существованием, а лишь описанием нашей жизни на непроблематизируемом уровне верховной реальности. Это типизация и идеализация нашего бытия в мире как нео­споримой данности во всех иных отношениях, кроме «занятия жизнью» («business of living»).

Но даже и эта ограниченная цель лишь частично достига­ется радикальным прагматизмом. Он предлагает решение лишь с точки зрения воображаемого, бесплотного наблюдате­ля, изъятого из окружающей среды, с которой он должен по­ладить. Прагматистская теория познания никогда не сможет объяснить, что делают прагматистски ориентированные фило­софы, равно как и бихевиоризм никогда не сможет объяснить поведения бихевиористов¹⁴². Рассматриваемая субъективно (т.е. с точки зрения самого действующего субъекта, пытающе­гося совладать с окружением), система мотивационных реле-вантностей, которой он руководствуется, воспринимается не только как система взаимосвязанных мотивов-для, но также и как система взаимосвязанных подлинных мотивов-потому-что. Последние сопротивляются всем рационализациям и известны как страсти, надежды, страхи, выражения метафизически ос­новополагающих восприятий, порожденных существующим миром, в котором мы взрослеем и в конечном счете умрем, т.е. в мире, который пребудет после нашей смерти так же, как и существовал до нашего рождения¹⁴³.

Это возражение радикальной прагматистской философии не является отрицанием важности мотивационных релевант-ностей, возникающих в области верховной реальности работы, которые, казалось бы, разбивают самообъяснительный харак­тер само собой разумеющегося в непроблематизируемой сфе­ре, противостоящий проблематичным темам. И требуется принципиально значимая причина, чтобы поставить под воп­рос ранее воспринимавшееся как непроблематизируемое со­стояние дел – действие, которое заставляет нас «аннулиро­вать» процесс отложения (sedimentation) казавшегося прочно

 

336

337

установленным знания. Но не только благодаря мотивацион-ным релевантностям. Подобные мотивы для новых вопросов или для проблематизации того, что ранее было непроблемати-зированным, могут возникать на любом уровне реальности.

3. До сих пор мы имели дело со вновь появившимися воп­росами, которые возникали в навязанных системах мотивацион-ных релевантностей. Но, как мы уже говорили, новые вопросы могут возникать и в навязанных интерпретативных релевантно-стях. Казалось бы, эти интерпретативные релевантности, когда проблематизируются, относятся к «тем же самым» темам, что в предыдущих процессах отложения (sedimentation) привели к достаточно удовлетворительному знакомству с ними, т.е. они уже наделены статусом знакомого. Но мы также увидели, что это очень произвольный способ выражения. Вновь возникшие интерпретативные релевантности, строго говоря, никогда не относятся к той же самой знакомой теме. Они относятся ско­рее к неизвестным, атипичным аспектам чего-то уже знакомо­го как типичное, – аспектам, доселе скрытым в неисследован­ном материале горизонта. И опять же в философии налицо стремление относить все вновь возникшие вопросы к последу­ющим системам интерпретативных релевантностей, дающих последним своего рода монополию в процессах разрушения поля непроблематизированного и «аннулирования» уже уста­новленного.

Философская система, провозглашающая эту монополию, известна как операционализм. В нем предполагается, что мир фактически пред-дан в качестве тотальной суммы данных, ко­торые изначально содержат в себе тематические релевантнос­ти, часто сгруппированные в пред-данный иерархический по­рядок. Предполагается также, что существует постоянный набор мотивационных релевантностей, побуждающих разум трансформировать неясные ситуации проблематичного знания в состояние гарантированной достоверности. Подобная транс­формация осуществляется с помощью набора операций, явля­ющихся не чем иным, как системой интерпретативных реле-вантностей, набором правил, в соответствии с которыми материал горизонта может быть отнесен к тематическому ядру для определения его импликаций, пока не будет установлена гарантированная достоверность.

