Теология освобождения: вызов западной культуре

(Выступление на конференции, организованной журналом
„Тестимонианце”в декабре 1984 г.) *

Первые формальные размышления об освобождении, как известно, ро­дились в Латинской Америке и стали выражением мнения двух других круп­ных составляющих „третьего мира” — Африки и Азии. Они не копировали и не воспроизводили наши речи. Сначала, да, там перевели наши книги, но вскоре они „пересмотрели” эти импульсы и эту открытость, ориентируя их на свою специфическую проблему. Например, в Африке была подчеркнута проблема культурного отчуждения, которое там назвали антропологической бедностью народа, открывшего свою культурную сущность. Негры потеряли способность быть неграми-африканцами и восприняли основные черты других народов. Отсюда восстановление африканизма, африканской, пле­менной, религиозной культуры или культуры жизни, культуры того целого, чем является жизнь на Земле, — процесс, проходящий над биологической жизнью, никогда не отрывающийся от основы, то есть не освобождающийся от материальной жизни, от средств к жизни, не отрывающийся от социально- экономических аспектов освобождения. Ясно, что освобождение имеет зна­чительно больше вариантов, оттенков, оно значительно большего масштаба, чем простое освобождение от голода, от материальной бедности. В Азии, где христиане в меньшинстве (2%), подчеркивалось прежде всего возвраще­ние потенциального освободителя крупных восточных религий, потому что эти крупные религии являются выражением надежд человечества, силы жизни этих народов. Они нашли смысл, надежду в своей религии, для них было важно восстановить исторический, культурный, религиозный, мистический капитал в освободительном ключе, чтобы эти религии не трактовались с целью усиления существующего положения идеологическим, мистификатор ским образом, как, мы знаем, нередко они используются.

Очень важный вклад, сделанный африканцами, азиатами и нами, латино американцами, в теологию освобождения, состоит в расширении к лассо вой концепции в пользу народной. Народ — это гораздо более богатая кон цепция, чем концепция классов, потому что она более открыта, содержш классовый аспект, превышает его и включает социально-экономическое освобождение, которое подразумевает также освобождение политическое культурное и историко-религиозное. Теологи освобождения обогатили кон цепцию освобождения этих религий не только освобождением бедных, нс и освобождением негров.

Этот теологический опыт, как вы знаете, находит также свое отражение в экспериментах, которые мы имеем в Европе. Об этом говорит и Ратцин­гер в Инструкции. Кажется, Рим несколько озабочен,,общим отравлением” проблематикой освобождения теологов, семинаристов, христиан... в „пер­вом мире”, и даже в США.

После универсализации¹⁶, приданной Римской инструкцией, мы ожи­даем, что Европа и Соединенные Штаты внесут серьезный теологический вклад, очевидно, еще раньше — церковный, потому что нельзя понять тео­логию освобождения в Европе без предшествующих движений, эксперимен­тов и попыток освободительной веры, которые мне кажутся предваряю­щими, потому что в Европе имеется ярко выраженный церковный, рели­гиозный фермент...

Boff С. Intervento alia Tavola Rotonda. Teologia della liberazione: una sfida per la cultura occidentale//Testimonianze. - 1985. - N 1. - P. 103-104.

Леонардо Бофф

ЗАЯВЛЕНИЕ

По поводу датированных 11 марта 1985 г. „Замечаний” Конгрегации доктрины веры относительно моей книги,Дерковь, харизматика¹⁷ и власть” я хочу сказать следующее.

1. Высшая церковная инстанция, ведающая учением, достаточно ясно высказалась в этом документе. Мой долг как христианина, монаха-фран­цисканца и теолога — слушаться и уважать. Я снова повторяю то, что уже высказывал публично. Я предпочитаю двигаться вместе с церковью, а не идти одному со своей теологией. В этом смысле я и воспринимаю оговорки, сделанные Конгрегацией доктрины веры. Очевидно, что эти оговорки квали­фицируют мои позиции не как еретические, раскольнические или нечести­вые, но, по словам документа, как опасные для доктрины веры. И также важно подчеркнуть, что цитируемый документ ни в коей мере не критикует геологию освобождения и не касается ни марксизма, ни социализма, как)ыло в письме, направленном мне 15 мая 1984 г.

