Уровни общения. Конвенциональный уровень

Содержание фаз контакта определяется уровнем, на котором протекает общение. Начнем с уровня, представляющего собой полноценное человеческое общение: только что мы назвали его «конвенциональным», и вскоре читатель поймет, почему.

Фаза взаимонаправленности для партнера, выходящего на этот уровень общения, имеет следующее содержание. Человек испытывает потребность в контакте, у него возникает так назы­ваемая установка на внешнюю коммуникацию («поговорить бы с кем-нибудь»), усиленная тем, что имеется реальный парт­нер. Человек при этом интуитивно готовится к пристройке «ря­дом»: в качестве условия контакта им заранее принимается, что он будет то говорящим, то слушающим. Ведь побуждая кого-то к контакту, следует обеспечить этому другому равноправные возможности пристройки «рядом». Таким образом, забота о партнере, готовность стать на его место встроены еще в фазу, предшествующую отражению конкретного собеседника!

А вот и иной вариант вступления в контакт на этом уровне: человек не испытывает потребности контакта, он занят своими мыслями, в это время к нему обращаются. И он тут же побужда­ет себя переключить внимание на того, кто к нему обратился; ведь в противном случае этот другой почувствует себя пристраивающимся «снизу», как бы выклянчивающим ответ... А при­страиваться партнерам, по существующим правилам, вежливо только «рядом». Логика обоюдной изготовки к контакту тут про­ста: «Если я не забочусь о партнере, с какой стати ему заботить­ся обо мне?»

В обоих вариантах мы встречаем, таким образом, достаточ­но высокую культуру контакта, притом в фазе, когда контакт, собственно, еще и не начался... Подобная предупредительность к партнеру еще до его отражения в сознании свидетельствует о воспитанности человека и о его коммуникативной грамотности.

Перейдем к фазе взаимоотражения партнеров. На конвенци­ональном уровне общения «отразить партнера» означает, во-первых, уловить его актуальную роль. Во-вторых, что еще сложнее, уловить собственную актуальную роль его глазами. Наш Б в предыдущем примере это-то и предпринял: за формаль­ной ролью Случайного встречного, которую старательно испол­нял А, он сумел разглядеть едва выступающие части «ролевого веера» партнера и отметил, что сосед его — человек достаточно добродушный и общительный. Далее Б прикинул, каким он сам (в своей актуальной роли) выглядит в глазах партнера, и, осно­вываясь на выражении лица А, счел, что тот готов видеть в нем нечто большее, чем Случайного встречного. Так у Б созрело ре­шение задать вопрос соседу. Отметим, что этот тонкий и наполо­вину интуитивный познавательный процесс занял у Б какие-то доли секунды. А партнера своего он все-таки «вычислил» верно!

Третья фаза — фаза взаимоинформирования — на конвен­циональном уровне общения совсем не обязательно протекает гладко. В предыдущей фазе партнеры установили, каковы их ро­левые ожидания друг к другу, однако теперь каждый из них вправе не подтвердить эти ожидания. Если так, то данная фаза общения имеет вид «конфронтации». Например, наш А понача­лу решил отвергнуть контакт, предлагаемый ему соседом. Это решение основывалось на том, что А уловил актуальную роль Б не совсем четко, а главное — собственную актуальную роль гла­зами Б отразил неверно: ему подумалось, что его невольный смех воспринят соседом как бесцеремонное приглашение к кон­такту. Поэтому в порядке конфронтации А ушел от ответа на вопрос Б. Но, делая это, он, обратим внимание, продолжает заботиться о достоинстве партнера. Ведь ни в его словах, ни в ин­тонации не прозвучало некое «отвяжись»,.. Прозвучало лишь следующее: «Хотя я дал вам повод подумать, что ищу собесед­ника, это, поверьте, было не так; будем считать случившееся не­доразумением». Партнер Б принимает эту информацию к сведе­нию и сконфуженно умолкает. Он несколько задет, но он впра­ве упрекнуть скорее себя, чем соседа. Для него исключена, скажем, следующая реплика: «Да ладно, чего там хитрить, я ведь вижу: вы хотите прочесть мне выдержку из газеты». В та­кой реплике было бы что-то от самозванной пристройки «сверху» (при том, что партнер вовсе не изъявил готовности пристраиваться «снизу»). Этическая безупречность контакта сохраняется, невзирая на конфронтацию.

