Монографическое исследование

Работая в этой традиции и в том же географическом пространстве, в котором Манчестерская школа осуществляла свои классические ис­следования, я проводил свое собственное исследование замбиниза-ции, то есть сосредоточения рабочей силы в Замбийских медных рудниках в период после провозглашения независимости. Рудники обеспечивали около 70% годового дохода и 95% всего экспорта Зам­бии. Владельцами рудников были две многонациональные корпора­ции: англо-американская и «Roan Selection Trust». Занятость на мед­ных рудниках ранее была организована строго в соответствии с принципом цветного исключения: ни один белый не должен получать приказа черноко­жего. Что изменилось в постколониальном мире? Я начал с бесед в новых правительственных структурах, где мне нарисовали розовую картину: спус­тя четыре года после установления независимости стало больше «перемещен­ных» замбийцев, то есть занимающих белые позиции, а также значительно возросло общее число перемещений. И действительно, казалось, больше зам­бийцев стали занимать управленческие посты. Какой же была ситуация за пределами этих рассказов?

Реальную картину не следовало раскрывать в ходе интервью, так как про­блема преемственности практики цветного исключения была довольно взры­воопасным вопросом. Вместо этого я устроился служащим отдела кадров в Бюро службы медной промышленности, что обеспечило мне доступ к инфор­мации. Там я разрабатывал новую схему расценки работ, объединяющей системы оплаты труда белых и черных, и параллельно изучал соотношение сил в переговорах между управленцами, профсоюзами и администрацией. Вынужденный скрывать свой интерес к замбинизации, я реализовывал его косвенно через организацию социального опроса на относительно нейтраль­ные темы. Интервьюеры из числа замбийских служащих на наших еженедель­ных встречах говорили о замбинизации вообще и в отделе кадров в частно­сти. Со студентами университета я изучал организации труда под землей с тем же скрытым мотивом больше узнать о замбинизации.

Исследование показало, что белый менеджмент встретил планы управлен­ческой замбинизации серией организационных мероприятий. В случае с отделом кадров они замбинизировали весь отдел и создали во главе новую должность управляющего замбийскими кадрами, белого «наблюдателя за расширением штатов», в чьей компетенции были все вопросы, связанные с перемещением работающих. В случае с рудником руководство помогало бе­лому занимать вновь организованную должность помощника управляюще­го работами под землей. Эти уловки по сохранению цветной исключитель­ности имели несколько последствий. Во-первых, управленческая верхушка становилась все более громоздкой. Во-вторых, это усилило конфликт меж­ду рабочими и их новыми замбийскими инспекторами, часто из числа ин­теллектуалов. Замбийский преемник не имел власти и влияния его белого предшественника, который перенес их в свою новую позицию. Все это вело к организационной катастрофе.

Почему сохранялось такое положение дел? Какие силы стояли за сохра­нением цветного исключения? Как замбийское правительство могло потвор­ствовать продолжению реализации принципов цветного исключения? Ответ может быть найден при изучении более широкого сочетания интересов и сил. Африканский профсоюз был больше озадачен вопросами увеличения зара­ботной платы, чем бедственным положением замбийских инспекторов или организационной катастрофой. Сами замбийские инспекторы были очень слабы. Белые эксперты и управленцы имели классовые и расовые интересы в цветном исключении. Высшее руководство медной промышленностью давно боролось за увеличение уровня цветного исключения, так как это сни­жало стоимость рабочей силы, но оно также опасалось и сопротивления со стороны перемещенных работников, получавших монопольное знание, столь необходимое для функционирования рудников. Наконец, правительство считало медные рудники священной коровой и не желало подвергать опас­ности получаемую с них прибыль. Правительство было удовлетворено пере­мещениями работников промышленности: они осуществляли техническую экспертизу и не представляли политической угрозы, так как были ограни­чены контрактами. Поэтому классовый и расовый характер взаимоотноше­ний на рудниках существенно не менялся.

Хотя исследование было проведено 25 лет назад, оно демонстрирует то, каким образом четыре принципа герменевтической науки могут быть пере­ведены в практику развернутого монографического исследования: погруже­ние в мир информанта, наблюдение, протяженное во времени и простран­стве, расширение от микро к макро, расширение (углубление) теории. Рас­смотрим каждый из них.