2. Я признаю, что попытки решения реальных проблем церкви, дис­куссии между теологами могут приниматься или отвергаться церковными властями. Однако следует отметить, что такие проблемы требуют все новых эазмышлений теологов наряду с верой церковной общины и ее пастырей. Зо всяком случае, поиски истины — неустранимое требование человеческого іуха и в еще большей степени — теологических доказательств.

3. С дисциплинарной точки зрения документ Ватикана не предусматри­вает никаких санкций против меня. Следовательно, не будет прервана моя геологическая работа, которую я намерен продолжать спокойно и настой­чиво и, очевидно, с удвоенным вниманием к вопросам, отмеченным самы­ми высокими церковными властями.

Петрополис, 20.IIL1985.

Boff L. Dichiarazione//!! Regno. - 1985. - 1 maggio. - P. 278.

Леонардо Бофф

И ЦЕРКОВЬ СТАНОВИТСЯ НАРОДОМ*

Глава III. Что теологически означают „народ Божий”
и „народная церковь”?

При рассмотрении феномена „народной церкви” нам необходимо выяс­нить два предварительных вопроса: что означает „народная церковь” в со­циологическом аспекте и что понимать под категорией „народ”...

Когда мы говорим о народной церкви, то этим мы обозначаем следую­щее: „народ” здесь понимается не как безликий прихожанин, получающий причастие или усваивающий урок катехизиса, а скорее - как активный член, участвующий во всех делах наравне и вместе со священником, епис­копом, а временами и с самим кардиналом, вступившими на этот церков­ный путь. Такой социологический факт вызывает, в свою очередь, теологи­ческий вопрос: какое эклезиологическое¹⁸ значение имеет этот особый способ быть церковью?

Это слово — „народ” — представляется двусмысленным и служит для распространения тоталитарных идеологий (якобинство, нацизм, фашизм, латиноамериканский популизм¹⁹). Говоря откровенно, в общественных науках до настоящего времени не был дан достаточно объективный анализ этой категории. Общественные науки концентрировали свое внимание преимущественно на анализе общества и социальных классов. Поэтому мы должны прежде всего выяснить зависимость этого понятия, этой категории от ее использования. Само слово „народ” широко употребляется в его точ­ном смысле теми, кто интересуется судьбой зависимых классов, судьбой народа...

Когда речь идет о народной церкви, то, во-первых, необходимо руковод­ствоваться юридическим принципом, а не акцентировать внимание только на социологическом факте, иными словами, не только на том, что сознатель­ные и активные группы людей участвуют в деятельности общин, где раньше были просто пассивные прихожане.

Во-вторых, слово „народ” получает свое особое значение в сфере куль­турной антропологии²⁰ Здесь народ соответствует „нации” или „населе-¹ нию”, принадлежащему к одной и той же культуре. Этот смысл категории! „народ” очень трудно применить к католической церкви, ибо она не опре-| деляется западной культурой, внутри которой она исторически возникла и оформилась. Католицизм подразумевает, что церковь может воплотить в себе различные культуры и в них придать форму самой христианской ве­ре. Действительно, христианство в наши дни пронизывает различные культу­ры (африканскую, азиатскую, латиноамериканскую, индейскую, латин­скую, западноевропейскую, германскую).

В-третьих, необходимо заметить, что нигде не употребляется понятие „народ” столь двусмысленно, как в политике, где оно является ключевым понятием. В политических речах, особенно профессионалов-политиков, понятие „народ” употребляется весьма неоднозначно прежде всего с той целью, чтобы трансформировать или, наоборот, сохранить государственную администрацию посредством применения государственной власти...

Наконец... „народ” не существует как социально-историческая данность. Он возникает из взаимодействия между общинами и группами людей.., способных воспитывать сознание, организованность, создавать определен­ный проект и развивать социальную практику, соответствующую этому проекту. Здесь народные организации не зависят от элиты: они наслаждают­ся автономией и свободно вступают в связи и союзы с остальными груп­пами („массой” и „элитой”). Они самоопределяются, создают свой истори­ческий проект, свои формы организации, свою культуру, способную выра­зить их борьбу, их ценности, их надежды. Здесь категория „народ” высту­пает как действительно социологическая категория. Эта категория вклю­чает в себя следующие элементы:

— наличие комплекса взаимодействующих между собой ассоциа­ций;

— осознание своего положения между „массой” и „элитой”, предпола­гающего борьбу и сопротивление;

— выработка эгалитарного проекта и равного участия для всех в обще­ственных процессах;

— социально-историческая практика, преобразующая общественные отношения с целью создания нового, более эгалитарного общества, допу­скающего широкое участие людей в общественных делах;

— аксиологическое измерение, присутствующее во всех народных бит­вах: все именуются „народом” - и управляющие, и управляемые, „массы” и „элита”, все становятся участниками построения общества, базирующегося на сотрудничестве, а не на конкуренции, а потому более демократического и социально уравновешенного.

