К вопросу о марксистско-христианской” проблематике

Приведенная выше дискуссия больше интересует интеллигенцию, чем народ - субъект, по меньшей мере потенциальный субъект „марксизма” и христианства. Но, продолжая оставаться на интеллектуальной почве, мы должны признать, что вопрос о „марксизме” - это не вопрос „марксизма”... Чего же хочет „марксизм”? Что понимают под этим словом?

Он означает понимание социально-исторической действительности (ее противоречий, уловок и т. п.). В этом смысле „марксизм” —это практика: что-то познавать, чтобы что-то изменить, и что-то изменить, чтобы лучше познать действительность истории и общества. Таким образом, не каждый читающий Маркса оказывается „марксистом”, но каждый, кто видит соци­альную реальность, как Маркс. „Марксист” - не просто всякий, являющий­ся членом марксистской партии, а тот, кто понимает и изменяет обществен­ную реальность. По всей вероятности, в этом смысле поведение некоторых политических активистов определяется не логикой: лидер Профсоюза рабо­чих-металлистов Сан-Паулу (Бразилия) в большей степени марксист, чем Престес, а низовые группы Рабочей партии - более марксистские, чем кад­ры Бразильской коммунистической партии.

В конце жизни, узнав о возникновении движения, назвавшегося „марк­систским”, Маркс, испытывая смесь негодования с презрением, заявил корот­ко и грубо: „Насколько мне известно, я не марксист”.

Что можно об этом сказать? Что определение „марксизм” двусмысленно и вообще неуместно. Его следует пересмотреть, а его проблематику - сме­нить. Если речь идет о науке, то нет никакой надобности особым образом искать ее отцов-основателей. Не существует никаких „галилеизмов”, ника­ких „ньютонизмов”, никакого „эйнштейнианства” и т. п. Имеется физика, без отца или матери. И так с каждой наукой. Только философские, этиче­ские и религиозные учения, опирающиеся на авторитеты, носят имена своих авторов. Таким образом, всякого, кто интерпретирует и изменяет общест­венную действительность, исходя из принципов, введенных Марксом, строго говоря, следует называть не „марксистом”, а обществоведом, анализирую­щим общественные проблемы, так как он осуществляет то, что, собствен­но, сказал так называемый „марксист”.

Таким путем сегодня преодолевают проблематику „марксизма”, по крайней мере принципиально. Поэтому в данной работе термины „марк­сизм” и „марксисты” взяты в кавычки. Главное не в том, чтобы повторять Маркса или следовать за ним, а в том, чтобы понять и изменить историче­ски заданное общество, практику и модель которого разработал Маркс. Сам „марксизм” это заметил и пытается уточнить собственный облик через раз­личные формулировки: „исторический материализм” (совместно с „диалек­тическим материализмом”), „философия практики” (Грамши), „теория истории” (Альтуссер) и т. д. Но этот облик все еще чреват самомнением и неуправляемой двусмысленностью.

Прежде всего важно освободить сам „марксизм” от „марксистов”, личность Маркса — от тяжелого груза исторических реализаций. Все это важно для того, чтобы „марксизм” поборол тоталитарную самона­деянность и наконец внес свой вклад в достижение разумной и уни­версальной истины.

Boff С. Zum Gebrauch des „Marxismus" in der Theologie//Junge Kirche. - Bremen, 1989. - Nr. 5. - S. 302-306.

Антуан Казанова

ВЛАСТИ, ОСВОБОЖДЕНИЕ, ХРИСТИАНСТВО *

В международном плане в 1968-1970 годах отношения между осво­бождением (от эксплуатации, господства, отчуждения) и христианским спасением внезапно превратились в центральную проблему. Ее отметили в 1971 году как „Октогезима адвениенс” (письмо Павла VI кардиналу Рою), так и Синод епископов. И это письмо, и документы Синода по-своему определяют глубокий кризис капиталистического общества и подчеркива­ют связи между борьбой народов, требованием самоуправления, свободной жизни путем справедливых и братских общественных и международных отношений, с одной стороны, а с другой — постановкой на первый план (в чаяниях миллионов христиан, в теологических разработках) проблемы от­ношений между борьбой за освобождение путем революционного преобра­зования общества и спасением и освобождением с помощью Евангелия.