Погружение в мир информанта

Если «интерсубъективность» или та же самая «реактивность» являются неотъемлемой особенностью всех социальных наук, то нам не следует делать вид, что мы можем ограничить нашу связь с теми, кого изучаем. Следует не держаться в стороне, наблюдая за другими через односторонние зеркала или из стеклянной коробки, а скорее покинуть академические стены и рискнуть погрузиться в мир информанта (participant). Развернутое монографическое исследование превращает необходимость в добродетель, доказывая, что хотя

и существует непреодолимое препятствие между наблюдателем и участни­ком наблюдения, мы можем проверять и развивать наши теории. Пытаясь изменить изучаемый нами мир, мы узнаем мир, познаем пределы его пре­образования и соответственно ограниченность наших теорий. В действитель­ности этнографы совершили свои величайшие открытия благодаря изучению того, как они воспринимаются информантами, благодаря их противодей­ствию погружению ученого в поле и откликам по поводу полевых заметок, представленных исследователями на суд общественности. Однако такое вза­имодействие с теми, кого изучаем, не случайно, а вызвано проверкой и раз­витием теорий, привносимых нами в полевую работу.

Изучение замбинизации ярко продемонстрировало, что мы неотъемлемая часть общества, которое изучаем. Люди, которых мы изучаем, не просто ин­форманты, атакие же, каки мы, социальные аналитики. Моя расовая принад­лежность явно определяла как то, что я могу спросить, так и получаемый мной ответ. Это было не простой детерминацией (замбийцы могли сначала хвалить, а спустя время осуждать белых или замбийских инспекторов), но тем не ме­нее детерминацией. Эмигранты (перемещенные) также реагировали на цвет моей кожи, когда я расспрашивал их о замбинизации, принимая меня за по­тенциального перевертыша или противника, непонимающего «черных».

Мое восприятие было «окрашено» цветом моей кожи, и эта расцветка многое говорила о Коппербельтском обществе. Таким же образом было рас­цвечено восприятие моих находок. Я решил получить разрешение на публи­кацию своих научных открытий со стороны рудниковой компании, приняв­шей меня на работу и дружески посоветовавшей обратиться в университет. Так как они не имели и малейшего представления, что я в течение четырех лет занимался изучением замбинизации, то были шокированы и напуганы тем, что я начал обсуждать такой взрывоопасный вопрос. После чтения ру­кописи они резко отказали мне в разрешении на публикацию на том основа­нии, что это было политически опасно. Я возразил, что базу отчета состав­ляют их собственные данные. В конце концов они смягчились, переложив ответственность на правительство, которое недавно национализировало шахты. Человек, ответственный за замбинизацию, новичок в работе, рассмат­ривал мой отчет как способ добиться известности. Поскольку в отчете кри­тиковались все: правительство, профсоюзы, замбийские инспекторы, эмиг­ранты и корпорации, — то он в глазах руководства претендовал на объектив­ность. Монография была вовремя опубликована, а высшее руководство, хотя и было враждебно настроено по отношению к рудниковой компании, тем не менее использовало его для наведения порядка среди управляющих шахта­ми. Этот антикапиталистический документ стал средством увеличения ка­питалистической прибыли. Отсутствие примеров «объективности» освобож­дает нас от дилеммы: быть или не быть частью изучаемого нами мира.

Наблюдение» протяженное во времени и пространстве

Если опросы достигают надежности через одномоментное интервью мно­жества случаев, то включенные наблюдатели достигают валидности через протяжение своих наблюдений во времени и пространстве с помощью мно-

горазового интервью одного или более случаев. Протяженность во времени и пространстве аналогична развитию социальных процессов внутри поля через отражение этих процессов в технике исследования. Если сторонник опроса расспрашивает субъекта в одной изолированной во времени точке, то наблюдатель следует за меняющейся ситуацией и может переходить вместе с информантом из одной ситуации в другую. Это позволяет изучать расхож­дение между нормами и действиями, которое определяет развитие соци­альных процессов. То есть социальный процесс происходит потому, что со­циальные деятели не просто слепо следуют нормам, а манипулируют ими, реализуя свои интересы. Расхождение между тем, что люди должны делать, и тем, что они делают в действительности, непостижимо в ходе опроса.