Такое понимание категории „народ” может быть использовано при выяснении социологического аспекта народной церкви, истоки которой находятся в разветвленной сети христианских низовых общин и тысяч групп людей, придерживающихся библейских размышлений и действий... Вместо церкви-общества, владеющей централизованной иерархической властью, имеющей анонимные функции и отношения, возникает цепочка церковь - общество — община, более справедливо распределяется священная власть, и отношения становятся шире и органичнее.

...Необходимо выделить некоторые черты народной церкви, являющей­ся исторической конкретизацией народа Божьего:

а) Социологически церковь должна быть народной. ^Народная церковь не состоит исключительно из одних бедняков или маргиналов, которые в социальном плане организуются в народное движение, а в религиозном — образуют широкую сеть общин и групп определенных взглядов и действий. В эту совокупность, именуемую народной церковью, могут входить также епископы, священники, монахи, религиозные деятели. Социологически они также составляют народ и выступают в защиту бедных.

б) Народная церковь есть церковь бедных. Большую часть народной церкви составляют именно бедные. Сегодня они участвуют в общественных процессах с помощью ими же разработанного способа.

в) Народная церковь — церковь борьбы за освобождение. Народ и преж­де всего беднота преодолевают как бедность, так и богатство, чтобы создать справедливые братские отношения...

г) Народная церковь — это движение. Движение — ключевое понятие такого типа церкви. Оно означает главным образом следующее: идет процесс дислокации церкви из центра на периферию, благодаря чему клерикаль­ная церковь постепенно превращается в народную. Это также означает, что народная церковь - движение не замкнутое, а, напротив, динамичное, всегда открытое тем, кто хотел бы жить верой в общине.

д) Народная церковь — это церковь внутри базиса (основы) и исхо­дящая из него. Среди многочисленных значений понятия „базис” выделим два. Во-первых, базис — организованный народ, в состав которого входят не только бедные христиане, но и различные церковные инстанции. Во-вто­рых, „базис” — это политико-эклезиологическое понятие. Оно включает в себя различие между человеческим источником власти (базис - органи­зованный народ) и использованием власти (верхушка — министры, священ­ники). Власть в народной церкви осуществляется в тесном взаимодействии с базисом. Из базиса родилась общность, препятствующая возникновению авторитарной власти.

е) Народная церковь — это церковь политической святости. По своему характеру народная церковь находится в постоянной конфронтации по от­ношению к обществу, нищете, несправедливости и насилию, к проблемам по самой своей природе принципиально политическим. В поисках путей освобождения от социального неравенства христиане наряду со своими личными достоинствами должны усиленно развивать политическую свя­тость: любовь вместо классовых конфликтов, солидарность с угнетенными, строгое подчинение общепринятым решениям и, наконец, готовность отдать свою собственную жизнь во имя преданности Евангелию и своим угнетенным братьям.

ж) Народная церковь — это церковь, открытая для всех. Народная цер­ковь уже в силу своего народного характера не может быть чем-то вроде гетто или какой-либо „параллельной” церковью. Все, кто решит жить по Евангелию и следовать заповедям Христа, а также все те, кто объединен тяжелой жизненной драмой, найдут в народной церкви радостный приют. Подобный тип церкви, открытой для всех, бросает вызов стилю, практикуе­мому папством...

Глава IX. Политика в перспективе освобождения

...Демократия — это более чем форма конкретного правления, это дух, который должен пронизывать все формы власти, ибо цель демократии — достижение равенства и участия всех или возможного большинства людей в общественной жизни. Демократия — это вызов, на который надо отве­чать повседневно... Чем больше личных и объективных трудностей встре­чается на пути, тем больше нужно укреплять веру в демократию. В природе человека заложено стремление к сотрудничеству, а не к господству над дру­гими. Формула демократического идеала проста: человек человеку - друг, а не волк. Ежеминутно необходимо обращаться к этой утопии. Она никогда полностью не воплотится в жизнь, но если не желать невозможного, никогда не достигнешь возможного. Дерево выдерживает силу урагана, если у него глубокие корни. Точно так же и мы выдержим реминесценции авторитар­ности и господства буржуазии, если демократический дух пустит в нас глу­бокие корни. Глубина этих корней измеряется любовью, доверием и ува­жением к народу. Все иные формы правления, которые не опираются на на­род, презираются им. Это презрение препятствует гуманности и открывает двери реализации власти, давления и господства...