Процесс разработки и выражения того, что (в виде сложных и разно­образных акцентов) составило потом теологию освобождения, приобрел наибольшие силу и значение в Латинской Америке. Во многих странах это­го региона, и особенно в Бразилии, церковь, как говорил на Всемирном синоде 1985 года монсеньор Иво Лоршейтер, президент Бразильской епис­копской конференции, „живет на континенте, находящемся в положении зависимости, осознающем угнетение и нищету, которую испытывает боль­шинство его жителей, где рождаются движения борьбы и освобождения, влекущие к размышлениям христиан о вере. И это неотложное дело”. В этих условиях церковь, „оживленная II Ватиканским собором, находясь в подобной социально-политической ситуации, включается в процесс корен­ного поворота в сторону бедных. И рядом с бедными она начинает теологи­ческие размышления о подобном положении. Тогда рождается теология освобождения”. Эта теология „осуждает ситуацию структурной социаль­ной несправедливости и социального греха. Она возвещает любовь к Богу ради бедных, их спасения, начиная с исторического освобождения, ради движения к полноте жизни вместе с Троицей, возвышаясь над смертью”.

С середины 70-х годов теология освобождения оказывается в центре теологических, идеологических и политических конфликтов, острота кото­рых все время возрастает. Папа Иоанн Павел II, кардинал Ратцингер (кото­рый руководит Конгрегацией доктрины веры) прилагают все усилия, чтобы одновременно учесть стремления миллионов христиан к освобождению и что­бы ограничить их видение этого освобождения, ограничить его „социальным руководством” церкви, то есть замкнуть внутри реформ, отвергающих вся­кое глубокое преобразование общества, всякий разрыв с гегемонией финан­сового капитала, в рамках примирения и сотрудничества между трудящими­ся, крупными предпринимателями, транснациональными корпорациями.

С различным акцентом оба эти аспекта характерны для двух Инструк­ций по теологии освобождения. Направляемый Римом СЕЛАМ, который ко­ординирует 22 епископские конференции Латинской Америки, вступил в острый конфликт с КЛАР (Латиноамериканской конфедерацией монахов, объединяющей 45 тыс. монахов и 310 тыс. монахинь). КЛАР недавно опуб­ликовал документ — проект „Слово и жизнь” (1988—1993 гг.), в котором предлагается в течение шести лет осуществить изучение и проведение в жизнь Слова Божьего, связав его с борьбой, нуждами, требованиями бедно­го народа. Такое прочтение Евангелия в современной ситуации народов Латинской Америки неизбежно является освободительным. СЕЛАМ 10 фев­раля 1989 г. осудил эту программу прочтения Священного писания. В част­ности, колумбийский епископат увидел в ней вызывающий тревогу упор на „конфликтную ситуацию” и „использование марксистского анализа”.

Политические и военные круги, близкие к крупному капиталу, уже давно отметили, какую опасность для империалистического господства представляет это живое движение за понимание христианства в виде осво­бождения. В мае 1980 года эксперты Рейгана, собравшись в Санта-Фе (Мек­сика), выработали документ, озаглавленный „Новая межамериканская поли­тика для 80-х годов”. < Внешняя политика США должна начинаться с конф­ронтации (а не просто с априорного выступления против) с теологией осво­бождения в том виде, как она используется в Латинской Америке духовен­ством теологии освобождения. В Латинской Америке роль церкви жизненно важна для области политической свободы. К несчастью, марксистско-ленин­ские силы сумели использовать церковь как политическое орудие против частной собственности и капиталистической системы производства, вво­дя в христианскую общину „скорее коммунистические, чем христианские идеи”>.

Эта группа из Санта-Фе еще до избрания президентом США Джорджа Буша опубликовала свою „Стратегию по отношению к Латинской Америке на 90-е годы”. Там расширяются и усиливаются нападки на теологию освобождения, квалифицирующуюся как марксистская прививка с высоты неогалльской враждебности по отношению к Риму и с враждебностью к обществу, осно­ванному на свободном предпринимательстве. Теология освобождения про­возглашается одной из форм коммунистической подрывной деятельности; эта последняя наряду с наркоманией и терроризмом представляет собой на­столько сильную опасность, что может привести „к включению западных сил безопасности в одновременные и долгосрочные операции в различных странах”.

Именно в перспективе анализа и критики теологии освобождения мы публикуем здесь текст доклада, представленного на XVII конференции по осведомлению американских армий, собравшей руководство генеральных штабов всех стран Латинской Америки, кроме Кубы и Никарагуа. Там рас­сматривалась связь между коммунистической подрывной деятельностью, распространением наркотиков и теологией освобождения. Мы публикуем этот документ, по сути своей явно совпадающий с Римскими инструкция­ми по теологии освобождения...

Конференция по осведомлению американских армий. Стратегия между­народного коммунистического движения в Латинской Америке по различным видам деятельности *

...ОБОСНОВАНИЕ СЕКТОРАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ
В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ

Марксистские варианты теологии освобождения

Его Святейшество Иоанн Павел II заявил 21 декабря 1984 г. перед кар­диналами и прелатами Римской курии, что теология освобождения исполь­зует страдания бедных как предлог для нового типа „угнетения, иногда бо­лее серьезного”. Тот факт, что господствующее направление пастырской деятельности католической церкви - „приоритетный выбор в пользу бед-

ных”, не означает, что этот выбор следует смешивать со „сведением бедных к абстрактным социально-политическим или экономическим категориям”.