Если в третьей фазе партнеры избирают путь «конгруэнции» (взаимосогласия), т. е. подтверждают взаимные ролевые ожи­дания, то это на конвенциональном уровне общения обязатель­но ведет к нарастающему раскрыванию своего «ролевого веера» каждым из партнеров. Однако оба не забывают считаться друг с другом и с ситуацией в целом. Один сделал первый шажок в са­мораскрытии; второй, отвечая, раскрывает свой «веер» лишь чуть-чуть больше, чем партнер. Иначе ведь получается вызов партнеру: я, дескать, душа нараспашку, а ты?.. Нет, так не го­дится. Постепенно, делая, как в шахматах, ход за ходом, партне­ры раскрывают свои «веера» до определенной ширины, умест­ной в данной ситуации. Но не более того!.. Например, ситуация случайного знакомства А и Б в парке позволяет им разговорить­ся на любые темы и обменяться телефонами для дальнейших встреч. Но она еще не позволяет одному из них попросить у дру­гого помочь ему в его семейных трудностях или денег взаймы...

Четвертая фаза контакта — взаимоотключение — на конвен­циональном уровне общения опять-таки протекает в духе рав­ноправия партнеров и их обостренного внимания друг к другу. В случае конгруэнции (взаимосогласия) оба заботятся о том, чтобы не навязывать свою персону другому после того, как тема беседы окажется исчерпанной. Поэтому незадолго до ее исчер­пания каждый уже заготавливает реплику под занавес, что-ни­будь вроде: «Ну счастливо! Интересно было побеседовать». Уйти без такой фразы и соответствующего теплого взгляда значит нанести партнеру незаслуженный укол. В случае же конф­ронтации партнеры, свертывая контакт, оставляют друг другу право на собственное мнение. Прощальная реплика после дис­куссии, не приведшей к единству взглядов, будет примерно так и звучать: «Знаете, я все же остаюсь при своем мнении... Всего доброго, интересно было побеседовать». Нередко не сошедшие­ся во взглядах партнеры, свертывая контакт, дают понять друг другу, что спор следовало бы как-нибудь продолжить. И расхо­дятся скорее оппонентами, чем врагами.

Контакт на конвенциональном уровне, как видно из сказан­ного, требует достаточной культуры общения. Умение «дер­жать» диалог на этом уровне, а тем более «приводить» его к та­кому уровню можно уподобить сложному искусству, для овла­дения которым иному человеку приходится годами работать над собой.

Конвенциональный уровень общения можно считать опти­мальным для разрешения личных и межличностных проблем в человеческих контактах. В реальном же общении людей обна­руживаются уровни, как лежащие ниже конвенционального, так и находящиеся выше него. Самый низкий уровень общения мы будем называть «примитивным». Между примитивным и конвенциональным уровнями есть еще два: «манипулятивный» и «стандартизированный».

Самым высоким уровнем общения издревле считается «ду­ховный». Между духовным и конвенциональным уровнями рас­полагаются еще два: «игровой» и «деловой». Все названные уровни общения будут рассмотрены в последующих парагра­фах. Но для постижения особенностей каждого из них точкой отсчета будет оставаться только что очерченный оптимальный уровень общения: конвенциональный.

 

Примитивный уровень

Общая характеристика того, кто опускается до примитивно­го уровня в контакте, такова: для него собеседник не партнер, а ПРЕДМЕТ, нужный либо мешающий. Если нужный, надоим овладеть; если мешающий, надо его оттолкнуть. Отсюда все осо­бенности фаз общения на примитивном уровне диалога.

Фаза направленности на партнера. Вариант первый: субъект испытывает потребность в контакте, тем более что пе­ред ним реальный слушатель. Однако нашему субъекту при из­готовке к контакту и в голову не приходит, что собеседника нельзя считать «предметом для слушания», что тот и сам дол­жен в любую секунду иметь возможность высказаться. В этой возможности собеседнику заранее отказывается, так что если он начнет что-то говорить в ответ, это будет «неправильно», и следует призвать его к порядку... Итак, в самой изготовке к кон­такту на примитивном уровне содержится пристройка «сверху». Вариант второй: к нашему субъекту обращаются, между тем он не расположен к контакту. А не расположен — значит, и не обязан отвечать! «Говорящий предмет» отвлекает от чего-то сво­его, раздражает: хорошо бы убрать его если не словом, то жес­том, означающим «закрой рот». И снова — откровенная при­стройка к собеседнику «сверху».