Протяжение во времени и пространстве обеспечивает валидность вторым путем, углубляя процесс наблюдения. Если опрос проверяет гипотезы исхо­дя из определенного набора данных, собранных в одной временной точке и в одной ситуации, то этнографы могут вовлечь себя в продолжающийся про­цесс проверки и перепроверки гипотез. На каждый полевой этап этнографы приходят, вооруженные гипотезами, извлеченными из предыдущих этапов. Так как гипотезы развиваются, то включенный наблюдатель может руковод­ствоваться различными утверждениями в поисках опровержения. Совершен­ствование валидных интерпретаций (обоснованных объяснений) проявляется в качестве разворачивания полевого исследования.

В ходе исследования замбинизации мы изучали процесс, в котором, с одной стороны, белые управленцы замещались замбийскими инспекторами, а с другой — проходила «замбинизация» отдела кадров. На основании одно­моментного исследования понять, что происходит, было невозможно, так как это был важный развивающийся процесс. Более того, в такой политически и морально нагруженной ситуации, было нереально отличить нормы от соци­ального действия без прямого наблюдения во времени и пространстве. Что касается процесса исследования, то мы могли проверять и развивать наши гипотезы, как только они появлялись, не на одном случае.

Продвижение за пределы социальной ситуации

Обычно этнография ассоциируется с микроисследованиями социально­го взаимодействия. В традиции символического интеракционизма искать широкие обобщения в моделях взаимодействия. Результат — это закавычен­ный контекст. В этнометодологической традиции «внешний контекст» — это воображаемая социальная конструкция, которая делает возможным микро­взаимодействие. В третьей традиции микроконтекст — это выражение цело­стности: тюрьма — выражение исправительного общества, фабрика — капи­талистических отношений, бюрократия — рационализации. Структура в це­лом закодирована в каждой части общества.

В развернутом монографическом исследовании ситуация межличностно­го взаимодействия (лицом к лицу) формируется не только внутренними, но и внешними реальными силами. Общество понимается как совокупность раз­личных взаимозависимых частей, которые взаимодействуют, определяют и укрепляют друг друга. Относящиеся к делу силы определяются тремя спосо­бами. Во-первых, заранее определенная теория направляет исследование вза­имного учреждения микро- и макрореальностей. Во-вторых, сравнения про-

водятся по основным отличительным признакам, объясняемым внешними факторами. В-третьих, каждая микроситуация управляется не только внешни­ми по отношению к ней, но и внутренними, часто неустановленными, смыс­ловыми кодами: в нашем случае — это расовый код сообщества поселенцев.

Я мог бы представить исследование замбинизации как проявление общего закона цветного исключения, так как ни один черный не обладает властью над белым. Я мог бы придать этому закону еще большую силу, распростра­нив теорию на преемственность организаций в Соединенных Штатах. Я мог бы обнаружить аналогичные тендерные и расовые линии. И это было бы стратегией обоснованной теории — движение от существенной (субстанци­ональной) теории к формальной посредством сравнения случаев, которые только кажутся разными. Чем больше различий между случаями, тем возмож­но более широкое обобщение. Развернутое монографическое исследование ищет случаи, которые слабо отличаются друг от друга, для того чтобы легче было определить источник этого различия.

В монографическом исследовании замбинизации было два сравнения: с одной стороны, с африканским прогрессом в прошлом, с другой — с высши­ми позициями в тогдашнем замбийском правительстве, которые были заняты замбийцами. Я пытался объяснить сохранение цветного исключения, несмотря на демократизацию и формальное прекращение расизма. Я пришел к анализу тех сил в обществе, которые были ответственны за воспроизводство цветного исключения, и к рассмотрению того, как эти силы менялись с течением вре­мени. По колониальному принципу рудниковые компании постоянно пыта­лись «продвинуть африканцев» на позиции, ранее монополизированные бе­лыми, что частично было реализовано в случае со вспомогательными и неква­лифицированными рабочими местами. Африканские профсоюзы были раздроблены, большинство их членов было заинтересовано в повышении за­работной платы и улучшении условий труда. Главным образом, колониальное государство стремилось не допустить конфликта, начинавшегося, как только ломался механизм индустриальных отношений. Преемник замбийского пра­вительства, не связанный больше с Лондоном, стал еще больше обязан руд­никовым компаниям как главному источнику доходов.