Глава XII. Значение учения Лютера для освобождения угнетенных

Касаясь протестантизма в Латинской Америке, необходимо подчерк­нуть, что на социальном уровне между протестантизмом и освобождением бедных имеется очень слабая связь. Но если эта связь существует, она должна быть обоснована внутри самой церкви, исходя из некоторых посылок Лю­тера и особенно его учения о свободолюбивом духе.

Протестантский евангелизм как фактор освобождения угнетенных может рассматриваться в Латинской Америке лишь при серьезном учете глубоких изменений на континенте по сравнению с ситуацией времен Лю­тера. В то время церковь была главным орудием воспроизводства социаль­ной системы, а потому изменения в религиозной области, вызванные Люте­ром, могли непосредственно отразиться на социальной стороне. Но сегодня религия играет вспомогательную роль. В латиноамериканских капиталисти­ческих обществах экономическая деятельность является центральным видом деятельности. Она отличается гегемонистским характером, организуя все остальные виды деятельности и порождая невероятное обнищание народа. А это означает, что возможное освобождение не связано с изменениями в религиозной и во всех остальных областях общественной жизни. Только исходя из социополитической области и находясь в постоянной связи с ней, религиозный фактор может проявить себя как освободительный.

Boff L. Е a Igreja se fez povo. EclesiogSnese: A Igreja que nasce da fe do povo. - Sao Paulo, 1986. -P. 39-42,45-46,58,62-64, 80-81, 116, 130-131, 164, 173-177.

Леонардо Бофф

МОЯ РОЛЬ ХРИСТИАНИНА...

— Почему такой теолог, как Вы, решил присоединиться к маршу без­земельных крестьян?

— Я принял участие в этом марше как монах и как представитель церк­ви, потому что речь идет о проявлении веры, справедливости.

Угнетенный человек — это не человек. Земля — дар Божий, всеобщее благо. Она была создана не для прибыли одиночек. Поэтому моя роль как христианина — быть вместе с крестьянами, несущими свой крест в букваль­ном смысле этого слова. Бог вместе с ними, потому что освобождение в первую очередь относится к самым бедным.

— Разделяет ли эту позицию вся церковь целиком?

— Разумеется. Вся бразильская церковь, представленная Националь­ной конференцией епископов, разделяет эту точку зрения. Конференция бразильского епископата единодушно приняла документ по этому аспекту аграрной реформы.

— А что об этом думает Ватикан?

— В марте прошлого года бразильские епископы встретились с папой. На Иоанна Павла II произвел очень сильное впечатление тот факт, приводи­мый епископами, что насилие характерно для бразильской деревни. Здесь можно напомнить заявление папы:,Дерковь, руководимая епископами Бразилии, находится вместе с народом, особенно с бедными, с теми, у кого нет никакой опоры; она без колебаний поддерживает смелые реформы, направленные на лучшее распределение благ, включая землю”.

— А если народ изберет насилие, что станете делать Вы?

— Прежде всего следует отметить, что именно народ страдает от наси­лия. 12 млн. бразильских семей не имеют земли, в то время как некоторые весьма немногочисленные семьи захватывают ее и не используют произво­дительно. Латифундисты заставляют крестьян умирать от голода. Не говоря уже об убийствах, жертвами которых стали в прошлом году 216 человек.

Отсюда, когда люди занимают земли, они лишь осуществляют свое основное право и напоминают о всеобщем предназначении земли как блага. Если человек лишен возможности удовлетворять свои самые непосредст­венные потребности и буквально умирает с голоду, он имеет право занять землю, чтобы остаться в живых.

В бразильской деревне насилие стало повседневностью. Долг церкви и христиан — осуждать структуры, способные его порождать.

В соответствии с традиционной доктриной церкви законно защищаться от атакующего насилия. И я спрашиваю себя, не относится ли последняя Инструкция кардинала Ратцингера, включающая использование насилия как последнего средства борьбы, к положению бразильских крестьян.

