Народ, который взял огненный меч

Теологическо-политические размышления

о Национальном крестовом походе за ликвидацию неграмотности *

Карандаш и огненный меч. Карандаш, который стал огненным мечом, как символ, показывающий, что огненный меч гораздо важнее карандаша, так же как Национальный крестовый поход за ликвидацию неграмотности (СНА) - приоритетный политический проект революции — являл собой нечто большее, нежели простое обучение грамоте. Символика карандаша как нового оружия широко присутствует в СНА...

Основной теологический элемент — огненный меч в руках народа.

Теологические размышления о христианском значении СНА не должны ограничиваться вторичными теологическими аспектами. В случае СНА невоз­можно игнорировать основной фактор: речь идет о приоритетном политиче­ском проекте конкретного процесса освобождения всего народа. Поэтому следует теологически размышлять о чисто политической теме — об историче­ском переходе власти к народу. Но в теологическом плане речь идет о том, чтобы найти подходящие исторические связи с радикальной перспективой христианской надежды на Царство Божье. Необходимо найти соотношение конкретных исторических форм упрочения народной власти, включенных в определенный исторический проект, с теми евангельскими критериями, которые позволяют утверждать, что они представляют собой движение в сторону открытия Царства Божьего посредством хрупкого, но эффективного предварения на этой Земле того, что содержится в обещании „новой земли” эсхатологического царства. Открывать означает начинать, всегда желая большего, вплоть до конечной цели.

На одном мы особенно настаиваем: речь идет о конкретных размышле­ниях о проблеме власти в смысле исторической силы, организованной для завоевания и защиты значительных улучшений в области конкретизации „организованного братства”, „организованной любви”, „организованной справедливости”, „организованной надежды”, и все это в реальных условиях определенного исторического проекта, с определенными достижениями, перед определенными угрозами, в определенной конфронтации с силами противника, заинтересованными в том, чтобы воспрепятствовать осущест­влению этого исторического проекта и заменить его историческим проектом другого типа. Так что недостаточно говорить вообще об участии в обещании Царства Божьего, где конкретизируются любовь, справедливость, братство и т. д., как если бы речь шла о вещах далеких или отчужденных от определен­ных исторических проектов...

В Никарагуа завоевана власть, а не только правительство. И теперь там стараются подтвердить, что эта успешно завоеванная власть эффективно используется на благо народного большинства. СНА был и является струк­турным элементом народной организации, необходимым для того, чтобы эта власть не упустила случая и не лишилась смысла. Так что христианина не может удовлетворить отношение симпатии общего характера к происхо­дящему процессу. Тем более он не может ограничиться характеристикой СНА как „интересного и доброго дела”. Никак нельзя забывать, что мы находимся в середине определенного исторического проекта. Революция и ее авангард — сандинистский Фронт национального освобождения — ни от кого не требуют отказа от своих критических замечаний. Более того, процесс нуждается в них...

Очень многие никарагуанские христиане решили этот вопрос пра­ктически, и иногда сознательное размышление о своей практике помог­ло им включиться в основное направление этой революции. Им уда­лось достичь реальных связей с тем, что революция сделала возмож­ным в области конкретизации любви, справедливости и предварения Царства Божьего, которое христианин должен различать в ходе исто­рии...

Более того, политическая теология, желающая иметь значение для про­цесса освобождения как в фазе взятия власти, так и в управлении ею в пользу народного большинства, не может ограничиться „отрицательной диалекти­кой”, которая не способна преодолеть односторонний взгляд на власть исключительно как на злую силу. Многое можно сказать об искушениях власти даже после выработки в основе позитивной концепции освободи­тельного и благоденствующего народа. Если теологическое размышление о позитивном характере народной власти, связанной с предварением Ца­рства Божьего, которое она призвана успешно осуществить в ходе исто­рии, не дойдет до этого пункта, то оно останется совсем изуродо­ванным...

Путем распространения грамотности СНА предполагает значительно улучшить организацию, способность народа владеть огненным мечом, при­званным охранять и защищать революционный процесс...

В заключение мы выражаем свое искреннее убеждение в том, что про­стой народ знает о христианском значении СНА и глубоких христианских ценностях Народной сандинистской революции больше любого теоретика. Это знают также лучше, чем мы, несмотря на наши частые поездки в Ника­рагуа, революционные никарагуанские христиане, которые внутри рево­люционного процесса размышляют о практическом участии в задачах рево­люции.

Сан-Хосе, 4 января 1981 г.

