Начало «екатерининского века».

Заняв трон в результате заговора, Екатерина II должна была править так, чтобы оправдаться в глазах подданных, прежде всего поддержавших ее дворян, и удостоиться их любви и признательности.

О вольности дворянской. Екатерина II подтвердила указ от 18 февраля 1762 г. «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». Дворяне получили право оставлять военную или граждан­скую службу и выходить в отставку, когда пожелают. Они могли вообще не служить, жить в столице, городах или в имениях — по своему усмотрению. Благородные люди имели право в любое время уезжать за границу, слу­жить у иностранных правителей, а потом, возвратившись на родину, про­должить свою карьеру здесь в полученном за рубежом звании. Отменялись все телесные наказания дворян. Дворяне имели право лично обращаться к императрице с прошениями и жалобами. В.О.Ключевский остроумно заметил, что так было покончено с «дво­рянским крепостным правом». Далее историк продолжал: «По требова­нию исторической логики и общественной справедливости на другой день, 19 февраля, должна была бы последовать отмена крепостного права, она и последовала на другой день, но спустя 99 лет». (Манифест об отме­не крепостного права вышел 19 февраля 1861 г.)

Отношение к крепостному праву. Но тогда, в 1762 г., Петр III, и не думал освобождать крестьян. Екатерина II много раз неодобрительно вы­сказывалась о крепостном праве, называла его рабст­вом, но не решалась упразднять, потому что российским помещикам кре­постное право казалось явлением естественным, и они свергли бы любо­го, кто покусился бы на их выгоду. К разговорам о вреде рабства большин­ство дворян относилось либо равнодушно, либо враждебно.

Пример тому — конкурс, объявленный Вольным экономическим обществом. Это общество возникло в 1765 г. и ставило целью знакомить помещиков с рациональ­ными способами ведения хозяйства. На конкурс поставили вопрос: полезно ли для общества, чтобы крестьяне имели в собственности землю и иное движимое и не­движимое имущество? На конкурс поступило 162 работы: из них 155 прислали иноземцы, в том числе Вольтер и знаменитый математик Эйлер; и только 7 — рус­ские. Некоторые отечественные авторы критиковали пороки крепостничества, но о необходимости свободы крестьян говорилось в иностранных работах. Впрочем, даже победитель конкурса французский ученый де Лабей советовал не спешить в России с отменой крепостного права, т.к. дикого русского мужика необходимо просветить и подготовить к воле.

Дворянское столичное общество знало о содержании конкурсных работ в основ­ном по слухам. Их не печатали, а рассматривали в узком кругу с участием импера­трицы. Призывы Вольного экономического общества к внедрению в хозяйство новшеств не находили широкого отклика, а провинциальные дворяне часто вооб­ще о трудах Вольного экономического общества ничего не слышали.

Уложенная комиссия

Большой шум в России вызвала другая инициатива императрицы. Екатерина II заявила, что для улучше­ния коренным образом российских порядков необходимо составить новое Уложение справедливых и разумных законов. Выработку новых законов она решила поручить Уложенной комиссии из выбранных представителей почти всех сословий. И вот, в 1767 г. в Грановитой палате московского Кремля собрались 564 депутата — представители дворян, купцов, государ­ственных крестьян и даже депутаты от различных народов, входивших в Российскую империю. Не допущены к работе в Уложенной комиссии бы­ли только крепостные. Депутаты привезли с мест наказы (пожелания к новым законам).

Открылась работа Уложенной комиссии слушанием наказа Екатери­ны П. Императорский наказ содержал пересказ и заимствования из работ просветителей Монтескье, Беккария, Юста и статей знаменитой француз­ской «Энциклопедии»1. Екатерина заявила, что намерена продолжать дело преобразования России на европейский лад, начатое Петром Великим. Императрица высказалась против крепостного права, против обычая при­менять в суде и следствии пытки, говорила о веротерпимости и предложи­ла обсудить вопрос о равенстве всех людей перед законом. В заключение Екатерина выразила надежду, что новое Уложение сделает российский на­род самым счастливым.

Речь императрицы произвела впечатление в России и за ее пределами. Екатериной II восхищались Вольтер, Дидро, Гримм и другие европейские просветители, с которыми российская императрица вела оживленную пе­реписку. Позже Вольтер написал одному из своих русских корреспонден­тов по переписке: «Я боготворю три предмета: свободу, терпимость и вашу императрицу».