Я хотел бы подчеркнуть два момента: эти крестьяне, требующие спра­ведливости, евангелизируют всю церковь; аграрная реформа интересует церковь, христиан, потому что она интересует народ.

— Может ли разрабатываемая Вами теология освобождения применяться в такой стране, как Франция?

— Политические и социально-экономические условия различны. Но что такое теология освобождения? Это критические размышления о практиче­ской деятельности христиан, организованных в низовых общинах. Именно эта практика первична; теология лишь вторична и может развиваться только внутри этих требований, этих народных движений. В Бразилии народ ищет справедливости, пищи, жилищ, земли, ищет всеобщих благ, в которых ему отказывают.

В Европе, во Франции, условия другие. Но народные движения сущест­вуют: борьба против безработицы, за разоружение, за права женщин, в за­щиту природы, против ядерной опасности и т. д. Теология освобождения может развиваться здесь, исходя из этих корней. Но я снова повторяю, что теология освобождения всего лишь вторична по отношению к практике освобождения народа.

Boff L. Mon rdle de chr£tien...//T6moignage Chretien. - 1986. - 7-13 juillet. - P. 7.

54. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ДОКУМЕНТ
V ЕЖЕГОДНОЙ АССАМБЛЕИ СОТЕР

К дорогим братьям и сестрам, которые идут вместе с нами, обращаем­ся мы, более 100 теологов (мужчин и женщин), а также специалистов по ре­лигиозным наукам со всей Бразилии. Собравшись на ежегодную ассамб­лею нашей ассоциации (СОТЕР — Бразильское общество теологии и рели­гиозных наук²¹), мы размышляли об отношениях между мистикой и поли­тикой. Мы говорили о том, из-за чего народ страдает и с чем он сталкивает­ся, и обменялись информацией относительно службы, которую мы должны предоставить народу Божьему, и об учении, которое разделяем со священ­никами и пастырскими деятелями. Мы пишем это письмо, чтобы поделиться с вами некоторыми своими заботами и надеждами.

Мы начали собрание с повседневного чтения Евангелия, говорившего в тот день о буре на озере (Мф VIII, 23—27). Действительно, море волнует­ся. Ладья нашей церкви сотрясается. Высокие волны пугают нас и очень смущают народ. И об этом мы хотим говорить с вами. Мы пишем, чтобы помочь друг другу не потерять веру в скрытое присутствие Христа в ладье и чтобы встретить бурю с уверенностью в победе.

Мы отметили, что во многих общинах иссякает энтузиазм, вызванный II Ватиканским собором, Медельином и Пуэблой. Народ почти обескуражен. Даже говорят, что церковь повернула вспять. Дело в том, что народ (и да­же мы) не может понять некоторых выступлений против отдельных наших епископов, которые по большей части защищали и защищают бедных. На­пример, кажется, что церковь дезавуирует работу, осуществленную мон­сеньором Эльдером Камарой, братом бедных. Архиепархия Сан-Пауло раз­делена без учета мнения кардинала Пауло Эваристо Арнса, защитника прав человека, помогающего политзаключенным. И люди задают вопрос: „Почему монсеньор Педро Касальдалига не может поехать в Никарагуа, чтобы помочь оживлению веры народа этой страны, переживающего серьезные испытания?” Все это, по нашему мнению, не только ослабляет доверие народа к своим епископам, но и ставит под вопрос братские отношения епископов между собой и дискредитирует совместную пастырскую деятельность, рекомендо­ванную II Ватиканским собором.

Во многих отношениях народ дезориентируется (а мы вместе с ним), когда назначают нового епископа, не советуясь с другими епископами регио­на, и он начинает. принимать решения и диктовать нормы поведения, не учитывая направления своего предшественника и в противовес местным общинам. Люди также теряют уверенность в своей вере, когда епископы через телевидение, национальное радиовещание или широко распростра­няемые газеты, в значительной степени удаляясь от линии епископских конференций, учат иначе, чем епископы местных епархий.