Фаза отражения партнера. Актуальная роль партнера на­шим субъектом не улавливается; взамен этого в ход идут шаб­лоны восприятия, с помощью которых можно описать данный «предмет», например: большой он или маленький (атлетическо­го сложения или щуплый). Это существенно: если большой, с ним надо поосторожне'е... И тогда мимика и жесты нашего субъекта сразу переключаются на пристройку «снизу». Если щуплый, можно не церемониться, уверенно занимается позиция «сверху». Существенны наружность, одежда. «Очкарик», «в шля­пе», «расфуфыренный» или «не из наших по внешности» — это, конечно, сразу дает дополнительные основания для пристройки «сверху». То же с возрастом, полом. «Бабуся», «дед-сморчок», «пацан», «соплячка», «фифочка», «лупоглазая зануда с книж­кой» и т. п. — все это не те фигуры, перед коими следует пасо­вать. Что касается улавливания собственной актуальной роли глазами партнера, то до таких тонкостей дело не доходит; наш субъект, пристраивается ли он «снизу» или «сверху», наивно убежден: его видят таким, каким он сам себя видит или за кого себя выдает...

Фаза взаимоинформирования. Наш субъект без малейших ограничений изнутри выражает свою симпатию «предмету», который нравится, или антипатию тому, кто не нравится. Выражение симпатии в случае пристройки «снизу» льстивое, в слу­чае пристройки «сверху» беспардонное. Почему бы, например, нравящуюся девушку тут же и не обнять?.. Почему бы щуплого гражданина, мешающего подойти к прилавку, попросту не'от­толкнуть, да так, чтобы отлетел подальше? Очередь? Ну, а что она мне сделает, эта очередь? Шуметь можете сколько угодно: что вам еще остается...

В случае конгруэнции (установки на согласие, соответствие) наш;субъект распахивает свой небогатый ролевой веер во всю ширь и искренне, шумно обижается, если партнер не делает того же самого. В случае конфронтации со слабейшим партне­ром он не останавливается перед рукоприкладством, с сильней­шим — без смущения переходит от пробного натиска и угроз к постыдному отступлению и заискиванию. То, что он при этом, смешон, жалок, до его сознания, скорее всего, не доходит.

Фаза отключения от партнера для него не проблема. Если в предыдущей фазе имела место конфронтация, то со слабым партнером он заканчивает контакт ругательствами и насмешка­ми, а с сильным — извинениями либо угрозами (угрозы произ­носятся тогда, когда партнер уже отошел на безопасное рассто­яние). Если же имела место конгруэнция, то наш субъект, полу­чивший желаемое от партнера, не скрывает свой скуки. Вы видите его пустые глаза или неприкрытый зевок — ему ведь больше от вас ничего не надо. Он вообще способен в самый раз­гар беседы повернуться к вам спиной и, не прощаясь, отправить­ся восвояси; у него есть дела поважней, а вы «не та птица», что­бы исполнять перед вами ритуалы...

Вот пример того, как может выглядеть коммуникация с при­митивным партнером в нашей типовой ситуации: А сидит на ска­мье, читая газету. Другой человек, Б, проходящий мимо, испы­тывает желание сесть и с маху садится рядом с А, не заботясь о том, потеснил ли он его. Однако потеснил, и А, багровеяют воз­мущения, упирается всем телом в занимаемое место. Это знак: «Неплохо бы кое-кому отодвинуться». Наш Б, бегло изучив А и придя к выводу, что тот «очкарик», «расфуфыренный» да еще «не наш'по внешности», нарочито разваливается на:скамье. Физическое преимущество за ним. Пристройка «сверху» реали­зована.

Поскольку А видит, с кем имеет дело, он принимает решение чуть отсесть (благо есть куда). Б удовлетворен и бесцеремонно разглядывает соседа. Ему ясно, что тот спасовал, а значит, и дальше будет пасовать. Поэтому через минуту он лениво спра­шивает: «Ну? Что пишут?» Если тот не отвечает, Б интересует­ся, не оглох ли он. Наш А принужден либо искать другую ска­мью, либо дать отпор наглецу. Как именно он это сделает — воп рос отдельный. Уверенный в себе человек, не доводя дело до драки, находит два-три негромких слова, производящих на Б должное впечатление. Впрочем, в любом случае А следует быть готовым к тому, что Б захочет испытать его на сопротивляе­мость. И если перспектива драки в общественном месте (даже с верными шансами на победу) все-таки не улыбается нашему А, ему лучше хладнокровно уйти, не опускаясь до примитивизма своего случайного партнера. Для ухода иногда требуется боль­шая сила духа, чем для того чтобы остаться и «победить». Мало чести в такой победе.