Хотя белые потеряли формальную политическую власть, у них оставались рычаги давления, так как рудники и правительство зависели от их экспер­тизы. По этой причине замбийская политическая элита оставалась безвласт­ной эмигранткой на командных высотах медной промышленности, так как не желала полагаться на местную постоянно конкурирующую с ней эконо­мическую элиту. Однако постколониальное правительство вынуждено было реагировать на националистические призывы о том, что замбийцам следует работать в собственной стране. И она реагировала, но не более энергичным продолжением замбинизации, а национализацией шахт, оставив принципы внутренней организации нетронутыми. Следовательно, мы видим, как от­крытие основного закона — закона цветного исключения — трансформиро­валось в вопрос, который вывел за пределы собственно замбинизации.

Переходя от драмы с преемственностью к силам, действующим в постко­лониальной Замбии, ничего другого не оставалось, как поднять вопрос о репрезентативности. Я сделал утверждение о характере постколониализма на основании единичного случая. Обоснованно ли это? Обратимся к этому воп­росу в следующем параграфе.

Углубление теории

Поиск специфики данной социальной ситуации — способа, с помощью которого она формируется и изменяется под воздействием внешних сил, — ставит проблему обобщения. Но это проблема только для индукции, соглас­но которой теории конструируются заново исходя из фактов. Если исследо­ватель верит в то, что теории появляются через реконструкцию созданных заранее теорий, которые оспариваются аномальными случаями, тогда еди­ничные отклоняющиеся явления достаточны для развития знания. Прини­мая такой подход, ученый исходит из социальной ситуации и ищет теорию, которую эта ситуация ставит под сомнение. Или он может начать с теории, которую собирается развить, и ищет случаи, которые вынуждают ее расши­рить. Естественно, что аномально и удивительно для одних, то здраво (обыч­но) для других. Таким образом, в поисках «теорий» для реконструкции важ­но обратить внимание на аудиторию. В этом смысле такой взгляд на разви­тие теории концентрируется на взаимодействии не только между теорией и отклонением, но также между членами научного сообщества, которые воз­можно воспринимают информантов так же, как и наблюдателей.

В исследовании замбинизации реконструкция теории проходила на не­скольких уровнях. Во-первых, в качестве исходной точки была официальная теория замбинизации, согласно которой чем больше замбийцев перемещает­ся на новые позиции, тем лучше. Она показала, что факты более понятны в связи с воспроизводством цветного исключения со всеми сопутствующими организационными отклонениями. Во-вторых, эта теория была использова­на для критики теории Гоулднера об управленческой преемственности, не делавшей различия между естественной и принудительной преемственностью. Противоречия в последнем случае, когда преемник теряет власть и влияние, отличаются от противоречий в первом, когда преемник замещает лидера, по­кинувшего организацию. Я также показал, что мы не можем понять развития преемственности без изучения более широкого контекста, в котором она про­исходит. В-третьих, я подверг критике теории отсталости и зависимого раз­вития, авторы которых, с одной стороны, считали отсталую культуру замбий­цев ответственной за экономическую стагнацию, а с другой — развивали нео­колониальный тезис, согласно которому и господствующий, и угнетенный классы были жертвами международного капитализма. Я пытался развить клас­совый подход в понимании отсталости, доказывая, что эти теории становились идеологиями правящего класса для мистификации воспроизводства классо­вых отношений и расового порядка, унаследованного из прошлого.