Народ смущен, а мы теряемся, когда некоторые епископы, не учитывая позиции Епископской комиссии по доктрине, через влиятельные газеты выдвигают подозрения и обвинения в адрес наших братьев и товарищей, таких как отец Леонардо Бофф и отец Карлос Местерс, хорошо известные в общинах. Священнику Леонардо Боффу по-прежнему угрожают, препят­ствуют его теологической деятельности даже после того, как сам папа зая­вил, что „теология освобождения не только уместна, но и полезна, и необ­ходима” Священника Карлоса Местерса обвиняют в обучении народа оши­бочному прочтению Библии. Однако многие, и среди них священники и епископы, говорили: „Если такой образ жизни в вере ошибочен, то это и ошибка многих из нас: общины, священников, епископов, всей епархии”. И мы задаем себе вопрос: „Какова же на деле истинная причина этих про­должающихся нападок?”

От многих христиан, занимающихся политикой, мы слышим: „Мы сформировались внутри церкви. Она отвергла нас, и мы включились в поли­тику. А сегодня, когда мы в партии или профсоюзе, кажется, что для нас нет места в церкви!” В связи с включением в политику некоторые христиа­не были вынуждены оставить общину. И народ волнуется:,Дерковь закры­вается”. Другие говорят: „Кажется, что II Ватиканский собор, Медельин и Пуэбла уже ничего не стоят”.

Все это вызывает смущение и озабоченность. Именно это волнует море и выплескивается в ладью. Но больше всего огорчает то, что бедные все чаще задают себе вопрос: „Есть ли еще в церкви место для нас?” Мы не можем допустить, чтобы церковь полностью отвернулась от них. Бог, в ко­торого мы верим, — это Бог, слушающий жалобы бедных и обязующийся помочь им в их освобождении (Еф III, 7-10). Массовой печати случается перевернуть слова папы так, как будто он не является отцом бедных, в то время как сам папа при посещении Бразилии говорил: „Отче наш, народ страдает от голода!” А монсеньору Эльдеру Камаре он сказал: „Брат бед­ных, мой брат!”

Волны, захлестывающие ладью, вызывают страх и желание восклик­нуть вместе с апостолами: „Господи! Спаси нас, погибаем” (Мф ѴПІ, 25). Но Евангелие открывает нам глаза и помогает не потерять душу, сталки­ваясь с этими негативными фактами. Евангелие позволяет нам увидеть, что в народе имеется много признаков присутствия Иисуса, скрытого в ладье: чтение народом Библии, исходя из своей действительности и веры; проект „Слово-жизнь” монахов Латинской Америки; усилия стольких христиан, старающихся остаться внутри церкви, несмотря на все противо­речия; борьба многих людей за более справедливое общество; поиски но­вых путей в области мистики и политики; поддержка борьбы бедных брать­ями из других стран; заявления различных групп теологов европейских церквей; решительное желание наших общин сохранить связи со своими пастырями; поддержка многих епископов, оживляющих и направляющих нашу веру, истинных братьев, в которых мы узнаем нежность и доброту церкви-матери и Бога-отца. Исходя из вышесказанного, мы продолжаем идти по пути веры и поисков искреннего диалога со своими пастырями. Волны велики, проблемы серьезны, но они не могут поколебать нашего доверия: в прошлом христиане оказались способными преодолевать и более серьезные кризисы. Вместе с Марией, матерью Иисуса, мы взываем к свету и силе Св. духа, чтобы он нас направил и воодушевил и чтобы таким обра­зом свершилась победа Св. духа.

Il documento di Vitbria — la barca nella tempesta. L’Associazione dei theologi del Bra- sile (SOTER), V assemblea annuale//!! Regno. - 1989. - 15 luglio. - P. 400.

Эрнесто Карденаль

СВЯТОСТЬ РЕВОЛЮЦИИ*

Вопрос: Не означает ли тот факт, что ты укрылся на этом острове, изме­нение только в твоей жизни, а не в жизни других людей, в жизни всего на­рода? Для революционера есть и другие альтернативы, например читать лекции в университете или здесь, в Никарагуа, присоединиться к сандинист­скому движению, наконец, сделать что-то, что получило бы широкий от­клик.

Э. Карденаль: Я считаю, что у каждого своя миссия. Моя - поэта и про­рока, а не политического лидера, а тем более — профессора.