Еще большей силы духа — и вдобавок незаурядного мастер­ства в общении — требует другой подход к примитивному парт­неру. В его основе — своего рода жалость к Б, который, очевид­но, не нашел в жизни иных форм самоутверждения, кроме вы­зывающей наглости. Владея этим подходом, А может поступить, например, так. Отодвинуться от непрошеного соседа, миролю­биво взглянуть на него и весело спросить: «Жарко?» или «Уста­ли?» «М-гм», — неопределенно и мрачно промычит тот в ответ. «Скамья у нас неплохая, жаль, тени маловато, — как бы пригла­шает его к беседе А. И тут же спохватывается: — Впрочем, из­вините, не буду вам мешать». С этими словами он целиком ухо­дит в чтение газеты. Главное сделано: взят спокойный и чело­вечный тон, атмосфера назревающего скандала улетучилась.

Далее Б может в своей манере спросить: «Ну? Что там пи--шут?» Но А уже держит инициативу в своих руках и попросту не отвечает. «Оглох, что ли?..» Но А продолжает молчать. Лишь после третьего обращения он опускает свою газету: «Вы что-то сказали?» — «Я говорю, уши что ли заложило?» — «Это вы мне?.. Извините, но давайте-ка отдыхать порознь: я не мешаю вам, а вы мне, договорились?» И снова — в газету... Партнер поставлен на место. Если же он продолжает лютовать, А вынужден отложить газету и со вздохом сказать: «Я смотрю, вы не от­дыхаете, а нервничаете. Что это с вами?» Б обескуражен: ему не дают повода похамить! А делать это без повода как-никак глу­по. Теперь он может дать выход злобе, процедив, например, ру­гательство, но А в ответ: «Да будет вам, наслаждались бы луч­ше свежим воздухом!» И снова за чтение...

Другой пример столкновения с примитивным партнером. А сидит за столиком в кафе вместе со спутницей. У них свой разговор, представляющий интерес для обоих. К столику подса­живается некий Б, полный жажды общения. Беседующая пара для него «предмет», который можно использовать, — тем более, что в облике А нет черт, производящих устрашающее впечатле­ние. «Вот я слышу, вы о театре, — вступает Б. — А я вам так скажу: чепуха все это...» И продолжает свое, не смущаясь иро­ническим выражением на лицах слушателей. Здесь А обязан со­хранить присутствие духа, чтобы приветливо прервать его че­рез минуту: «Спасибо. Мы примем к сведению ваше мнение». После этого он как ни в чем не бывало поворачивается к спутни­це и заговаривает с ней на какую угодно нейтральную тему. Оби­женный тем, что его не выслушали, Б может взорваться. Если это взрыв ругательств и угроз, для А лучше всего такой тон: «Что с вами? Ради бога, успокойтесь!» Если же Б простодушно выражает свое огорчение и назойливо требует внимания, А го­ворит: «Ну, пожалуйста, пожалуйста! Мы вас слушаем». Если гневные демарши Б привлекают (шумом) внимание окружаю­щих и к столику движется метрдотель, то лучший ход для А — взять Б под защиту: «Господин немного погорячился, ничего страшного». После этого Б скорее всего начнет искать стул за другим столиком.

Поставить на место примитивного партнера — искусство, -которым подчас не владеют довольно умные люди, в то время как куда менее умные, но зато хладнокровные с этим без труда справляются. Правда, иногда это бывает неприятно видеть: оса­живая примитивного нахала, другой нахал, отнюдь не примитив­ный, с наслаждением топчет его человеческое достоинство, де­лает его посмешищем на глазах у всех. Давно известно: тот, кто ценит человеческое достоинство вообще, не станет попирать его даже в субъекте, чье поведение отвратительно. Примитивный партнер общения в известном смысле ущербен, реагировать на него столь же примитивно значит расписаться в собственной ущербности. Проучить и унизить — все-таки разные вещи.

Следует добавить к этому, что фигура примитивного партне­ра, встающая с этих страниц, скорее абстракция, чем реаль­ность. Даже тот, кто ведет себя примитивнейшим образом (на­пример, в пьяном виде или в ожесточении) все-таки способен в других ситуациях к общению на более высоких уровнях. А тот, кто умеет общаться, способен к этим возможностям в другом человеке, так сказать, воззвать — во имя человеческого досто­инства: своего, его, нашего.