Assmann Н. Un pueblo due empuffa la espada de fuego: Reflexion teologico-politica sobre la Cruzada Nacional de Alfabetizacion//Nicaragua triunfa en la alfabetizacion: Docu- mentos у Testimonies de la Cruzada Nacional de Alfabetizacion. — San Jose (Costa Rica), 1981. -P. 351-354, 356.

Эрнесто Карденаль

ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ КУЛЬТУРЫ

Выступление в ЮНЕСКО 23 апреля 1982 г. *

Община индейцев-мискитов, очень бедный поселок на берегу реки, собралась, чтобы послушать меня. Пока переводчик переводил мои слова, я видел на их лицах равнодушие, безразличие, скуку. Я сказал им, что я из Министерства культуры (я заметил, что и это было им неинтересно), что пришел специально к ним, и начал объяснять, что это новое министерство, созданное революцией для танцев (тут я заметил внезапный интерес); для песен, традиций предков (и интерес на их лицах сделался еще более явным); различных языков, на которых мы говорим; для сохранения и защиты их языка; для кустарных промыслов. Это, объяснил я, означа­ет делать своими руками прекрасные и полезные вещи. В качестве примера я показал им несколько примитивистских рисунков, сделанных в отдельных районах, куски древесного материала, и объяснил, как можно раскрасить это дерево. Я уже раньше говорил об этом, рассказывая о культурной поли­тике в Никарагуа. Каково значение этого? Для меня важно, что таким обра­зом они начинают понимать: Министерство культуры - это министерство, созданное специально для них, подвергавшихся эксплуатации в течение многих веков и уже не владеющих ничем, кроме своей культуры и своего языка (да и это они вот-вот могут потерять). Но и я как министр культуры в тот момент понял, что мое министерство создано для всех подвергавших­ся сегрегации, что это министерство должно воспрепятствовать геноциду в области культуры.

В других странах Америки речь идет о лишении индейцев их культуры и языка. Их еще и убивают. На них охотятся в поле, как на дичь, им посы­лают в дар сахар с мышьяком, зараженную холерным вирусом одежду. А мы учим их грамоте на их языке. Мы считаем, что они обогащают наш культурный облик. И мы хотим, чтобы они прогрессировали внутри своей культуры, не замыкаясь в ней, но и не теряя ее. Потеря языка — невосполни­мая для человечества потеря, потому что с ним теряется особое видение мира и людей.

Я основал маленькую общину в Лаго-де-Никарагуа на архипелаге Со- лентинаме, где жили бедные и разобщенные крестьяне. Там мы с ними зани­мались кустарными промыслами, примитивистской живописью, поэзией. Кустарные изделия и живопись очень ценились за границей и продавались в Париже, городах Швеции и Германии, в Нью-Йорке. Позднее наша община включилась в борьбу за освобождение в рамках Сандинистского фронта. В ответ на это гвардия Сомосы разрушила учреждения общины, уничтожила все: большую библиотеку, которую мы собрали, археологические находки, пластинки, картины, печи для обжига керамики и эмали. И из-за нас ре­прессировали крестьян всего архипелага. И гвардия запретила им рисовать. Немало крестьян уходили в горы, чтобы там тайком рисовать. Если гвар­деец находил в хижине картину, он разрывал ее штыком. Для чего я говорю все это? Потому что я хочу показать, каким репрессиям подвергалась куль­тура в Никарагуа. Были репрессированы литература, музыка, театр. Потому что наша литература в высшей степени отличается духом протеста, песня связана с политикой, бродячий народный театр был агитационным и иногда — подпольным. Запрещали книги, многие из которых считались очень опас­ными, позднее таковыми стали считать всякие книги, потому что любая книга рассматривалась как подрывная.

После победы революции один из таможенных чиновников ознакомил меня с „меморандумом”, который включал обширный список запрещенных книг (среди них есть и написанные мной), которые были сожжены. Достоев­ского запрещали за то, что он русский автор. „Воспитание масс” Ортеги-и- Гассета и „Святое семейство” Маркса были запрещены из-за названия. Эти книги были сожжены. Однажды чиновник, отобравший у меня книги, приве­зенные из заграничной поездки (из США), торжественно заверил, что их не „украли”, что их в обязательном порядке сжигают по ночам каждый четверг.