И я считаю, что каждый должен бороться за освобождение в рамках своего призвания. Я полагаю, что созерцатель, монах и даже отшельник в действительности революционеры. Они свидетельствуют о том, что кроме социальной и политической действительности есть трансцендентная, загроб­ная реальность. Я думаю, что важно иметь людей, которые напоминали бы человечеству, что революция продолжается и после смерти, что человечеству предопределен брак с Богом после того, как оно действительно достигнет соответствующего возраста и сформируется. как единое целое. Сейчас чело­вечество похоже на тринадцатилетнюю девочку, которая не чувствует необ­ходимости брака и полагает, что может жить одна, не нуждаясь в обществе... Мы создаем человечество, но революция на этом не остановится. Револю­ция предназначена для того, чтобы человечество достигло зрелости само­выражения через брак с Богом.

Вопрос: Как ты считаешь, что в сложившейся ситуации лучше и прак­тичнее — революция через повышение народного сознания или насильствен­ная революция?

Э. Карденаль: Я думаю, что все революционеры Латинской Америки предпочли бы мирную революцию. Фидель Кастро говорил на Кубе, что на­силие можно использовать только в чрезвычайном случае и как можно меньше и что мирная революция предпочтительнее... Истинный револю­ционер — враг насилия, пацифист; он любит жизнь, а не смерть.

Однако может случиться так, что революция будет вынуждена принять насильственные формы потому, что обладающие властью не отдают ее народу мирным путем. И это насилие совершенно оправдано, потому что это право на сопротивление, всегда признаваемое церковью за народами. Речь не идет о справедливой войне, потому что справедливой войны быть не может. Ни­какая война не является справедливой. Однако борьба за освобождение или защиту народа не может не быть справедливой.

Вопрос: Но смог бы ты взять в руки ружье и стрелять в людей?

Э. Карденаль: Может быть, я был бы обязан это сделать. Я никогда не стрелял, даже в птицу, но чтобы защитить невинного, я могу быть обязан­ным сделать это. Это против моих вкусов, моего характера, мне пришлось бы для этого сделать над собой насилие. Ганди говорил, что насилие пред­почтительнее трусости или сотрудничества с врагом. Ненасилие предпочти­тельнее насилия, но последнее лучше трусости.

Я был анархистом раньше и остаюсь им сейчас. Но я считаю, что анар­хизм, анархистское общество не смогут осуществиться до построения со­циализма, когда перестанет существовать государство. Однако я думаю, что сейчас нужно в первую очередь перейти к этапу социалистического государ­ства. Я убедился в возможности построения социалистического государства только после своей поездки на Кубу. Куба сделала социализм практикой и тем самым показала, что это решение — решение для народа.

Вопрос: В уже сложившейся структуре нашего капиталистического мира что конкретно может сделать личность? Весь мир не может в знак протеста укрыться на острове. Для нас, обычных людей с семьями, политическая борьба почти невозможна. Если мы хотим выжить, нам нужно приспособить­ся к структурам, даже если мы считаем их плохими и аморальными.

Э. Карденаль: Я считаю, что сегодня можно многое сделать, находясь внутри структур, если каждый займется своим делом, издавая книги, пре­подавая, работая по любой специальности, в любом учреждении. Я думаю, что при любой специальности можно бороться за революцию, за изменения. И если это невозможно, остается семья, круг друзей. Можно радикализиро­вать других людей, давая им книги или журналы. Очень важно также воспи­тание детей.

Вопрос: Ты хочешь сказать, что каждый должен бороться, как может, не ожидая часа „икс”, великой революции?

Э. Карденаль: Да, это и есть построение Царства Божьего, в этом могут сотрудничать все, даже если они занимают скромное место, ведь от этого они не перестают быть революционерами.

Вопрос: Каковы основные черты нового человека, которого создают, по их словам, социалистические страны?

Э. Карденаль: Новый человек - это человек, лишенный эгоизма, кото­рый живет, чтобы служить другим. Это человек социалистического общества, общества, в котором нет эксплуатации и человек ценится не за то, что отнял у других, а за то, что им дал. На Кубе воспитывают детей, обучая их жить для других, и мне кажется, что в среде кубинской молодежи уже в значитель­ной степени проявляется этот тип „нового человека”, к которому они стре­мятся. Они говорят, что лучшим примером нового человека был Че Гевара, и представляют его в качестве образца кубинским детям. Действительно, Че Гевара был человеком, совершенно лишенным эгоизма. В своей книге о Кубе я рассказываю довольно анекдотов о Че и о его святости. „Новый человек” Кубы — это тот же новый христианский человек.