 

Манипулятивный уровень

Этот уровень общения занимает промежуточное положение между примитивным и конвенциональным. Субъект, избираю­щий партнерство на этом уровне, по своему подходу к другому человеку близок к примитивному участнику диалога, но по ис­полнительским возможностям приближается к конвенциональ­ному уровню общения. В целом характеристика этого субъекта («манипулятора») такова: для него партнер — соперник в игре, которую непременно надо выиграть. Выигрыш означа­ет выгоду, если не материальную или житейскую, то, по край­ней мере, психологическую. Психологическая же «выгода», с точки зрения манипулятора, заключается в том, чтобы надежно пристроиться к партнеру «сверху» и иметь возможность безна­казанно наносить ему «уколы». Общение, изначально ориенти­рованное на такого рода выигрыш, будем называть «манипуля­цией».

Начнем с анализа простейших манипуляций. Ученица, сидя­щая на одной из первых парт, встречает учительницу востор­женным взглядом и не сводит глаз с ее нового платья. Из уст девочки прямо-таки рвется восклицание: «Какое чудесное пла­тье! Как вы в нем хороши!» Девочка ловит ответный взгляд учи­тельницы и не успокаивается, пока не прочтет в нем признатель­ности. Эта назойливость и выдает манипуляцию ученицы. По всей видимости, она не подготовилась к уроку и, пытаясь вы­звать к себе расположение учительницы, надеется, что ее не вызовут к доске или, вызвав, не станут спрашивать слишком стро­го. Манипуляция рассчитана на житейский выигрыш. Возмож­ны и какие-то другие мотивы манипуляции. Например: учитель­ница — классный руководитель; предстоит классное собрание, на котором, как ожидает девочка, ее будут жестоко критиковать одноклассники; желательно заранее заручиться поддержкой учительницы.

Студент во время экзамена начинает отвечать по билету и вдруг, словно прервав себя, обращается к педагогу: «Иван Ива­нович, знаете, это место всегда было для меня волнующей за­гадкой. Почему получается так, что...» — и тут он ставит перед преподавателем вопрос, на который должен бы ответить сам... Расчет прост: ученик знает, что этот преподаватель увлечен сво­им предметом и готов растаять, если кто-то из учащихся увидит здесь «волнующие загадки». Как это ни курьезно, иной педагог принимается с жаром растолковывать экзаменующемуся, «это­му пытливому юноше», то, что следовало бы выслушать от него самого. А «пытливый юноша», зная материал весьма поверхност­но, путем манипуляции зарабатывает себе четверку, если не пятерку.

Иной ученик, подросток, видя, что учительница не справля­ется со своими нервами, намеренно доводит ее на уроке до вспышки, выходящей за рамки педагогической этики. Теперь в качестве «пострадавшего» от ее вспышки он хватает свой порт­фель и «гордо» покидает класс. Он правильно рассчитал, что учительница не решится дать этому делу огласку и дальней­ший ход, поскольку сама выглядела в эпизоде не лучшим обра­зом. В дальнейшем, если учительнице недостает принципиаль­ности, он еще не раз попытается извлечь из случившегося выго­ду для себя, изображая «несправедливо обиженного».

А вот простая манипуляция, приносящая манипулятору не столько житейский, сколько психологический выигрыш (в его понимании). Преподавательница средних лет, ласково обраща­ясь к молодой учительнице, побуждает ту искренне поделиться своими трудностями и сомнениями. Она благосклонно слушает ее исповедь и вдруг обрывает: «Какие вы глупости несете — уши вянут!» На самом деле ради этой фразы и затеян был весь разго­вор. Обычно его затевают в присутствии третьих лиц, чтобы «утвердиться» над наивной собеседницей на глазах у «.публики». Собеседница, как правило, обескуражена: ведь она приняла по­зицию «снизу» в расчете на поглаживания, а оказалось, ее по­ставили в эту позицию, чтобы уколоть. Теперь, пытаясь нанес­ти ответный укол, она будет выглядеть смешной и беспомощ­ной, что и требовалось манипулятору!

В фазе направленности на партнера манипулятор заранее изготавливается к подчинению себе собеседника, к пристраива­нию к нему «сверху». В фазе отражения партнера манипулятор неплохо улавливает его актуальную роль и собственную ак­туальную роль его глазами, но делается все это как «расставление ловушки». Схватываются те особенности собеседника, которые можно использовать как его слабые места. Например, собеседник самолюбив и печется о сохранении собственного до­стоинства. Следовательно, он не позволит, чтобы к нему при­страивались «сверху». Что ж, тогда надо усыпить его бдитель­ность, пристроившись «снизу». Это и осуществляется манипу­лятором в следующей фазе — взаимоинформирования. Если преследуется житейская (либо материальная) выгода, манипу­лятор льстит партнеру до самого конца диалога, всячески избе­гая конфронтации. Получив отказ, он свертывает контакт, про­должая демонстрировать покорность обстоятельствам и свое «понимание» собеседника. Он надеется, что в следующий раз собеседник, тронутый его льстивым обхождением, все же усту­пит. И как часто он не ошибается!

