Глава 7 соглашения и стратегии: «хорошие документы создают хороших друзей»

 

‑‑ Об этом вы поговорите с нашими адвокатами! – выкрикнули с мрачными лицами Стив и Сэнди, спускаясь с крыльца и направляясь к своей машине. Ошеломленные, Даррен и Мария молча стояли в дверях, провожая взглядом автомобиль, удалявшийся вдаль по проселочной дороге. Стив и Сэнди покинули общину Тополиные Ручьи (Cottonwood Springs) несколько дней назад, сказав, что они больше не желают участвовать в проекте. И теперь они вернулись для того, чтобы забрать обратно свой взнос в 22 000 долларов.

‑‑ Но... но... вы же знаете, что мы потратили все деньги, ‑ ответил Даррен, не веря своим ушам. – На платеж по кредиту, на новую крышу, на ремонт насоса... Адвокаты появились на следующий день с заготовленным исковым заявлением в суд. Стив и Сэнди требовали не только возвращения 22.000 долларов за вступительный взнос и арендный платеж за землю, но15 000 долларов сверх этого за судебные издержки и моральный ущерб, а также 4200 долларов в качестве заработной платы за два месяца, проработанные в общине, из расчета по 10 долларов за час. Для Даррена и Марии это было настоящим кошмаром.

После трех лет встреч в инициативной группе по созданию общины они нашли свою идеальную землю, 83‑акровое ранчо в сельской Монтане, но никто из остальных членов группы не решился окунуться в новую жизнь. Уверенная в силе прекрасного образа будущего поселения, пара вложила большую часть своих сбережений в первоначальный взнос за участок и переехала на ранчо, захватив с собой и свою домашнюю гончарную мастерскую. За два года они приняли множество гостей, но ни один не стал членом общины.

«Именно поэтому мы все никак не брались дописать наш устав, ‑ говорит Мария, ‑ мы не хотели принимать единоличные решения по поводу будущей общины, не зная пожеланий других участников. Мы хотели, чтобы все это было сделано вместе.» Стив и Сэнди были первыми, кто показались теми самыми людьми. Они любили землю и тоже мечтали о самодостаточной сельской общине, у них были замечательно подходящие профессии – он был строителем, она – садовником. У них было достаточно денег для того, чтобы заплатить членский взнос и арендную плату, и они могли позволить себе сразу переехать на землю и поселиться в своем жилом автофургоне. Вдобавок ко всему, они приехали как раз в момент надвигавшихся финансовых затруднений ‑ через несколько недель наступал срок первого платежа по кредиту, на который было куплено ранчо.

Казалось, этих людей сам Бог послал в ответ на молитвы Даррена и Марии. Первый месяц все шло как по маслу. Наслаждаясь взаимной компанией, друзья провели немало часов в трудной, но благодарной работе, перекрыв крышу над амбаром, который должен был стать общей столовой, заменив колодезный насос и совершенствуя оросительную систему в будущем саду. «Нам было так хорошо, что было совершенно не до устава и документов. – вспоминает Мария, ‑ тем более, что было так много работы, и хотелось закончить крышу и оросительную систему, пока стояла хорошая погода. Мы знали, что за документы мы еще успеем сесть потом».

На второй месяц Сэнди обратила внимание на некоторые места в плане застройки участка, которые ей не понравились. Нельзя ли ей и Стиву поставить свой дом вот тут, а не там, где план предусматривает застройку? Могут ли они построить свой дом из современных строительных материалов, а не из более трудозатратных натуральных, как предлагают Даррен и Мария? Сэнди и Мария начинали все более нервничать. Мария хотела, чтобы Сэнди перестала превращать Тополиные Ручьи во что‑то чужеродное. Она никак не рассчитывала, что новые люди захотят таких перемен. Сэнди была расстроена, чувствуя, что здесь не получается совместно воплощать тот образ будущей общины, который они представляли со Стивом. Мария, в свою очередь, полагала, что некоторая борьба за власть в самом начале существования общины – это нормальное явление, так как совместная жизнь всегда обнажает слабые места людей.

Имея немалый опыт работы в группах, она старалась видеть конфликт не как проблему, но как возможность укрепить связи между участниками в процессе его разрешения через откровенное высказывание наболевшего и приход к обоюдному соглашению. Но подобного рода идеи были чуждыми для Сэнди, которая воспринимала нарастающее напряжение как сигнал, что все идет не так. Отношения между основателями и новоприбывшими продолжали ухудшаться, пока Даррен и Мария не предложили провести серьезное собрание для разбора всех спорных вопросов. Однако Стив и Сэнди восприняли предложенную процедуру как что‑то непонятное и потустороннее. «Нет, это уже не община!» ‑ подумали они и решили, что у них нет другого выхода, кроме как уйти. И вот тут‑то они обнаружили, что возможность забрать назад свои деньги для выходящих из общины членов предусмотрена не была.

Все, что Даррен и Мария могли показать им – это красивые описания их идей и образов и наполовину дописанный проект устава, с которым, как помнилось Марии, они сказали, что согласны. Однако поскольку не было ни одного общего документа, подписанного сторонами, получалось, что никаких конкретных соглашений, которые следовало выполнять, между ними заключено не было. У вступивших в общину не было обязательства следовать образу или планам основателей; у основателей не было обязательства что‑либо кому‑либо выплачивать. Все были несчастны, и каждый, что называется, отдал бы полцарства за клочок подписанной бумаги. Слава Богу, до суда дело не дошло и окончилось мировым соглашением. Получив от банка реструктуризацию кредита (ставшую возможной благодаря своевременной выплате взноса и произведенным улучшениям заложенной недвижимости), Даррен и Мария вернули Стиву и Сэнди внесенные ими 22 000 долларов, но отказали в дополнительных требованиях.