Когда победила революция, у нашего народа была огромная жажда чтения. Бродячий книжный торговец, который раньше с большим риском предлагал свои книги на улице, стал продавать их в постоянном павильоне Министерства культуры и даже в транзитном управлении рядом с полици­ей! Большие тиражи — очень большие по нашим возможностям — расходи­лись быстро. Один студент в связи с этим с восторгом воскликнул: „Теперь мы освободились окончательно! Ныне мы можем читать все, что захотим. Раньше это было сложно”.

Полицию, которая запрещала эти книги, люди так боялись, что закры­вали двери и, когда проходили полицейские, не хотели носа высунуть. Их зеленая форма и каска были символом террора и смерти.

Сегодня полицейские, солдаты вооруженных сил и члены государствен­ной безопасности Министерства внутренних дел пишут стихи, и очень хоро­шие стихи...

Я хочу отметить, что наши вооруженные силы состоят из подростков и там есть много девушек. Это бойцы нашей борьбы за освобождение... Раньше армия тоже состояла из юношей.., которых с самого раннего возраста учили убивать. Эта была элита сомосовского войска. Инструктор кричал им: „Кто вы?” И они хором отвечали: „Тигры”.

— Что едят тигры?

- Кровь.

— Чью кровь?

— Народа...

И еще мне хотелось бы отметить, что раньше у нас угнетение было во всем, даже в культуре, так как не может быть угнетения народа без угне­тения его культуры. Теперь у нас полное освобождение... Наша революци­онная культура также восходит к истокам культуры. И это восхождение является созданием новой жизни...

Эти разрозненные факты, о которых я говорил, послужили подходом к теме, о которой я буду говорить здесь, в ЮНЕСКО, — о демократизации культуры в Никарагуа. Почему я представляю не только некоторые прак­тические, но также и теоретические аспекты культуры такой маленькой и такой зависимой страны, как Никарагуа? Потому что Никарагуа - одна из тех стран „третьего мира”, которые недавно освободились или находятся на пути к освобождению. Эта страна, где происходят значительные социаль­ные преобразования, охватывающие все области жизни.

Проблемы невежества, болезней, голода, нищеты в подобных странах могут быть решены только благодаря интенсивному развитию экономики, созданию новых социальных структур, культурных ценностей и потреб­ностей. Поэтому мне кажется полезным ознакомление с нашим опытом.

Я также говорю вам о задачах Никарагуа в области культуры, потому что к политическому развитию и огромным усилиям по преодолению эконо­мической слаборазвитости мы присоединяем культурные преобразования с целью создания общества, свободного от насилия. И сегодня нам серьез­но угрожают.

Культурное освобождение Никарагуа было частью борьбы за националь­ное освобождение...

Враги революции извне и изнутри пытаются противопоставить ее рели­гии. Но революция поддерживает народные религиозные традиции. Так было с праздниками... связанными с традициями чествования Девы Марии, уко­ренившимися в нашем народе; с чествованиями патронов, иногда много­дневными, как в случае со св. Доминго в Манагуа и св. Иеронимом в Мас- сайи; с Рождеством. Рождество освободили от торгашеского духа. В 1980 го­ду правительственная хунта заявила, что „в соответствии с изменениями основных структур, осуществленными нашей революцией, рождествен­ские праздники должны вернуть свой истинный народный и христианский смысл”. Было объявлено: „Запрещаются всякого рода торговые объявления и реклама, распространяемые посредством печати, телевидения и радио, как и других средств массовой информации, которые используют или упо­минают Рождество и все, что связано с датой рождения Христа, для ускорения продажи предметов или услуг”.

Празднование дней святых было освобождено от таких пороков, как проституция, азартные игры и пьянство, которые поощряли сомосовские власти. Таким образом, эти праздники стали более веселыми и более хри­стианскими; они стали демонстрациями истинной культуры нашего народа...

Cardenal Е. La Democratization de la Cultura. - Managua, 1982. - P. 5-6, 8, 10 - 12, 15.

Фернандо Карденаль

ПИСЬМО ПРОВИНЦИАЛЬНОМУ СУПЕРЬОРУ ⁹ ОРДЕНА ИЕЗУИТОВ *

...Вскоре после победы Сандинистской революции епископы Никарагуа начали оказывать давление на нас, священников, связавших с^бя с револю- цией, с тем чтобы мы отказались от участия в ней. Тогда священник Мигель д’Эското был министром иностранных дел, мой брат Эрнесто — министром культуры, священник Эдгар Парраллес — министром обществен­ного обслуживания, а я участвовал в кампании по ликвидации неграмотно­сти. Наконец, в июне 1981 года после многомесячной неопределенности Епископская конференция Никарагуа разрешила нам продолжать свою работу в необычных обстоятельствах в связи с чрезвычайным положением, в котором находилась наша страна. Со своей стороны, мы должны были „добровольно” отказаться от отправления каких-либо таинств публично или частным образом. С тех пор на встречу с нами согласия не было, хотя мы не раз об этом просили.

