Каблук и стремглав вылететь за дверь-это потому, что я не знаю, где эта дверь.

Я сдерживаю свой гнев. - Разве я когда-нибудь проваливал заказ? Нет. Ты
хорошо зарабатываешь на мне, Заккурус. Выслушай меня, и ты сможешь сделать больше...
гораздо больше.”

Он приподнимает идеально ухоженную бровь.
“Расскажи мне окончательный тест на изготовление. -
Ты просишь меня помочь тебе жульничать в моих собственных отборочных испытаниях? Имеет все

это ужасно жаркое загородное солнце иссушило твои мозги?”

- Я предпочитаю "выравнивание поля". Если я выиграю, вы можете быть уверены,
что выбрали лучших из лучших новых учеников, а не только тех
, кто может позволить себе полный комплект. Представьте себе, какую репутацию я мог бы вам помочь создать.
Привлеките внимание столицы. Верни Афорай на карту.”

Его глаза слегка расширяются. У меня кое-что получается.
“А если проиграешь?”
я поднимаю банку с маслом розы пустыни. - Дело не только в этом. Я уже проверил

метод на белом цветке имбиря. И Жасмин тоже.” Я указываю на его халат. - Держу пари
, это сработает даже на водяных лилиях.” Я прохожу мимо него, подальше от света. Мои глаза
не сразу привыкают к темноте. Узорчатый ковер спускается по
стене – мягкий под моей ладонью, стоящий больше, чем целая жизнь тяжелого труда для большинства
людей из моей деревни. Горький вкус нежеланной уверенности обволакивает мой
язык. Другого выхода нет.

- Если я проиграю, то дам тебе только десять ходов. Я буду снабжать тебя и только тебя.

По-прежнему вне книги. Сборщик налогов ничего не понял.”

Заккурус постукивает длинным пальцем по бедру, моя сделка висит

Между нами, как ядовитый дым.

Я стискиваю зубы.

Четыре удара...
Пять...
Он наклоняется вперед. - Я бы хотел получить полный договор. Не меньше. -
Мой желудок сжимается. Договор. Типично, что кто-то, кто больше не

Борьба не может заставить себя назвать это тем, чем оно является, – рабством.

- Я знаю, что я лучший.” Мне удается говорить более уверенно, чем я чувствую,
теперь, когда эта незнакомая комната в только-вонь-знает, в какой части города,
превратилась в край обрыва.

Его глаза обшаривают тени. - Ты не единственный, кто устоял.

там и произнес эти слова.”

“И тогда риск того стоил, не так ли? -
Он не отступает от моей попытки сказать правду. - Допустим, я все-таки решу помочь.

ты. Что удержит вас от трагической потери памяти и
блуждания в далеком оазисе?”

С немалой долей вины я задаюсь вопросом, обнаружил ли отец, что его
печать исчезла. Жаль, что мне пришлось его брать, но если бы он знал, что я
задумала, он бы запретил мне выходить из дома.

“У меня есть люди, о которых я забочусь
, - фыркает он. “Я имею дело с запахом, а не с сентиментальностью. -
Я достаю из-за пазухи печать отца. “Вот почему я положу его в глину. –
Мы оба уставились на предмет в моей руке-камень, вырезанный серией

из пиктограмм – роза, боевой шлем, зигзаг горного хребта –
наше родовое имя и герб. В тысячный раз я спрашиваю себя, есть ли
другой способ.

Мои мысли прерывает резкий хлопок ладоней Заккуруса. Появляется
служанка, кивает на указания парфюмера и
убегает.

Вскоре после этого между нами садится стол,
и большая часть языка контракта мне недоступна, но фраза “десять оборотов”

прозрачна, как свежая дистиллированная вода. Я ставлю на карту десять лет своей свободы,
и все же я странно оцепенел, когда прижимаю цилиндрическую печать к красной
табличке ООН, катая ее до тех пор, пока полная подпись отца не становится бесспорной в
нижней части контракта. Рядом с ним я вдавливаю большой палец в глину,
закрученные линии подтверждают мою личность.

Дело сделано.

Слуга уносит табличку. На его месте стоит голубой фаянс

Бутылка.

“Продолжай,” говорит Заккурус. - Он тебя не укусит. -
Я вытаскиваю крошечную пробку, ожидая, пока ее содержимое поприветствует меня.
Звездный жасмин. Медовая лоза. Муррат

Цветение. Пока все хорошо.

База-это... эмирис? Интересный. Я бы подумал, что это слишком просто. С другой
стороны, он не будет подавлять более деликатные ингредиенты, как сандаловая
основа. Пряные средние ноты накладываются насквозь. Корица? ДА. И
что-то земное, заземляющее его. Морковное семечко, я так думаю. Хорошо. У меня
их достаточно в магазинах.

Но есть кое-что еще.
Это едва прослеживается. И все же это придает ему своеобразие. Поднимает духи

над общим. Что-то в его сочетании терпкой хрусткости и
мелодичной сладости щекочет мою память.

Я был очень молод. Отец все еще служил Эразу, возглавляя кампанию по
подавлению пограничных стычек в предгорьях Алетского хребта. Я оставалась с
семьей Бардена, ночь за ночью сжимая свой медальон и желая
чего угодно – звезд, богов, – чтобы он вернулся целым и невредимым. Они не
слушали. И я поклялся, что никогда больше не попрошу их о помощи.

Вместо этого я возжелала утраченную память о своей матери:
к тому времени, как мы оказались во дворце, я стала на пол-ладони выше.

они надели на него новый пояс. У Эраза была собственная дочь, чтобы сделать
честь; Отец встал на колени, чтобы она могла дотянуться. Мы с леди Сирет были ровесниками,
но запах, которым она пахла, разделял нас на целые миры. Сначала хрустящая и сладкая, как
гранат в начале осени. Но потом больше, гораздо больше. Я больше не
верил, но понимал, как другие могут думать, что тот, кто
так пахнет, может спуститься только с небес.

Вот и все. В следующем сезоне Эраз и его семья будут напоминать всем об
источнике их власти, помимо их имперски санкционированного правления в
Афорае. Они помажут себя благовониями бога.

“Дахкай,” выдыхаю я.
Заккурус смотрит на меня, в его глазах пляшет веселье. - Да, да, лепесток.,

самый темный цветок. Хотя называть его так кажется – как бы это выразиться –
неуважительным. Это самый прелестный, самый милый маленький цветок для этих скоротечных
часов.”

Милый цветок, который начинал войны и заканчивал династии с
края памяти. Цветок, который стоит больше, чем целая жизнь наемного труда,
и цветок, который мне сейчас нужен, если я хочу помочь отцу.

Я тщательно подбираю слова. “Я не могу достать дахкай на рынках, -
Округляя губы в” о “притворного ужаса, парфюмер выпускает аромат.