Начались заседания Уложенной комиссии, которые тянулись полтора года. «Общее благо» никак не вырисовывалось... Каждое сословие отстаи­вало свои интересы.

Государственные крестьяне жаловались на тяжесть налогов, на захват зе­мель помещиками. Купцы возмущались тем, что дворяне открывают заво­ды и занимаются торговлей. Большинство дворянских депутатов наотрез отказывались сократить свою власть над крепостными. Об освобождении крепостных людей и слышать не хотели.

Лишь отдельные депутаты предлагали меры, которые, не слишком ущемляя ма­териальные интересы помещиков, защищали крестьян от их всемогущества: так, дворянин Козельский предлагал закрепить законом оброки и повинности крепо­стных, чтобы помещики не могли самовольно увеличивать их; депутат Маслов го­ворил, что следует создать особую государственную коллегию для управления вла­дельческими крестьянами, которая бы собирала с крепостных подати и оброки в пользу помещиков; несколько депутатов стояло за наделение крепостных кресть­ян правом собственности на землю.

Между тем грянула война с Турцией. Многие дворяне-офицеры заспе­шили в полки. Под предлогом войны деятельность комиссии временно приостановили, но по окончании военных действий она так и не возобно­вила свою работу.

Некоторые аристократы, например воспитатель наследника Павла Ни­
кита Панин, надеялись, что при Екатерине II будет ограничено самодер­
жавие в пользу дворянства, и прежде всего — аристократии. Панин разра­
батывал проект реформ, который был сродни идеям Д.М.Голицына.
Мечты о конституции. Через несколько недель после возведения Екатери ны II на трон воспитатель ее сына Н.И.Панин поднес императрице проект, где живо изобразил «временщиков, куртизанов и ла­скателей», которые сделали из государства «гнездо своим прихотям» и по­творствуют «лихоимству, роскоши, мотовству и распутству». Исправить положение Панин предлагал, ограничив самодержавие особым Импера­торским советом из 6—8 человек и созданием Верховного Сената, где засе­дали бы пожизненно депутаты, назначенные монархом, и депутаты, из­бранные от дворянства. В XIX в. декабрист М.А.Фонвизин рассказывал, что Панин желал, чтобы «Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставались бы исполнительная, с правом утверж­дать обсужденные и принятые Сенатом законы и обнародовать их».

Идеи Панина, как мы видим, перекликались с идеями Д.М.Голицына, пытавшегося ограничить самодержавие в 1730 г. Но Екатерина II не допускала никакого вмешательства в свои самодер­жавные права. Она вообще была убеждена, что абсолютная монархия — идеальная форма правления для России. «Российская империя есть столь обширна, — писала императрица, — что, кроме самодержавного государя, всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочие медлительнее в исполнениях». Н.И.Панин, в конце концов, сжег проект своей «Конституции». Прав­да, рассказывали, что даже за два дня до своей смерти этот высокопостав­ленный екатерининский вельможа убеждал наследника престола Павла даровать России конституцию. Кстати сказать, Павла, по мере его взросления, Екатерина II стала ненавидеть: она полностью отстранила сына от участия в государственной деятельности, а в конце своей жизни подумывала оставить престол внуку — Александру Павловичу. Итак, неограниченное русское самодержавие не пострадало при «просвещенной императрице», новое Уложение справедливых законов тоже не было создано.

Усиление крепостного прав. Но законы в стране принимались. Так, по указу от 17 января 1765 г. помещик мог отправить неугодного своего крепостного уже не только в ссылку в Сибирь, но и на каторгу, при­чем срок каторжных работ устанавливал сам помещик. Он же мог в любой момент вернуть каторжного домой.

Два других екатерининских указа запрещали под угрозой ссылки в Нер­чинск крепостным жаловаться на помещика и возлагали содержание воин­ских команд, посланных усмирять волнения крестьян, на самих крестьян.

Вовсю процветала торговля крепостными людьми.

Лишь одного права не имел помещик по отношению к своей крещеной собственности — не имел права убивать. Однако на деле многие крестья­не умирали вследствие наказаний, наложенных хозяевами. Психически ненормальная помещица Дарья Салтыкова замучила до смерти около ста человек, прежде чем ее отправили «за душегубство» под суд, а потом за­ключили в монастырскую тюрьму.

