О моих волосах. Я не пытаюсь их сгладить.

- Пойдем, - говорит Сефина, скользя к лестнице.
Я не двигаюсь. - Ты же не держишь меня здесь?

“Тогда куда ты меня ведешь?
” спросил я. - В мои покои в поместье Эраза. Имперская делегация уже в пути,

и есть много работы, чтобы сделать с Цветочной Луной рядом.”

Я сглатываю подступающую к горлу желчь и иду по следам Хранителя
Запаха.

Моя новая рутина отупляет.

Встань на рассвете с моего крошечного тюфяка в моей крошечной камере. Подметите Сефину

Комнаты, выбейте пыль с древних плетеных из тростника циновок, наполните вазы

со свежими цветами. Вытряхните пепел из курильниц и установите новые
палочки: пряную гвоздику для первой луны, дымный лабданум для
второй луны и какое-нибудь варево под названием оныха, предназначенное для
второй луны.

Хранители запаха свободно перемещаются из дворца в храм, почитаемые и
уважаемые в обоих. Они-посредники. Я пытался предсказать, когда
Сефина появится в поместье Эраза, но каждый раз, когда мне кажется, что я учуял
закономерность, она делает обратное. Я пытаюсь задавать вопросы другим
слугам, мимо которых прохожу в залах, садах, у фонтанов, выискивая
проход, который мог бы привести к тому, что кто-то, кто угодно, согласится передать послание
отцу. Но они либо шарахаются в сторону, либо смотрят сквозь меня.

Итак, я убираю.
Каждый. Одиночный.
Единственное, что меня удерживает, - это то, что даже если Сефина не нашла

лекарство от Гнили, возможно, я найду здесь что-нибудь, что поможет
продлить жизнь отца.

Сегодня утром ее каюта обслуживается, так что я перехожу в ее общую комнату.

Припасы хранились в нескольких комнатах и подвале дальше по крылу.

Я вытираю пыль с высыхающих пучков тимьяна и лаванды. Проверьте стойки
корня ириса на отсутствие плесени и грибков. Затем переходите к чистке
оборудования, которое Сефина оставляет на полках за дверью своей лаборатории. Она
, как всегда, заперта.

Я скребу выдувные стеклянные сосуды, оставшиеся со вчерашнего вечера. Судя по запаху,
их использовали для паровой перегонки ладана. Интересно, есть ли какой
-нибудь способ тайком вывезти их для отца? Может, если я прислонюсь чем-нибудь
к стене и залезу в высокое окно?…

Я чуть не выпрыгиваю из кожи, когда сзади раздается голос, ее голос.

я.

- Завтра вы поднимете и разделите шафрановые крокусы. Восточные сады,

второй ярус. Ты ведь знаешь как, да?”

Я убираю волосы с лица. - Я сделаю это. Но, по крайней мере, скажи мне вот что: ведь

эти повороты, вы близки к излечению Гнили?”

Она не сводит своих черных глаз с точки над моей головой. -
Хранитель Запаха может призвать божественную волю, чтобы исцелить человека, но не
толпы жертв.”

- Ты хоть раз можешь говорить прямо?”

“Слова никогда не бывают простыми, -
я прикусываю внутреннюю сторону щеки так сильно, что ощущаю вкус медного ЛЛ

мой рот. Я все еще не уверен, нравится ли ей дразнить меня, или это
чистое, холодное безразличие. И все же я отказываюсь реагировать, если это доставит ей
удовольствие.

“Однако, - продолжает она. - Я верю в Асмудтага, а Асмудтаг желает
равновесия во всем. Каждая тень исходит от света. У каждой болезни должно быть
лекарство.”

“Асмудтаг? -
Впервые ее маска сползает, раздражение мерцает на ее лице.

возможности. - Первобытный. Своеволие в существование. Чему твой отец
учил тебя все эти годы?”

Я споласкиваю теперь уже скрипуче чистую бумагу и с преувеличенной
нежностью кладу ее на скамью. - Ну, знаешь, такие бесполезные вещи, как умение ездить
верхом и ухаживать за лошадьми, выжить в пустыне, не порезаться ножом.”

“Твой первый нож был подарен тебе в
младенчестве? - Да кто же даст нож ребенку? -

И с этими словами она зашагала прочь, шурша черными юбками с перьями.

ГЛАВА 8

Пепел

Время-мираж под солнцем пустыни. Оказавшись между ослепительно белым
небом и жгучей красной болью, я молча молюсь Кайсмапу о концентрации. Иддо едет
позади меня, его ястребиный взгляд сверлит мою спину. Но я быстро выздоравливаю.
Кровь перестала просачиваться сквозь повязку, которую слуга Нисая обмотал
вокруг моего торса. А если нет? Это почти утешение-знать, что Иддо
первым позовет меня на службу.

Ранним вечером мы поднимаемся на большую дюну, чтобы посмотреть вниз на столицу
провинции. Там, где Экасия-город из черного камня, сверкающего, как
ночное небо, Афорай-город грязи. Единственные здания, облицованные камнем, - это
внешние стены, особняк на вершине холма, который, как я предполагаю, является поместьем Эраза,
и прилегающий храм. Последний такой же большой, как и его экасянский аналог, –
единственное, что впечатляет в этом месте.

- Звезды наверху. Что за зрелище!” Эсарик вздрагивает, ерзая в седле.
Дни на верблюжьей спине не давали ему покоя больше, чем он показывал. - Разве это
не потрясающе?”

Нисай задергивает занавески носилок. – В нем есть некая необузданная красота
-он сдерживает пески, век за веком сопротивляется
попыткам земли опустить его на землю.”

- Технически большая его часть перестраивалась век за веком, - сказал Эсарик.

Указывает.

“И все-таки, - говорит Нисай, и в его глазах появляется задумчивое выражение. “Есть достоинство

в такой жизнестойкости.”

Скорее, упрямство с головой зубра. А за этими стенами?
Просто низменная, грубая версия любого другого города. Единственная причина, по которой это
место все еще актуально для Империи, – это производитель самых
ценных товаров Арамтеша-масел, специй и, на вершине всего этого, дахкай

Цветок.