Запись №171 из «записок Дж. Д. Флоры»

(Перев. А. Поданев)

(Где-то в странно оформленном здании в Вашингтонском правительственном центре, 23 февраля 1996 г.)

«ХОРОШО, доктор Флора. Вы начнете завтра. Как я сказал, вся работа по помещению должна быть сделана. Вы будете проходить личный досмотр, перед входом в крыло A42, а также при выходе из него. Извините, но таковы правила. Официально Вы будете проводить компьютерное исследование. Любое слово… любому… о том, что происходит там...» – его жест был достаточно ясен. Он казался удивленным. Я – напротив.

«Весьма интересное собеседование при приёме на работу, должен я вам сказать» – отметил я, хмурясь.

«Это – не беседа, всё уже решено, и я здесь должен дать Вам указания. Любые вопросы?»

«Нет, – сказал я сухо, – я не заинтересован...»

Офицер фальшиво и весело рассмеялся.

«У Вас нет выбора, доктор Флора, или я не ясно дал это понять?»

«Да, слышал, – добавил я, – но я не берусь за работу, в которой, как я знаю, не преуспел бы. И это, конечно, не было бы ни в ваших интересах, ни...»

«Вы – наш лучший выбор на данный момент» – сказал он, явно раздраженный. И через секунду или две медленно процедил: «К сожалению...»

«Это не может быть сделано. Не тот путь, который имеет смысл, по крайней мере» – настаивал я.

Офицер рассердился, поднял тон и взорвался без предупреждения.

«Почему «нет», доктор Флора, это – только какие-то х…е переводы каких-то х…х старых текстов из х…го странного места и на х…м сверхъестественном языке! Почему, х…я, разве Вы не только тем и занимаетесь, что делаете эту х…ю работу?»

Какое-то время я молчал. Он уставился на меня с отвращением.

«Можно ещё кофе?» – спросил я, наконец.

«Подойдите» – сказал он, указывая на довольно грязный термос на столе между нами.

«Я могу рассказать Вам, почему, но для этого потребуется немного времени» – сказал я.

«Можно заодно и рассказать» – сказал офицер, отклоняясь на спинку кресла.

Я глотнул несвежего и водянистого кофе, прочистил голос и начал объяснять.

«Приблизительно два года назад я был приглашен на завтрак к вождю одного из племен, обитающих на холмах в Северном Таиланде около восточной стороны Золотого Треугольника на Тайской стороне реки Меконг».

«Подождите, – прерывал меня офицер, роясь в груде бумаг. – Это, должно быть, было или 11 декабря 1993, или 9 января 1994, что за день был тогда?» – спросил он меня.

«Это было в декабре, а разве это имеет значение?» – сказал я.

«Только для отчета» – ответил он, делая пометку на клочке бумаги, и я продолжил.

«После нескольких часов на спинах слонов, которые останавливались каждые полмили, чтобы перекусить вне расписания, мы, наконец, встретили племя в маленькой долине в предместьях горы.

Моим гидом и переводчиком был парень, который утверждал, что является Тайским гражданином, но чьё семейство жило в Лаосе около Кампучийской границы. Он был членом отряда Красных Кхмеров – долго и не добровольно, и уже давно, как он не раз подчеркивал, – и мы поддерживали коммуникацию комбинацией французского с жестикуляцией.

В этой части мира границы и национальности не имеют никакого реального значения, как Вы можете знать».

Я глотнул ещё этой невыразимо мерзкой смеси быстрорастворимого кофе, сухого молока и искусственного сахара, вызвавшей у меня мгновенную тошноту и ограниченное смазывание горла.

Офицер смотрел на меня, будто я был террористом или кем-то вроде того. Я глубоко вздохнул, снова прочистил горло и продолжил:

«Сейчас там, на возвышенностях в горах, все главные племена имеют свой собственный язык. Знаете, наименование «племя холма» может несколько вводить в заблуждение: «холмы» – это крутые и высокие горы в районе джунглей, которые являются труднопроходимыми для всех, кроме слонов. Так или иначе, я не знаю и не желал бы никогда знать то, из чего был сделан наш завтрак, так как люди там едят то, что им кажется пригодным, а пауки и змеи рассматриваются в качестве деликатесов.

Вождь племени был удивлен и изумлен мягкостью и гладкостью моих рук и безотлагательно возжелал узнать, как это я обеспечивал продовольствием своё семейство. Очевидно, что единственно, когда я иногда нуждаюсь в своих руках, – так это, должно быть, при замене жёсткого диска в качестве компьютерного «чайника», не считая печатания сообщений по электронной почте. В сравнении с их руками, мои смотрелись гладкими, как шелк, и были явно не пригодны для того, чтобы раздавить змею любого размера.

Короче говоря, вопрос свелся приблизительно к следующей французской фразе: "Comment tu chasse des betes pour ta femme de faire dejeuner pour to toi et tes enfants?" Или, в переводе на английский: «Как Вы ловите животных для своей жены, чтобы приготовить завтрак для себя и своих детей?»