Если преследуется «чисто психологическая» выгода (выиг­рыш в понимании манипулятора), в ход идет опять-таки лесть, усыпляющая бдительность партнера. Но как только партнер расслабился и приоткрыл свой «ролевой веер», ему наносится давно заготовленный укол, притом в наиболее чувствительное из открывшихся мест.

Когда партнер тщательно закрыт и выступает под маской стандартизованной вежливости и ни к чему не обязывающей любезности, манипулятор делает ряд «выпадов», чтобы обна­жить истинное лицо собеседника. Он пускает «пробные шары»: то это льстивая фраза, то рискованная шутка, граничащая с на­смешкой, то жалобный тон в расчете на человеческое участие партнера и т. д. Чутко улавливаются реакции собеседника; тактика, не принесшая успеха, мгновенно отбрасывается во имя другой, сулящей «успех». Человек умный, хладнокровный и имеющий большой опыт сопротивления манипуляторам, дер­жится не подавая виду; он в глубине души забавляется, наблю­дая, как манипулятор пробует играть им, как кошка с мышкой... Принц Гамлет спрашивает у приставленных к нему лазутчиков короля: «Вы умеете играть на флейте?» Получив, как и ожида­лось, отрицательный ответ, он насмешливо осведомляет их, что как инструмент он куда сложнее флейты.

«Противоманипулятивная защита», «антиманипулятивный блок» требует от личности большой зрелости и выдержки; встречаются неглупые и честные люди, позорно пасующие пе­ред манипулятором. Им кажется, что единственный ответ на его _ИГру — это «контригра», т. е. умение самому превратиться в ма­нипулятора. Но им недостает хитрости и коварства, чтобы пе­реиграть столь трудного партнера. В действительности главное, что здесь необходимо, — это умение «не подыгрывать», «выхо­дить из игры».

...Идет совещание серьезных и деловых людей. В президиу­ме — немолодая женщина, лицо, облеченное определенной вла­стью и пользующееся заслуженным авторитетом, но, увы, с за­машками манипулятора. В первом ряду напротив нее оказы­вается один из молодых специалистов; у него были с ней столкновения по работе, и ей хочется его проучить. Невзначай она роняет свою шариковую ручку к его ногам. Как воспитан­ный человек он, естественно, поднимает и возвращает ей руч­ку. Через некоторое время она роняет ее второй раз, он снова поднимает... На четвертый раз (случай взят из жизни) молодой человек, нагибаясь за ручкой, слышит смешки аудитории... Но ему со второго раза стало ясно, что на это и рассчитывала жен­щина. Она, по-видимому, надеялась и на большее — на то, что поставленный в неловкое положение, он побагровеет и сделает глупость: например, откажется поднять ручку, демонстративно покинет первый ряд либо что-нибудь скажет срывающимся от обиды голосом... Молодой человек избрал самый верный способ «противоманипулятивной защиты»: пять раз подряд поднял и вернул даме ручку с невозмутимо-вежливым видом, ни одним мускулом лица не показав своего душевного состояния. На пятый раз, кстати, смешков поубавилось: у многих происходящее вызывало чувство неловкости. Женщина явно переборщила с пятым разом и тем самым, выражаясь гоголевским языком, «сама себя высекла». Ей, впрочем, хватило ума отказаться от шестой попытки...

Приведем примеры более сложных манипуляций. Некто взял у знакомого денег взаймы и хочет максимально оттянуть срок возврата долга. Обычно в таких случаях стараются не попадать­ся кредитору на глаза и велят домашним, узнав его голос в труб­ке, отвечать: «Нет дома». Но наш персонаж — манипулятор и действует иным образом. Он придумывает, например, какую ус­лугу срочно оказать своему кредитору. Тот, как ему известно, давно мечтал о таком-то двухтомнике. Манипулятор без всяко­го ущерба для себя (а иногда и с выгодой) добывает знакомому этот двухтомник. Знакомый, купив желаемое, искренне благо­дарен манипулятору; на этом фоне вопрос: «Когда вернешь долг?» — кажется уже бестактным, мелочным.