Как и любая философская теория, впоследствии развитая выдающимися мыслителями, операционализм содержит зна­чительную долю истины. Операционалисты, возможно, яснее

других мыслителей увидели, что все проблемы возникают на основе непроблематизируемого корпуса знания, который про-блематизируется в процессе отложения (sedimentation) нового. Они также поняли, что, аннулируя привычно установленное, мы намерены достичь удовлетворительного для наличных це­лей состояния знания. Такое состояние знания достигается, если его достоверность гарантирована, и на принятом нами языке это означает, что если наше исследование интерпрета-тивных релевантностей горизонта проведено до такой степени, что удовлетворительным образом проясняет наличную тему, то не осталось незаполненных мотивационных релевантностей, которые побуждали бы нас продолжить исследование далее. Наличная проблема решена, достоверное знание может быть «отложено про запас», пока в нашем поле восприятия не воз­никнет чего-то нового, не совместимого с запасом достоверного знания и не сводимого к нему. Если это происходит, возника­ет другая непроясненная ситуация и требуется дальнейшее ис­следование. Вновь возникает та же взаимосвязь операций, или, на принятом нами языке, возникают последующие ин-терпретативные релевантности, и весь процесс исследования возобновляется.

Операционализм ясно видит все это и считает несомненным тот факт, что система интерпретативных релевантностей сама является элементом наличного знания и зависит от темы и фактов, к которым относится. Именно это отрицает все при­кладные операциональные правила. В сфере рационального научного мышления эти правила могут быть эксплицированы; и их совокупность конституирует методологию данной науки. В сфере практики эти правила являются оправданными и ап­робированными процедурами управления ситуациями, веща­ми, людьми. Даже логика может рассматриваться как система исследования в соответствии с правилами с целью трансфор­мировать непроясненные ситуации в ситуации гарантирован­ной достоверности¹⁴⁴.

Однако в каждом из этих случаев операционализм имеет в виду лишь систему интерпретативных релевантностей, побу­дивших к исследованию. Мотивационные релевантности про­сто рассматриваются как сами собой разумеющиеся, а темати­ческие также рассматриваются как возникшие новшества или результат действия интерпретативных релевантностей. Но в той мере, в какой верно, что методы относятся лишь к тому, что полагается интерпретативно релевантным, это последнее

 

338

339

понятие относится к наличной теме. Вопрос о том, как воз­никли эти тематические релевантности, выходит за рамки опе­рациональных правил и методологии. Кроме того, мы уже констатировали, что интерпретативные релевантности могут сделать видимыми новые аспекты предыдущих тематических аспектов, скрытые за до сих пор не проблематизированными импликациями горизонта (в таком случае может возникнуть субтематизация и даже поглощение предыдущей темы).

Фундаментальной ошибкой неокантианской школы была вера в то, что метод – что бы ни означал этот термин – «тво­рит» объект исследования¹⁴⁵. Методология и ее производное на практическом уровне, а именно, предписания и максимы дей­ствия, способы поведения и т.д. относятся лишь к соответству­ющей детерминации того, что интерпретативно релевантно в отношении предыдущей преобладающей темы¹⁴⁶. Это особен­но справедливо (научно и практически) в отношении коррек­тного использования типизаций, определения уровня исследо­вания, определения наличной цели и т.д. Методология в принципе не в состоянии определить, какая тема является ре­левантной для нас, а операциональные правила не могут уста­новить фокуса наших мотивационных интересов. Как навязы­вающие интерпретативные релевантности, они важны для восстановления проблем, отнесенных к более не пробле-матизированным. Ни интерпретативные релевантности, как полагает операционализм, ни мотивационные релевантности, как полагает прагматизм, не обладают монополией и даже не выполняют главных функций в этих процессах.

4. Это становится особенно ясным, если необходимость ан­нулировать процесс отложения (sedimentation) привычного за­паса знания возникает тогда, когда последующие тематичес­кие, интерпретативные или мотивационные релевантности сталкиваются с теми, что до сих пор считались само собой ра­зумеющимися. Они могут оказаться не совместимы, не срав­нимы с предыдущими до такой степени, что препятствуют использованию идеализации «и так далее, и тому подобное», и расстраивают процесс привычных ожиданий, особенно про-тенций, возникающих из привычного использования систем релевантностей, до сих пор считавшихся само собой разумею­щимися. Степень такой несовместимости не может быть опре­делена в общем виде. Как свидетельствует анализ статическо­го состояния структуры нашего наличного запаса знания¹⁴⁷, наш запас знания всегда содержит определенный набор эле-

ментов, не согласующихся с остальным знанием и не сравни­мых друг с другом.