Четыре элемента развернутого монографического исследования, возмож­но, обладают некоторыми общими свойствами, но логически независимы. Наблюдатель может погрузиться в жизнь информанта, но не на продолжи­тельное время. Наблюдатель может изучать процесс с изменением времени и пространства, но не погружаться в более широкий контекст. Для реконст­рукции теории на основе отклоняющихся случаев или пробелов не обязатель­но связываться с включенным наблюдением. Действительно, Манчестерс­кая школа никогда не формулировала и не применяла все четыре элемента одновременно, чаще концентрируясь на втором за счет третьего и четверто­го. Таким образом, их заключения становились широкими межисторически­ми законами, такими, как циклическая теория Тернера о фазах социальной

драмы: нарушение, кризис, восстановление вслед за реинтеграцией или рас­колом; различение восстания и революции Глюкманом и его анализ функ­ций конфликта. Манчестерская школа толстое описание заканчивала тонким заключением. Это была скорее обоснованная, чем реконструированная тео­рия. Частично это объяснялось индуктивным взглядом исследователей на науку, а также стремлением показать, что принципы, открытые в «племен­ной» Африке, в равной степени применимы к «современной» Англии. В поис­ках общих законов они упускали из виду контекст. С небольшими известны­ми исключениями они не теоретизировали, а скорее наблюдали за происхо­дящими под влиянием внешних сил процессами, такими, как колониальная администрация, иммигрантский труд и индустриальное развитие. Нет ни­чего лучшего для совершенствования развернутого монографического иссле­дования, чем противопоставить ему другие методы, для того чтобы прибли­зить его к герменевтической модели науки.

Многоголосье

Протяжение исследования во времени и пространстве не устраняет пробле­му валидности, в частности проблему многоголосья и полифонии. Как соци­олог выбирает из множества дискурсов в многоголосном звучании? Опасность такова, что этнографической властью злоупотребляют и дискурсы, не совме­стимые с ее требованиями, подавляются или властная позиция внутри и вне поля делает исследователя глухим к таким дискурсам. Несомненно, единствен­ная теория, привлеченная в полевой работе, направляет и фокусирует иссле­дование, но предполагает эти два противоречия. Слепая привязанность к тео -рии может заглушить респондентов, разрушая эффективное общение.

Да, действительно, в поле существует не одна, а множество перспектив. Руд­никовая корпорация считала, что замбинизация возобновлялась также часто, как и совмещалась с сохранением позиции белых. Хотя подозрительные рудниковые компании замбийского правительства предпочли не будить спящих собак. Белые управленцы утверждали, что замбийцы не были готовы занять места белых, от­сюда создание новых позиций. Замбийские инспекторы рассматривали это как защиту белыми своих интересов через цветное исключение. Непосредственные подчиненные могли присоединиться в некоторых ситуациях к боссам, но также возмущались их глупостью. Наконец, рядовые рабочие возмущались отождеств­лением «продвижения» с замбинизацией, тогда как их интересам больше подхо­дило улучшение жизни каждого. Да, много дискурсов, много голосов. Задача со­циологии состоит в том, чтобы понять смысл каждого, продемонстрировать их взаимосвязь, а не играть ими как разрозненными и несвязанными. Конечно, это сложно: некоторые голоса будут заглушены, а некоторые — усилены. Нам следу­ет позволить им выговориться, оспаривать и изменять нашу «госпожу-повество­вание». И это не причина отказываться от полифонии.

Сокращено по источнику: Буравой М. Развернутое монографическое ис­следование: между позитивизмом и постмодернизмом: Пер. с англ. С. Яро-шенко. // http://socnet.narod.ru/Rubez/10- 11/buravoy.htm

В.Б. Моин Две стратегии

^> Одну стратегию условно обозначим как преимуще-] ственно сциентистскую, другую — как гуманитарную. И та, и другая признают важность теоретического, содержа­тельного анализа исследуемого свойства для выбора ме­тодики измерения. Основное различие между ними опре­деляется тем, в какой степени каждая из этих стратегий учитывает природу социальной реальности, специфику измерения в социальных науках, в частности активную роль объекта и субъекта измерения.