Другой вариант: манипулятор просит о некой услуге именно своего кредитора, причем выбирается услуга, которая для того не слишком обременительна. Например, у кредитора есть доб­рый знакомый — врач, и манипулятор просит, чтобы этот врач принял его тетку. Вскоре выясняется, что тетке «стало хуже» после начатого лечения и часть вины за это поневоле ложится на кредитора. «Тоже мне! — говорит манипулятор. — Нашел лекаря!» Теперь кредитору неловко напомнить о долге из-за чув­ства вины.

Манипуляции весьма разнообразны по технике и целям; ма­нипуляторы не обязательно действуют по осознанному плану, — у некоторых это происходит «как-то само собой», подсознатель­но, так что они искренне обижаются, если их уличают в нечест­ной игре. Иногда лишь в процессе длительного психологическо­го тренинга человеку удается открыть глаза на то, что в его ма­нере общения — масса не замечаемых им, ставших привычными. манипулятивных «ходов». Однозначно отрицательное отноше­ние к манипулятивной тактике общения было бы, очевидно, не­верным. Потребность «выигрыша» во что бы то ни стало, безус­ловно, отражает эгоцентризм субъекта, однако эгоцентричны ведь не только корыстные, жестокие и холодные люди, но и люди глубоко не удовлетворенные жизнью, несчастливые. И воспи­танному человеку приходится подчас закрывать глаза на нечес­тным путем вырываемые манипулятором «поглаживания», на его потуги самоутвердиться в жизни хотя бы за счет удовлетворения: ну вот, опять удалось пристроиться «сверху»... В иных случаях манипулятор жалок, и многие подыгрывают ему из жа­лости.

Манипулятивная тактика подчас улавливается и в действи­ях партнера, который лишен эгоцентрических побуждений и поступает подобным образом, помышляя о благе собеседника. Так подчас работает психотерапевт со своим пациентом или вос­питатель со своим воспитуемым. Сказать о них, что они «мани­пулируют» людьми, будет верно лишь в том случае, если ими движут своекорыстные интересы. А поскольку это не так, их искусный контакт с пациентом или учеником относится не к манипулятивному, а к игровому уровню общения, о котором речь впереди.

 

Стандартизованный уровень

Этот уровень опять-таки занимает промежуточное положение между примитивным и конвенциональным: резко отличаясь от примитивного и манипулятивного, он «недотягивает» до кон­венционального по той причине, что подлинного ролевого взаи­модействия при нем не происходит. Как видно из самого назва­ния этого уровня, общение здесь основывается на неких стан­дартах, а не на взаимном схватывании партнерами актуальных ролей друг друга и постепенном развертывании каждым из них своего «ролевого веера». Другим названием этой формы обще­ния может быть «контакт масок».

Фаза направленности на партнера здесь неудовлетвори­тельна в связи с тем, что подлинного желания контакта или под­линной готовности к общению не отмечается. Нерасположен­ность к контакту может иметь множество причин. Вот некоторые из них: чувство обиды и недоверия (хочется отгородиться от партнера), страх общения (потому что по прошлому опыту оно чаще приносило разочарования и обиды, чем радость), лень - в отношении общения (потому что человек «экономит» душевные силы, которые надо потратить на другого, вступая с ним в контакт), безразличие к другим (человек слишком занят собой, либо высокомерно убежден, что он «выше» окружающих), нако­нец, просто усталость (не хватает сил на контакты).

В любом случае эта нерасположенность к общению вступа­ет в противоречие с существующими нормами человеческого общежития, обязывающими к контактам. Общаться принято, но неохота. Как бы найти способ общаться не общаясь?.. Такой способ есть: надо «надеть маску». Последние слова можно было бы написать и без кавычек: человек располагает «нервно-мус­кульным гримом», он может придать лицу, тону, позе, жестику­ляции определенные характеристики, которые, по существу, ни­чем не отличаются от надевания настоящей маски или маска­радного костюма. Итак, в этой фазе человек не готовится к партнерству, а надевает маску, с помощью которой надеется обойтись минимумом усилий (да и минимумом контакта).

Это может быть, условно говоря, «маска нуля», основной смысл которой выражается словами: «Я вас не трогаю — вы меня не трогайте». Таковы маска безучастности, маска вежли­вости, маска любезности. Встретить эти маски можно ежеднев­но: например, в городском транспорте. Существуют определен­ные стандарты выражения лица при поездке в переполненном автобусе. Тот, кто не удерживает эту маску на лице (раздражен­ный, пьяный, не в меру развеселившийся человек), непременно поймает на себе косые взгляды окружающих.