Для нас эти утверждения папы ясно резюмируют пастырский стиль дея­тельности церкви в Латинской Америке и проблематику доктрины, освобож­денную от смысловых отклонений, связанных с включением в эту деятель­ность. Наш доклад рассчитан на понимание этого явления и в то же время на показ все более утонченного и значительного проникновения междуна­родного коммунистического движения.

Общая характеристика

а) Представление исторических аспектов

Теологическое движение, известное нам под именем теологии освобож­дения, объединяет интересы, задачи и деятельность широкого сектора като­лической церкви и в значительной части важное ядро протестантизма. Это движение родилось в конце 60-х годов в ответ на озабоченность, особенно в пастырской и социальной областях, которая ранее вызвала к жизни II Ва­тиканский собор. Рекомендации его были применены к нуждам Латинской Америки на ассамблее в Медельине (СЕЛАМ, Колумбия, 1968 г.) и на по­следующих встречах*

Чтобы ответить на подобный вызов, это течение распространилось и на другие страны „третьего мира”. Это не означает, что категория или способы мышления, послужившие базой разработки такого отношения, вышли из ана­лизируемой действительности: они, скорее, являются использованием, зача­стую вне контекста, категорий европейской мысли, как мы скоро увидим...

III Генеральная конференция латиноамериканского епископата (1979 г.) уже предостерегала от „риска идеологизации теологических раз­мышлений, если они осуществляются, исходя из практики, прибегающей к марксистскому анализу”, и заключила, что „последствием этого являются полная политизация христианского существования, превращение языка веры в язык общественных наук и игнорирование трансцендентного аспекта христианского спасения” (Пуэбла, 545).

В то время значительное число новых теологических разработок приве­ло к путанице в доктрине, к недвусмысленной поддержке насильственных методов серьезного изменения социально-экономических структур и к по­явлению в христианских кругах стремления к базовым изменениям с исполь­зованием для конкретизации целей подрывного марксизма.

Кристаллизация политико-теологических отклонений, очевидная в раз­работке радикальных перспектив теологии освобождения, была вскоре ис­пользована в манипуляциях никарагуанского режима. Это искажение, пре­тендующее также на учреждение параллельной доктрины, было последова­тельно осуждено различными церковными организациями и документами страны и континента, а затем й самим папой в различных высказываниях (см., в частности, заключение теологической встречи в Манагуа 8-16 сен­тября 1980 г.).

б) Разъяснение некоторых концептуальных аспектов

Само по себе понятие „теология освобождения” под вопрос не ставит­ся. Нет никакого сомнения, что тема освобождения и теологического раз­мышления, сконцентрированного на этом сюжете, имеет библейские основы и прекрасно входит в учение церкви в самой апостольской традиции.

Нас тут интересует концептуальная систематизация, которая добро­вольно деформирует направление учения, опирающегося на „приоритетный выбор бедных”, рассматривая библейскую тему освобождения, свободы, срочной необходимости практического осуществления последних с помощью нехристианских, а в некоторых случаях даже открыто антихристианских структур мысли или категорий анализа. В этом смысле некоторые направ­ления теологии освобождения попросту идентифицируют христианское послание с марксистским проектом освобождения; переменчивый анализ этой идеологии некритически воспринят как „научная методология”, и новое теологическое прочтение разрабатывается на этой основе, тогда как, по док­трине церкви, политическое прочтение возможно только исходя из Еванге­лия, то есть из самой веры, а не наоборот.

Документ Пуэблы (559) подтверждает наше заявление и добавляет, что есть „искушение идентификации христианского послания с идеоло­гией и подчинения его последней, призывая к прочтению Евангелия исходя из политического выбора” (см. Пуэбло, 561, 543 и 546, а также речь Иоанна Павла II на открытии конференции СЕЛАМ).

Интерпретация такого типа теологии освобождения преобразует „прио­ритетный выбор бедных” в концепцию, чуждую смыслу веры, но соответст­вующую марксистской концепции „классовой борьбы как пути к бесклас­совому обществу”, лишая значения основополагающие христологические, эк- лезиологические и пастырские положения. Таким образом теологические раз­мышления сводят, помимо прочего, фигуру Христа к разновидности поли­тического и общественного лидера, и в лоно церкви вводится диалектиче­ское противоречие, свойственное марксизму, с выбором между народной и иерархической церквами как представителями борьбы между угнетенными и угнетателями. Эта манера видения, как мы убедились, более всего упо­добляет христианина активному борцу, активисту - участнику борьбы за навязывание нового общественного порядка, представляющего собой не что иное, как систему, навеянную марксистским социализмом.