Стратегия, имеющая преимущественно сциентистскую ориентацию, в каче­стве эталона рассматривает измерение в естественных науках. Собственно от­туда она и черпает основные постулаты измерения. Активность субъекта и объек­та измерения в социологии для нее лишь досадная помеха, источник «возмуща­ющего воздействия», ошибок измерения. Усилия направлены в основном на выявление, учет и оценку этих ошибок, повышение устойчивости, точности, валидности данных, элиминирование «возмущающего» воздействия субъекта и объекта измерения. Цель выбора — поиск наиболее надежной, эффективной (с точки зрения возможных затрат) методики. Для этого проводятся экспертиза, сравнительная оценка надежности различных методик. Решающее значение имеют количественные показатели надежности, приоритет содержательного анализа только декларируется. В идеале выбор методики представляется как объективный процесс, инвариантный по отношению к личности исследовате­ля, его результаты предопределяются анализом показателей надежности.

Вторая стратегия строится на основе признания уникальной природы со­циальной реальности, специфики измерения в социологии. Активность объек­та и субъекта выступает здесь не преградой для измерения, а, напротив, его важнейшей предпосылкой. Основной аргумент в пользу той или иной мето­дики — отнюдь не количественные показатели устойчивости, точности, а пред­ставления самого исследователя о природе социальной реальности, измеряе­мой с помощью этой методики. Выбор последней определяется соображени­ями социолога о возможной вариативности исходных данных и способах ее интерпретации в рамках существующих теоретических установок, обыденно­го опыта, здравого смысла. Это сугубо личностный процесс, при котором пол­ностью отбрасывается сциентистский камуфляж «объективности». Исследо­вателю предоставляется полная свобода, он волен выбирать любую методику, даже самую ненадежную с точки зрения традиционных показателей точнос­ти, устойчивости, валидности. Основной прием при выборе методики — не сравнительный анализ показателей надежности, а мысленный эксперимент, предположение о возможных способах интерпретации исходных данных, их социальной и социально-психологической обусловленности, экспликация теоретических и обыденных представлений исследователя, обосновывающих включение исходных данных в тот или иной интерпретационный контекст. Следует заметить, что эта стратегия не только предоставляет исследователю свободу выбора, но и накладывает на него высокую ответственность.

Конечно же в чистом виде та или иная стратегия применяется крайж редко. Реальный выбор — это всегда осознанный или неосознанный комп­ромисс между этими двумя стратегиями. Вместе с тем это две альтернатив­ные, а не взаимодополняющие, как может показаться, стратегии: они стро­ятся на различных методологических основах, разных парадигмах измерения

Основания реальные и мнимые

Социологические исследования весьма условно можно представить в виде схемы: исследователь — методика измерения — источник информации (рес­пондент, документы и т.д.) — первичная информация — научные факты. В основе традиционного сциентистского подхода к выбору методики измерения лежит ряд методологических иллюзий в отношении природы этих элементов.

1. Сциентистские иллюзии в отношении самого исследователя: игнорирова­ние личностного смысла научного знания, тех обыденных представлений, ин­терпретационных схем, репертуаров, которые оказывают существенное влия­ние на выбор методики измерения и интерпретацию результатов. 2. «Иллюзия возможности тотального описания», которая основывается, по мнению В.Б. Го-лофаста, на следующих допущениях: а) эмпирической интерпретации поддает­ся любое понятие; б) полное описание объекта достижимо; в) взаимосвязь между элементами понятия и показателями носит чисто формальный характер, более того, они тождественны; г) переход от понятий к показателям — лингвистичес­кая процедура. 3. Иллюзия компетентности — респондентам, по сути, припи­сывается статус экспертов, имеющих сложившиеся и устойчивые представле­ния по интересующим социолога вопросам, вполне компетентных и в принци­пе объективных, заинтересованных в точных и искренних ответах, способных адекватно репрезентировать свои представления в вербальном поведении. 4. Ил­люзия тождественности обыденного и научного знания, возможности прямого перевода содержания ответов респондентов в научные факты. В.Б. Голофаст говориттакже об иллюзии «непроблематичности обобщения», когда упускаются из виду проблемы теоретической интерпретации данных и необходимость до­казательства их обоснованности на любом уровне обобщения.