Вопрос: Как может социализм создать нового человека, если христиан­ство не сумело сделать этого за двадцать веков? В своей книге о Кубе ты говоришь, что аргумент об утопичности социализма можно использовать и против христианства. Однако навязывание человечеству христианства создает так же мало хороших христиан, как и социализм новых людей, если захочет создавать их насильно.

Э. Карденаль: Я считаю, что совсем наоборот: система эксплуатации насильственно делает нас плохими. Мы находимся внутри такой системы, где мы не можем быть хорошими. Нам приходится эксплуатировать, чтобы выжить. При капитализме человек — либо эксплуатируемый, либо эксплуа­татор, а другого не дано. Во многих случаях капиталист — хороший человек. Сам Маркс говорил, что капиталисты - не злые. Иногда случается, что ка­питалист сам по себе жесток и бесчеловечен, но чаще всего он хороший человек, отец семейства и никому не желает зла. Однако система вынуж­дает его эксплуатировать, забирать заработок своих рабочих. Только с от­меной этой системы смогут осуществиться добрые человеческие инстинк­ты. Действительно, человек склонен к добру. Есть и склонность к злу, но основополагающая тенденция — добро. Последнее учит нас христианству; на всем этом - милость Христа.

Христианству не удалось создать нового человека, потому что оно не меняло структур. Отчасти оно даже способствовало их укреплению, потому что было сообщником власть имущих. Официальная церковь, от Констан­тина и до наших дней, заключала соглашения с государством. Но это всего лишь один этап в жизни церкви. В церкви были и первоначальные христиане, революционеры и мятежники. Однако сама церковь как учреждение была союзницей власти. Я, конечно, считаю, что христианство изменило челове­ка, но оно изменило только личность, а сейчас нужно изменение структур. Необходимо изменение общества. Я думаю, что христианство проделало большую работу, изменяя личность. Марксизм — плод Евангелия. Без хри­стианства марксизм был бы невозможен, и пророки Ветхого завета — пред­шественники Маркса. Мне кажется, что с изменением системы производства можно добиться жизни с Евангелием, можно создать нового человека на социальной лестнице, а не только в личном плане. Сейчас речь идет об изме­нении общества, о сборе первых плодов Евангелия.

Вопрос: Строящие новое общество, очевидно, испытывают трудности с концепцией личной свободы в том смысле, как ее понимали до сих пор. Лич­ность редко получает разрешение действовать самостоятельно. Считаешь ли ты нашу концепцию свободы ошибочной или полагаешь, что новому обществу временное, более или менее широкое ограничение нужно для самозащиты?

Э. Карденаль: Да, с последним я согласен. Единственная несуществую­щая свобода - я говорю о Кубе... - это свобода эксплуатировать людей, буржуазная свобода, свобода капитализма, свобода денег. Там существует истинная личная свобода в том смысле, что никто не становится объектом экономической тирании... Никому не надо продавать свой труд или труд своих детей. Свободы печати, например, на Кубе нет. Но я считаю, что ка­питалистическая свобода печати — это не свобода, а манипуляции. В журна­лах, особенно специализирующихся в области политики, социологии и т. д., достаточно свободы критики. В этом смысле достаточно свободы мнений (все время в социалистическом ракурсе). Нет свободы бороться с систе­мой, потому что они считают такую борьбу атакой на саму свободу, по край­ней мере до тех пор, пока Куба окружена опасностями и врагами. Фидель полагает, что позже на Кубе будет издано все, включая романы контрре­волюционеров, но сейчас они не могут позволить себе такую роскошь, по­тому что у них недостаточно бумаги. Им не хватает бумаги для издания революционных статей и книг.

Там нет парламента и президентских выборов, но я не думаю, что это означает отсутствие свободы. Парламентская демократия есть во всех лати­ноамериканских странах, вплоть до режимов горилл, до диктатур. Парла­ментаризм — всего лишь формальная демократия. Если он не представлен народом, то это только комедия. В свое время буржуазная демократия была прогрессом по сравнению с монархией или феодализмом. Однако она не является истинно народным представительством. Она не может представ­лять народ, пока народ не будет освобожден от всякой экономической эксплуатации. В первую очередь потому, что в странах, где 60, 70 или 80% населения неграмотно, народ никак не может быть хозяином своей судьбы. После того как народ получил образование, стал хозяином средств произ­водства и держит в своих руках экономику страны, он может участвовать и в политической жизни.