Вы, кажется, весьма хорошо знаете, что я не женат и не имею детей, но у меня есть сосед по квартире, две собаки и рыба в пруду. Я рулю минут 40 по автостраде, чтобы добраться до Университета, где я работаю, играя с компьютерами, алгоритмами и дикими теориями всех сортов, и, к своему не прекращающемуся удивлению, даже получаю за все это деньги, трачу их прежде, чем получаю, и питаюсь либо в ресторане, либо в забегаловке университетского городка, либо открываю банку и грею её содержимое на газовой плите. А мой переводчик видел автомобили иные, чем военные грузовики, только в прицеле своего AK-47, и никогда не слышал о компьютере.

Но он был знаком со всеми видами электроники, подобно радиоуправляемым и спусковым устройствам для подрыва взрывчатки, легких включателей и т.п., и, в конце концов, мои объяснения о том, что я делаю для выживания, свелись к кое-чему следующему:

«Дж.Д. едет в течение десятой части дня на очень, очень быстром виде слона (который питается воняющей водой) к искусственной горе с множеством пещер в ней, в которой и день и ночь сияет свет; он делает мертвые вещи, которые играют музыку и говорят слова, и сохраняет эти волшебные вещи для других людей; он говорит с людьми, которые находятся вдалеке – много, много часов поездки на слоне, и он рисует символы, которые другие люди в совершенно разных местах немедленно получают и узнают. Он получает своего рода перлсы, которые он обменивает на вещи, которые получает сейчас, но за которые он отдает реальные перлсы намного позже, ест животных и растения (кроме насекомых, грызунов и змей), которые были пойманы, убиты и приготовлены другими людьми, или зажигает огонь, чтобы нагреть мертвых животных или растения (кроме насекомых, грызунов или змей) в своём доме, который, в основном, является пещерой с двумя маленькими озерками перед ним, один для плавания, другой для рыбы. Он кормит двух собак и две дюжины рыб, но ни тех, ни других он никогда не намеревается поиметь на обед».

Теперь вождь думал, что я должен быть адским волшебником. Но он был весьма озадачен и не понимал, как же я мог быть настолько глуп, чтобы иметь собак и рыбу, и не есть их. Так что он был очень скептически настроен и попросил, чтобы я указал дерево с «дурусом».

«Дурус», как объяснил мне мой переводчик, – это белый гигантский муравей, который живет внутри некоторых каучуковых деревьев, и он очень вкусен и хрустящ, когда съеден живым, но становится смертельным ядом через несколько минут после умерщвления.

Теперь, раз я на самом деле был странного типа волшебником, которым (как я, оказывается(?), утверждал, согласно переводу моего переводчика) я был, то, конечно, я не буду иметь никаких проблем вообще, чтобы найти дерево с «дурусом». После объяснения, что я понятия не имел о вышеназванном предмете, вождь пошел собираться, что бы показать мне, как их искать. Техника выяснения, находятся ли «дурусы» в каучуковом дереве, заключалась в том, чтобы постучать по стеблю, подождать приблизительно 10 секунд и затем постучать снова.

Если бы «дурусы» были в дереве, то они царапали бы древесину с внутренней части дерева, и можно было тогда идти собираться, свалить именно это дерево (что займет несколько часов работы с инструментами племени). Само собой разумеется, что я испытал невероятное облегчение, когда он не нашел дерева с «дурусом» и отказался от поиска. Тогда он решил, что я должен на прощание спеть песню, и я спел «Тихую ночь», потому что это единственная песня, которую я помнил. Все смеялись надо мной и не могли поверить, насколько же я оказался глуп...

Офицер прерывал меня: «Так, в чем же х…й вопрос, доктор Флора? Почему бы Вам не перевести этот х…й текст и не заканючить с этим?»

«Ну, неужели Вы не видите, – постарался я объяснить ещё раз, – между двумя различными языками с любым надлежащим количеством точности и/или ответственности можно перевести только тогда, когда минимальное контекстное соответствие вовлеченных окружающих сред может быть надежно развито в такой степени, что выданная уверенность в правильности завершаемых корреляций ясно и безошибочно превышает неуверенность в любых происшествиях с нереальными ассоциациями и/или структурными интерпретациями.

И особенно в полном отсутствии твердых физических объектов, которые могли бы потенциально использоваться как ссылки, чтобы установить отношения между и ограниченными, и неограниченным абстрактными построениями в любой из вовлеченных лингвистических структур.

И даже тогда любые двусмысленности или нюансы подразумеваемого эмоционального или риторического ударения и выразительности должны непременно быть разработаны в развитии, диалектический сценарий которых...»

«Завтра, в 9 утра, доктор Флора» – сказал офицер, медленно поднял свою правую руку, постучал по часам и указал на дверь.

Безмолвный намёк, который даже я не смог игнорировать...