На методическом уровне эта стратегия связана со следующими метроло­гическими представлениями: 1) существует истинное значение измеряемо­го свойства, 2) истинное значение отыскать невозможно (неизбежны погреш­ности измерения), 3) имеется множество методик, измеряющих одно и то же свойство; 4) надежность данных, полученных при помощи разных методик, различна; 5) надежность данных определяется путем выявления и оценок ошибок измерения («надежность — это отсутствие различных ошибок», и из­меряется она «размером ошибки»); 6) необходимы нормативы на качество информации, допустимые ошибки.

Соответственно, из множества методик, предназначенных для измерения одного и того же свойства, выбирается та, которая, согласно принятым крите­риям надежности и имеющимся у исследователя возможностям, дает наиболее надежную информацию. Для этого необходима всеобъемлющая система учета и оценки ошибок. Однако область применения традиционных показателей ус­тойчивости и точности (процент неответивших на вопрос; ответов типа «не знаю»; использование отдельных пунктов шкалы и т.д.) для оценки надежнос­ти информации весьма ограниченна. И дело не только в условности, субъектив-

ности при выявлении «нормы» порога (величины допустимого отклонения), но и в субъективизме при нахождении области применения того или иного пока­зателя надежности. Определение ситуаций, в которых применимы эти показа­тели, зависит от представлений самого исследователя об объекте и приписыва­емых ему свойствах. Кроме того, и при определении показателей «надежности» проявляет себя постулат о невозможности точного измерения, а следовательно, невозможности знания точной величины ошибки.

Ограниченность, скорее, принципиальная невозможность доказательства надежности методики измерения осознается и теми исследователями, кото­рые наиболее активно занимаются разработкой количественных показателей надежности: «всюду присутствует определенная доля необоснованности из­мерения»; «до сих пор не разработаны общепринятые способы, позволяющие решить, дает ли данный ответ достоверную информацию или нет»; «важно осознать принципиальное наличие в наших данных неопределенности»; «до­казать эмпирически надежность полученной исследователем информации исчерпывающим образом невозможно».

В целом, как совершенно справедливо отмечал К. Берка, «перспектива применения числовых вычислений (очень заманчивая!), притягательная сила формального подхода, стремление к повышению точности» не должны «пре­валировать над реальными условиями, делающими измерения фактически осуществимыми». Вместе с тем основные допущения, на которых основы­вается рассматриваемая стратегия выбора, не учитывают специфику изме­рения в социологии, природу изучаемой социальной реальности, в частно­сти активную роль субъекта и объекта измерения.

Представляется, что альтернативная (гуманитарная) стратегия выбора методики должна строиться на основе преодоления методологических иллю­зий и базироваться на следующих основных допущениях:

♦ Неизбежно рассогласовывание между теоретической и эмпирической интерпретацией понятий. Это допущение вытекает из признания невозмож­ности полной верификации (фальсификации) теоретических понятий. Тео­ретические понятия отражают идеальные объекты (конструкты), измерению же подлежат реальные свойства, явления. Соответственно и эмпирическая интерпретация понятий неизбежно является неполной, частичной.

♦ Измерение представляет собой социальную деятельность, элемент ре­альной жизненной ситуации, в которой осуществляется выбор способа по­ведения. Во время опроса респондент выбирает тот или иной вариант вер­бального поведения, создает свои версии событий, намерений и т.д.; иссле­дователь отбирает способы интерпретации ответов, фактического поведения (наблюдение) или текста (анализ документов). Все эти выборы представля­ют собой факты-события (факты в онтологическом смысле слова).

♦ Факты (в гносеологическом смысле слова) как элементы научного зна­ния — результат интерпретационной деятельности исследователя. Иными словами, научные факты — отягощенная интерпретацией первичная инфор­мация. Зафиксированный в ней выбор, осуществленный в реальной, хоть и специфической жизненной ситуации, сам по себе «неоднозначен, его зна­чение потенциально многомерно».