С 1750-х гг. в состоянии волнений находились приписанные к заводам крестьяне. Их положение было незавидным: многие казенные мануфакту­ры передали помещикам — те увеличивали повинности крестьян, переводя их с денежного оброка на дополнительные внезаводские работы (заготовку и поставку дров к заводам и т.п.). Приписные крестьяне роптали, их глав­ным чаянием были отмена заводской барщины и возвращение статуса го­сударственных крестьян. Екатерина II отправляла на заводы Урала и в иные места воинские команды, которым поручалось привести заводских людей «в должное рабское послушание». Действия команд отличались жестокос­тью. Так, в 1762 г. генерал-квартирмейстер А.И.Вяземский на уральских за­водах устраивал почти поголовные порки приписанных к заводам людей.

Но в то же время грубое давление на крестьян чередовалось в «екатери­нинский век» с мерами, которые облегчили положение отдельных групп крестьян. Екатерина II ограничила произвол остзейских баронов (немецких по происхождению дворян Прибалтики), введя регламентацию по­винностей прибалтийских, латышских и эстонских крепостных крестьян. Прибалтийским крестьянам разрешили подавать жалобы на произвол по­мещиков, были ограничены телесные наказания крестьян.

Секуляризация церковных владений. В 1764 г. вышел екатерининский указ о секуляризации церковных владений. (Такой указ издавал и Петр III, но в ходе дворцового переворота в пользу Екатерины, его отме­нили.) Около 2 млн. монастырских крестьян обоего пола перешли в уп­равление Коллегии экономии. Поэтому их стали называть экономически­ми. Положение бывших монастырских крестьян улучшилось. Ненавист­ную барщину отменили, крестьяне получили дополнительную землю к наделам. Государству они обязаны были теперь выплачивать денежный оброк, что способствовало торговой деятельности крестьян, росту их предприимчивости и инициативы. По мнению историков, до 1764 г. при­мерно 100 тыс. монастырских крестьян находились в волнении. Екатери­на II в своих «Записках» свидетельствовала, что в год ее восшествия на престол до 150 тыс. монастырских и помещичьих крестьян «отложилися от послушания, коих всех усмирить надлежало». После указа о секуляри­зации волнения бывших монастырских крестьян пошли на убыль.

Указ о секуляризации имел еще одно важное следствие. Государству бы­ла окончательно подчинена православная церковь. Это явилось заверше­нием длительного процесса постепенного лишения церкви самостоятельности, поэтому духовенство спокойно восприняло волю императрицы. Лишь ростовский митрополит Арсений Мацеевич выступил против, за что был лишен сана и отправлен в ссылку.

Придворная жизнь. Балами и празднествами двор Екатерины затмил Ели­заветинский. Он блистал роскошью. Чтобы быть в те времена светским человеком, надо было иметь несколько кафтанов с зо­лотым шитьем, бархатную шубу с золотыми кистями, всякие мелочи — типа осыпанных драгоценными камнями табакерок, парадный выезд с шестеркой лошадей и золоченым экипажем. Наряды придворных дам удивляют изысканностью, богатством и числом. Впрочем, придворные кавалеры немногим уступают дамам — костюм графа Орлова был расшит бриллиантами и стоил миллион рублей.

Однако двор Екатерины II отличался от прежних не только роскошью. У придворных и высшего общества теперь стало модным блеснуть знани­ем трудов знаменитых мыслителей XVII-XVIII вв. Дворяне выписывали из-за границы произведения просветителей десятками и сотнями томов. Каждый столичный вельможа считал необходимым иметь хорошую биб­лиотеку. Книги читали в подлинниках, переводов на русский язык почти не существовало. Дворянство, особенно столичное, и аристократия были уже достаточно хорошо образованны. Многие говорили на нескольких языках. В моду входил французский. При Екатерине выросло первое «не-поротое поколение» российских дворян, которые обладали чувством до­стоинства, имели представление о чести благородного человека.

Но при всем этом «просвещенная царица» окружила себя невиданно большим числом любимцев. Двор погряз в интригах и разврате.

Правда, лишь некоторые из фаворитов Екатерины II (например, Алексей и Григорий Орловы, Григорий Потемкин) допускались к управлению государством. Другие фавориты продолжительное или краткое время «царствовали» при дворе. Впрочем, как все «вельможи в случае», они могли влиять на государ­ственные дела близостью к императрице, имея возможность «замолвить словечко». Поэтому «дружбой» с фаворитами не пренебрегали даже вид­ные сановники и военные чины. Екатерина щедро награждала фаворитов, полководцев, вельмож: дарила поместья с десятками тысяч крепостных.