Еще не прошло и года после этого соглашения, как епископы снова начали оказывать давление, с тем чтобы мы окончательно отказались от своих обязанностей, связанных с революцией. Это давление никогда не осуществлялось в личной форме, но всегда — через посредников. В послед­ние два года к этому давлению присоединился и Ватикан, но тоже — косвен­ным образом. С тех пор как я стал министром образования, давление через средства массовой информации значительно интенсифицировалось, и в кон­це 1984 года стало ясно, что мне предоставляется окончательная альтернати­ва: отказаться от своего долга перед Никарагуанской революцией или ока­заться исключенным из Общества Иисуса ¹⁰ и подвергнуться церковным санкциям — запрещению продолжать деятельность священника...

... Я могу с ответственностью утверждать, что честно, объективно и серь­езно отказываюсь согласиться с давлением церковных властей. Я искренне, перед Богом, считаю, что было бы серьезным грехом, если бы я в сложив­шейся обстановке отказался от своего выбора в пользу бедных, который я сделал как священник и который в настоящее время конкретизируется в Никарагуа в моей работе для народной Сандинистской революции...

С помощью анализа легко найти много причин, усиливающих мое реше­ние. Вкратце вот они.

а) Революционный процесс в Никарагуа, несмотря на ошибки, харак­терные для любого труда человека (и которые я вижу очень ясно именно потому, что я вовлечен в этот процесс), — это процесс, прежде всего каса­ющийся интересов бедных. Таким образом, политически - это законная традиция предпочтительного выбора в пользу бедных, сделанная латиноаме­риканской церковью.

б) Я подтверждаю, что этот процесс... направлен на поиски оригиналь­ной революционной модели. Одна из наиболее характерных черт ее — ува­жение христианской религии, которую исповедует большинство никара­гуанцев, и активное участие религиозных деятелей в построении нового общества...

в) Бросить революцию именно сейчас означало бы дезертировать, пре­дать свой долг по отношению к беднякам. И мне трудно убедить себя, что мое сегодняшнее отступление будет только предательством дела бедняков и не станет также и предательством родины. Самый разумный анализ между­народного положения показывает нам, что в любой момент мы можем пе­рейти от состояния страны, на которую нападают контрреволюционеры, получающие официальную и публичную поддержку современного правитель­ства США, к состоянию страны, в которую непосредственно вторглись воору­женные силы правительства США. И это потому, что американская админи­страция не приемлет народную Сандинистскую революцию...

г) Монашеский орден, который обязывает меня принять решение, ока­зывает давление, порождаемое не теологическими размышлениями, не евангельским вдохновением, не пастырскими нуждами. Вместе с церковью я тоже имею право сказать, что некоторые епископы Никарагуа занимаются политикой. И вчера, и сегодня они продолжают высказывать открытое несогласие с интересами бедного меньшинства в Никарагуа.

И Св. Престол в случае с Никарагуа оказался в плену концепций полити­ческого плана... Отметим, что ватиканская политика по отношению к Ника­рагуа совпадает с политикой президента Рейгана. С помощью нашей отстав­ки пытаются объявить революционный процесс незаконным.

Здесь не дискутируется никакая догма христианской веры, никакое католическое учение, никакой постулат христианской морали. Есть лишь политическая оппозиция. Епископы показали себя публично объединенными вокруг тех, кто нападает на революцию, тех, кто хочет разрушить этот ре­жим, чтобы вернуться к прошлому...

Я никогда не имел намерений выйти из Общества Иисуса, и я считаю несправедливым свое исключение из него. Я вынужден выйти под давлени­ем: злоупотреблением являются санкции, которым хотят подвергнуть меня епископы. Я признаю власть церкви, но знаю, что она не является ни арбитражной, ни безграничной. Поэтому я протестую против того, что кажет­ся мне злоупотреблением властью.

Я буду продолжать жить как монах и, по милости Божьей, постара­юсь сохранить целибат ¹¹. Сан священника не может снять с меня никто...

Fernando Cardenal rimane al gobierno in Nicaragua: Il caso di coscienza di un prete//Il Regno. - 1985. - 1 aprile. - P. 249-251.