Следствия, вытекающие из признания этих допущений: 1) различие объек­та исследования и объекта измерения существует даже при измерении таких, ка­залось бы, очевидных признаков, как пол, возраст; 2) измерительные процеду-

ры предназначены для стимулирования социального поведения (респонденто! исследователя) и фиксирования сделанного ими выбора; 3) первичная инфор мация представляет собой зафиксированный при помощи разных средств (ко дов, шкал, баллов и т.п.) выбор. При опросе — это выбор вербального поведе ния, сформулированных респондентом для исследователя версий событий мотивов и т.д.; 4) различные вопросы, разные методы измерения создают нео динаковые условия и контекст для выбора, по-разному стимулируют активност респондента и исследователя. Соответственно, в методах могут различным об разом проявляться изучаемые свойства. Даже методики, предназначенные дл измерения одних и тех же свойств, по сути, измеряют разные свойства, 5) пока затели устойчивости, точности — важные параметры, характеризующие первич ную информацию, существенно расширяющие возможности ее интерпретации анализа, реконструкции на ее основе исследуемых свойств. Но сами по себе эт1 показатели не свидетельствуют о качестве, надежности информации; 6) первич ная информация вне интерпретации не может быть истинной или ложной, на дежной или ненадежной; 7) процесс измерения исследуемого свойства не завер шается на этапе сбора и обработки первичной информации. Необходимое зве но этого процесса — интерпретация первичной информации, реконструкция н ее основе исследуемых свойств. Лишь в результате интерпретации первичны данные становятся научными фактами, элементами научного знания (не важ но в данном случае, истинны они или ложны), и лишь после этого мы може? говорить об их валидности, надежности и т.д.; 8) первичная информация реля тивна относительно целей объекта исследования, способов интерпретации. Одн и та же информация может использоваться для реконструкции различны свойств, явлений. И, наоборот, разные данные могут привлекаться для изуче ния одного и того же свойства. «Всегда существует такой концепт, котором соответствует эмпирическая интерпретация, инет такой информации, котора бы ни о чем не говорила»; 9) объект интерпретации — зафиксированный npi помощи различных измерительных процедур (шкал, баллов и т.д.) выбор, осу ществленный респондентом или исследователем в специфической жизненно! ситуации. Интерпретировать — значит объяснить, найти причины того ил] иного выбора. Интерпретация, по сути, представляет собой процесс приписы вания, каузальной атрибуции; 10) существует множество интерпретаций одни и тех же первичных данных в рамках различных интерпретационных контек стов, систем референций. Ни одну из них нельзя считать полной, исчерпываю щей, в каждой теряется часть смыслов, заключенных в первичной информации Невозможно исчерпывающим образом доказать обоснованность интерпретаци1 первичной информации.

В соответствии с этими представлениями о специфике измерения в социо логии стратегия выбора методики должна, на наш взгляд, определяться следу ющими положениями: 1. Разные методики, предназначенные для измерени: одних и тех же свойств, измеряют разные свойства (или различные аспекты эти свойств). 2. Цель выбора — поиск методики, измеряющей те свойства (аспекп исследуемого свойства), которые соответствуют интерпретационным схемам ис следования. 3. Сравнительная оценка надежности разных методик необязатель на — критерии надежности не являются основанием для предпочтения той ил! иной методики. 4. Суть сравнительной оценки разных методик — выявление тсн социальной реальности, которая измеряется с их помощью. 5. Для оценки ме тодик необходим мысленный эксперимент в связи с возможной интерпретацие!

результатов измерения и экспликации теоретических и обыденных представле­ний, лежащих в основе той или иной интерпретации.

Особо следует подчеркнуть важную роль здравого смысла, обыденных пред­ставлений, которыми имплицитно пользуется социолог при выборе методи­ки и интерпретации результатов. Роль здравого смысла в социальных науках хотя и признается, но явно недооценивается. Вместе с тем принципы эписте­мологии и логики здравого смысла, «социологические» и «психологические» концепции обыденного сознания, в том числе и концепции личности, часто имплицитно включены и в общие социальные теории, и в конкретные мето­дики исследования. Важные в повседневной жизни принципы здравого смысла отнюдь не носят универсального характера. Их экспликация и критический анализ зачастую позволяют совершенно по-новому взглянуть на проблему, ведут к переосмыслению традиционных методик измерения, более глубоко­му пониманию природы изучаемой социальной реальности.