 

Дополнительный материал.

«Нелюбезный любимец» князь Михаил Михайлович Щербатов¹.

Князь М.М.Щербатов (1723—1790) происходил из аристократического рода. В юности он получил блестящее образование, знал иностранные языки, интересо­вался отечественной историей, много читал. Щербатов весьма критически был на­строен, когда рассуждал о царствовании Петра I, не нравились ему пороки, распу­щенность, всесилие временщиков в последующие царствования. Князь идеализи­ровал многие старинные обычаи Московской Руси, и, хотя он не отрицал полез­ность западноевропейского влияния и просвещения, полезность многих реформ Петра I, ему казалось, что при Петре Великом Россия взяла из Европы и много дур­ного. Как и некоторые просветители, М.М.Щербатов видел причину падения нра­вов в порочных наклонностях, свойственных людям вообще, но нововведения пе­тровской эпохи способствовали порокам, т.к. разрушили старые, обычаем закреп­ленные преграды им. Впоследствии, в конце 1780-х гг., князь Михаил напишет об этом работу и назовет ее «О повреждении нравов в России».

Неограниченный абсолютизм, утвердившийся в России с Петра I, также претил М.М.Щербатову: он считал лучшей формой правления монархию, где правитель слушает мудрых, образованных советников из родовитых людей. Заслуги предков перед отечеством, богатство, честь не позволяют этим аристократам, по мнению Щербатова, опускаться до казнокрадства и произвола. Они же сдерживают деспо­тизм, к которым склонны все монархи.

Как вышел указ о вольности дворянской, М.М.Щербатов ушел в отставку и жил несколько лет в провинции вдали от столиц. Когда же было велено выбирать депу­татов в Уложенную комиссию, ярославские дворяне выбрали своим представите­лем Щербатова, этого смелого, образованного и независимого в своих взглядах че­ловека.

Как мы помним, Уложенную комиссию быстро распустили, «но власть извлекла для себя из тех заседаний немалую пользу: лучше поняла расстановку сил в стране, выставила себя с выгодной, просвещенной, «благородной» стороны перед Евро­пой, наконец, пригляделась к отдельным, наиболее способным депутатам.

Среди них одно из первых мест занимал Михаил Щербатов...

В своих выступлениях на комиссии он отнюдь не подрывал устоев самодержавия и убежденно отстаивал крепостное право: тут он дворянин до мозга костей. Но, за­щищая права помещика,... Щербатов упорно, с цифрами в руках, доказывал, что прибыльнее не разорять, но поощрять хозяйственную деятельность крестьян; гово­ря же о незыблемости самодержавия, он доказывал, что самодержцу выгоднее сильное, достойное, независимое дворянство.

Екатерина II в Щербатове рано угадала человека оппозиции: разумеется, оппози­ции дворянской, «родственной», но все же — оппозиции. В числе разных мер, с по­мощью которых царица управлялась с подобными людьми, была и такая: прибли­зить, взять на службу, повысить. Прием очень неглупый, особенно в тех случаях, когда осчастливленный был человеком с нравственными принципами и считал, что обязан тем лучше служить и делать дело, чем больше у него расхождений с вер­ховной властью.

¹ Эйдельман Н.Я. «Твой восемнадцатый век». — М., 1991, с. 86-88. 298

Вокруг Екатерины II собрался круг довольно ярких, талантливых деятелей, из которых часть (такие, как Орлов, Потемкин) была ей безусловно предана, другие же являлись как бы заложниками собственных принципов... Первые — достаточ­но циничные, безнравственные, склонные к произволу и приобретательству. Вто­рые — в основном служившие идейно... Екатерина приглашает Щербатова на службу — он соглашается: оттого, что надеется принести общественную пользу и все же питает известные иллюзии насчет просвещенного курса императрицы...

Девять лет служит Щербатов в Петербурге — и быстро выделяется: с 1768 года в комиссии по коммерции — при дворе оценили его экономические и финансовые знания; в 1771 году— герольдмейстер: здесь учитывались исторические познания, в частности, насчет старинных фамилий, гербов и проч.; слета 1775 года — тайный советник (очень высокий гражданский — «генеральский чин»!). Тогда же он на­значается президентом Камер-коллегии — должность, примерно соответствую­щая будущему министру финансов...