Есть «маска тигра»: чтобы боялись. Такова маска агрессив­ности, которую можно увидеть на лице подростков, объединив­шихся в уличную компанию. Или маска высокомерия, маска не­приступности, — их иногда носят люди, от которых зависят дру­гие, и любопытно: чем ниже истинный социальный ранг такого субъекта, тем неприступнее он выглядит (швейцар ресторана, официантка, водитель такси, приемщик ателье и т. д.).

Есть «маска зайца»: чтобы не навлечь на себя гнев или на­смешку сильных. Маску робости надевает подчиненный перед дверью кабинета вспыльчивого начальника. Маска угодливости появляется на лице просителя, стучащегося в эту дверь. Есть даже «маска клоуна»: ею заранее прикрывают лицо, чтобы не быть принятым всерьез. Таковы маска бесшабашности, маска чудаковатости, маска простодушия: их иногда встречаем на лице того, кто вне очереди протягивает свой чек продавцу за прилавком.

Существует и особая маска уязвимости; она гласит: «не тро­гайте меня, без вас тошно» или «мне плохо, а тут еще вы приста­ли со своими разговорами». Это выражение лица бывает, напри­мер, у тяжело заикающихся перед тем, как им предстоит всту­пить в контакт, и их можно понять: ведь процесс говорения видится им как мука и позор.

Стало быть, маска «готова» уже в первой фазе контакта. Во второй — в фазе отражения партнера — субъект, в первую очередь, озабочен тем, «чего ему (партнеру) от меня надо». Это сводит восприятие актуальной роли другого человека к оценке лишь того, насколько он «опасен», т. е. насколько активен в сво­ем стремлении «снять с меня мою маску». Одновременно субъекта беспокоит, соответствует ли он принятым стандартам внешнего вида, тона, манер, иначе говоря — «не видно ли парт­неру чего-то еще, кроме моей маски (что крайне нежелатель­но)»; к этому и сводится восприятие себя глазами другого. Не­чего и говорить, что при такой настроенности субъект ни парт­нера, ни себя его глазами по-настоящему не видит — да и видеть не хочет! Ведь у него скорее побуждение создать видимость кон­такта, чем вступить в контакт.

В третьей фазе — взаимоинформирования — маска как бы заостряется, делается подчеркнутой; тем самым субъект «ин­формирует» партнера о своем стремлении как можно скорее свернуть контакт, жестами «говоря» ему: «Я вас не трогаю — вы меня не трогайте», или «Проваливайте, пока вам не доста­лось», или «Я на минутку, сейчас исчезну, извините», или «Что возьмешь с такого, как я», или, наконец, «Мне плохо, а тут еще вы со своими разговорами». Беседа может иметь благоприятный смысл для субъекта, но конгруэнции все же не происходит: «ро­левой веер» субъекта скрыт за маской. И собеседника охваты­вает неприятное чувство: он ничего худого не сказал, напротив, а с ним как-то... не по-человечески. Другими словами, даже кон­груэнция здесь напоминает конфронтацию. В случае же дей­ствительной конфронтации только побелевшие губы или по­красневшие уши человека в маске выдают бурю его чувств, маска каменеет; в лучшем случае одну маску сменяет другая (на­пример, «маску клоуна» — «маска тигра»), а подлинного обще­ния все равно нет.

Нет его и в четвертой фазе: отключение от партнера ка­кое-то деревянное, безэмоциональное, если даже вежливое, то излишне церемонное, так что у собеседника остается о нашем субъекте неприятное впечатление — тяжелый, неискренний, скрытный человек, а за скрытностью, возможно, прячутся на­мерения... А как еще отнестись к человеку, если он держится столь странным образом, а не живо и естественно?

Такое суждение о «человеке в маске» зачастую легковесно и ошибочно. Есть немало людей, надевающих на себя маски из мучительной застенчивости и неуверенности в себе. Иногда требуется немалый жизненный опыт, чтобы сразу отличить мас­ку безразличия на лице самоуверенного хама и на лице стесни­тельного чудака, — насколько сходной бывает «поверхность». Встречаясь с партнером в маске, мы непроизвольно надеваем ее и сами, а это, как уже говорилось, мешает правильному воспри­ятию другого человека. Контакт масок — самый яркий пример так называемого «формального общения». Чтобы сделать его хотя бы чуть-чуть менее формальным, искушенные в контактах люди набираются терпения и прибегают к исполнению актер­ской роли.

 

Игровой уровень

Теперь мы перешли к уровням общения, которые располага­ются «над» конвенциональным, т. е., обладая полнотой и чело­вечностью последнего, превосходят его тонкостью содержания и богатством оттенков. Этими качествами отличается среди прочих игровое общение.