Хотя основатели и не потеряли свою землю, они потеряли не менее дорогое – своих новых друзей, радость и вдохновение от начавшей сбываться мечты, немало энергии и веры в будущее. Стив и Сэнди вернули обратно свои деньги, но не оскорбленную гордость и достоинство, и уж точно не свои мечты о жизни в общине. Уязвленные и разочарованные, они после этого уже никогда не проявляли интереса к альтернативным сообществам.

ЛЮДИ ПОМНЯТ СЛОВА ПО‑РАЗНОМУ

Истории, подобные этой, случаются более чем часто. Некоторые общины начинают действовать, заключив лишь устные соглашения, но... что делать, если люди запомнили их по‑разному? Я могу помнить, что, согласно нашему соглашению о трудовых и финансовых вкладах, если случится роспуск общины и продажа принадлежащей ей земли, я получу компенсацию за реально проработанное в общине время в долларах, по рыночным расценкам. Но ты можешь помнить то же самое соглашение в том ключе, что я буду вправе получить только определенный процент от стоимости продаваемой недвижимости. Подобное расхождение в понимании может не причинять нам никаких проблем – до тех пор, пока мы не решим ликвидировать общину и продать общее имущество. Почему же тогда нормальные, соображающие люди вроде нас не догадались просто записать соглашение на бумагу?

Как бы это ни было прискорбно – ведь так просто предотвратить проблему! – многие формирующиеся общины спотыкаются и даже терпят крах только оттого, что их основатели с самого начала не записали своих соглашений. Месяцы и годы спустя, когда приходит время применять их, они начинают разбираться и видят, что помнят соглашения по‑разному. К несчастью, даже совершенно бескорыстные и доброжелательные люди могут вспомнить один и тот же разговор или соглашение в таких разных деталях, что обоим может показаться, что вторая сторона пытается обмануть, злоупотребить или манипулировать ими. Это одна из наиболее распространенных и наиболее разрушительных «мин замедленного действия», приводящих к структурному конфликту.

Почему же тогда столь многие будущие общинники не записывают свои соглашения? Почему этот тип структурного конфликта случается так часто? Я думаю, здесь дело в том, что многие идеалистически настроенные и стремящиеся к светлому будущему люди подсознательно считают, что единственная причина для того, чтобы записывать соглашения – это защититься от обмана со стороны контрагента. А кто станет подозревать в обмане своих собратьев по сотворению более совершенного общества? Это невозможно представить, это невежливо, это как‑то низменно! «Если я предложу записать все на бумагу и потребую его подписи, он, должно быть, подумает, что я жутко черствый и меркантильный человек!»

Здесь проявляется характерная черта идеалистического мышления: человек воспринимает мир как борьбу добра со злом, и поэтому любые проблемы и неприятности автоматически объясняет присутствием чьей‑то вины или злой воли. В такой картине мира все люди, порой даже неосознанно, подразделяются на «плохих» и «хороших», «светлых» и «темных», и естественно, что люди, которые оценены как «хорошие», в принципе не воспринимаются умом как возможные источники будущих проблем. Предвидеть возможные проблемы в отношениях с другим человеком для такого мышления эквивалентно признанию человека «плохим», а это невозможно, если человек признан «хорошим». Выход в конечном счете заключается в отходе от оценки любых событий как «позитивных» или «негативных» и понимании того, что любое «добро» или «зло» субъективно ‑ тогда мышление становится более реалистичным и способным предвидеть возможные сложности и проходить через них без того, чтобы делать кого‑либо виноватым в этом. – лирическое отступление перев.

Поэтому люди, которым хочется, чтобы этот мир стал лучше – и которые стремятся сделать его лучше, ‑ ощущают мучительную боль и неловкость, когда речь заходит о записи соглашений. Ведь это же тогда, по сути, означает, что я в глубине души не доверяю человеку и подозреваю его в чем‑то? Разве не правильнее просто не подпускать к себе такие мысли? Благожелательные люди подобного склада смогут избежать угрызений совести, если будут иметь в виду следующие три закономерности человеческой памяти:

1. Джек очень отчетливо помнит, что он имел в виду – о чем он думал и что живо представлял во время разговора, – но совершенно не помнит, какие конкретно слова он говорил. (Люди очень часто говорят не то, что имеют в виду – не из‑за желания обмануть, но просто из‑за недостаточно развитых речевых навыков.) Не зная, что именно Джек имел в виду, Джилл может вспомнить лишь слова, которые он сказал, а это совсем не то, что помнит он.

2. Джилл уверена, что она помнит, что именно сказал Джек, но в действительности в тот момент она не прислушивалась к его словам. Она была настолько увлечена своими мыслями по поводу предмета разговора, что увидела в его словах собственные мысли и образы. Но это совсем не то, что он на самом деле сказал. Он хорошо помнит, что он сказал ‑ но никак не то, о чем думала Джилл в то время, как он это говорил!

3. Джек что‑то сказал и, видя, что Джилл кивнула в знак согласия, он предполагает, что мысль, которую он намеревался передать, идентична той мысли, которая сформировалась в уме Джилл в результате его слов. Но в действительности Джилл интерпретировала то, что она услышала, совсем по‑другому. И опять в результате оба помнят не одно и то же.