Высокие, министерские должности...

Одновременно, с 1770 года, начинает выходить том за томом его «История Рос­сийская от древнейших времен»... (всего будет напечатано 18 книг); князь получит звание историографа, почетного члена Академии наук — ему открыт доступ к бу­магам Петра I, в том числе даже к таким секретным, как о царевиче Алексее, об от­ношениях Петра и Екатерины I, о петровских буйных шутках над церковью — «всепьянейшем и всешутейшем соборе»...

Многотомная история его — одна из первых в России — успеха не имеет: хотя впервые вводятся в оборот богатейшие материалы, но — язык нелегок, грамотное общество не так еще готово к серьезному историческому чтению, как это будет 30-40 лет спустя — после Отечественной войны (1812 г.), в карамзинско-пушкинский век...

«История» расходится слабо, а Екатерина II, как полагали, втайне тому радует­ся. Она охотно пользуется знаниями своего «министра финансов», историографа, но не любит его...

...Он слишком высоко стоял, слишком хорошо знал «вельмож и правителей», слишком был умен и культурен, чтобы не видеть того, чего не принято видеть. Щербатов (мы точно знаем) в это самое время готовил, в форме кратких записей или пока что «в уме» совсем другую картину, другую историю того же царствования.

Таков Щербатов — «нелюбезный любимец» — на государственной службе.

2. Из сочинения М.М.Щербатова «О повреждении нравов в России»¹.

«Не неприятель был Петр Великий честному обществу;... хотел, чтобы оно безубыточно каждому было. Он учредил ассамблеи. Но сиим ассамблеям предпи­сал печатными листами правила, что должно на стол поставлять и как принимать приезжих, сим упреждая и излишнюю роскошь, и тягость высших принимать.

Но слабы были сии преграды, когда вкус, естественное сластолюбие и роскошь стараются поставленную преграду разрушить и где неравность чинов и надежда получить что от вельмож истребляют равность.

Начали люди наиболее привязываться к государю и вельможам, яко к источни­кам богатства и награждений. Привязанность сия учинилась — не привязанность верных подданных, любящих государя и его честь и соображающих все с пользою государства, но привязанность рабов, жертвующих все своим выгодам.

Грубость нравов уменьшилась, но оставленное ею место лестью наполнилось; оттуда произошло раболепство, презрение истины, обольщение государя...

Были еще и другие причины, происходящие от самих учреждений, которые твердость и добронравие искореняли. Ибо стали не роды почтенны, а чины и за­слуги и выслуги; и тако каждый стал добиваться чинов, а не всякому удастся пря­мые заслуги учинить, то за недостатком заслуг стали стараться выслужиться вся­кими образами, льстя и угождая государю и вельможам.

Могла ли остаться добродетель и твердость в тех, которые в юности своей от пал­ки своих начальников дрожали?»

«Хрестоматия по истории России». — М.,1995, т. II, с. 220.

Пугачевщина.

Восстания на Яике.

«Манифест амператора»

«Самодержавного амператора, нашего великого государя, Петра Федорови­ча Всероссийского и прочая...

Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, преж-ным царям служили до капли своей крови... так вы послужите за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федоровичу...

Будити мною, великим государем жалованы: казаки и калмыки и татары. И ко­торые мне... винные были... в всех винах прощаю и жаловаю вас: рякою с верши­ны и до устья и землею, и травами, и денежным жалованием, и свиньцом, и поро-хам, и хлебным правиянтам».

Самозванцы. В сентябре 1773 г. яицкие казаки могли читать этот манифест «чудом спасенного царя Петра III». Тень «Петра III» в предшествующие 11 лет не раз являлась в России. Некоторые смельчаки назывались государем Петром Федоровичем, объявляли, что хотели они вслед за вольностью дворянству дать волю крепостным да жа­ловать казаков, работных людей и прочий весь простой люд, но дворяне вознамерились их убить, и пришлось им скрываться до времени. Само­званцы эти быстро попадали в Тайную экспедицию, открытую при Екате­рине II взамен распущенной канцелярии тайных розыскных дел, и жизнь их обрывалась на плахе. Но появлялся вскоре где-нибудь на окраине жи­вой «Петр III», и народ хватался за слух о новом «чудесном спасении ам­ператора».

Но из всех самозванцев лишь одному — донскому казаку Емельяну Ива­новичу Пугачеву удалось разжечь пламя крестьянской войны и возглавить беспощадную войну простолюдинов против господ за «мужицкое царство».

Яицкие казаки. Восстание началось на Яике, что было не случайно. Волнения на Яике начались еще в январе 1772 г., ког­да яицкие казаки с иконами и хоругвями явились в свою «столицу» Яицкий городок просить царского генерала сместить угнетавшего их атамана и часть старшины да восстановить прежние привилегии яицких казаков.

Правительство в то время изрядно потеснило казаков Яика. Их роль по­граничной стражи упала; казаков стали отрывать от дома, отправляя в дальние походы; выборность атаманов и командиров была отменена еще в 1740-е гг.; в устье Яика рыбопромышленники поставили, по царскому доз­волению, заграждения, которые затрудняли продвижение рыбы вверх по реке, что больно ударило по одному из основных казачьих промыслов — рыболовству.

В Яицком городке шествие казаков было расстреляно. Солдатский кор­пус, прибывший чуть позже, подавил казацкое возмущение, зачинщиков казнили, «непослушные казаки» разбежались и затаились. Но спокойст­вия на Яике не было, казачий край по-прежнему напоминал пороховой погреб. Искрой, которая его взорвала, и стал Пугачев.

Начало пугачевщины. 17 сентября 1773 г. он зачитал свой первый манифест перед 80 казаками. На другой день у него уже было 200 сторонников, а на третий — 400. 5 октября 1773 г. Емельян Пугачев с 2,5 тыс. сподвижников начал осаду Оренбурга.

Пока «Петр III» шел к Оренбургу, весть о нем облетела всю страну. По крестьянским избам шептались, как везде «амператора» встречают «хле­бом-солью», торжественно гудят в его честь колокола, казаки и солдаты гарнизонов небольших пограничных крепостиц без боя распахивают во­рота и переходят на его сторону, «кровопийц-дворян» «царь» без промед­ления казнит, а их вещами жалует восставших. Сначала некоторые храбре­цы, а потом целые толпы крепостных с Волги побежали к Пугачеву в его лагерь у Оренбурга.

Расширение восстания.

Армия повстанцев. Вооружены повстанцы были дурно: рогатинами, обо­жженными кольями, дубинами. Лишь некоторые имели ружья, но не могли ими пользоваться с толком. «Амператор» при­нимал всех, хотя ценил более сведущих в военном ремесле казаков да сол­дат перебежчиков, особенно пушкарей (у восставших была своя артилле­рия, составленная из захваченных в крепостях пушек).

Оренбург был хорошо укрепленным губернским городом, его защищали 3 тыс. солдат. Пугачев стоял под Оренбургом 6 месяцев, но взять его так и не сумел. Однако войско восставших выросло, в некоторые моменты восстания его численность достигала 30 тыс. человек.

Управление восставшими. «Царь Петр III» пытался внести порядок в мятежную народную стихию. Повстанцы были поделены на «полки», возглавляемые выборными или назначенными Пугачевым «офи­церами». В 5 верстах от Оренбурга в Берде сделал он свою ставку. При им­ператоре из его охраны образовалась «гвардия». На пугачевские указы ста­вили «большую государственную печать». При «царе» действовала Воен­ная коллегия, сосредоточившая военную, административную и судебную власть.

В своей ставке и на поле битвы под Оренбургом Пугачев отлично играл «цар­скую роль». Он издавал указы не только от себя лично, но и от имени «сына и на­следника» Павла. Часто при людях Емельян Иванович доставал портрет великого князя и, глядя на него, говорил со слезами: «Ох, жаль мне Павла Петровича, как бы окаянные злодеи его не извели!» А в другой раз самозванец заявлял: «Сам я цар­ствовать уже не желаю, а восстановлю на царствие государя цесаревича».

Еще Пугачев показывал сподвижникам родимые пятна — в народе тогда все бы­ли убеждены, что цари имеют на теле «особые царские знаки». Красный кафтан, дорогая шапка, сабля и решительный вид завершали образ «государя». Хотя внеш­ность Емельяна Ивановича была непримечательная: это был казак тридцати с не­большим лет, среднего роста, смугловатый, волосы стрижены в круг, лицо обрам­ляла небольшая черная борода. Но он был таким «царем», каким желала видеть ца­ря мужицкая фантазия: лихим, безумно отважным, степенным, грозным и скорым на суд над «изменниками». Он казнил и жаловал...

Казнил помещиков да офицеров. Жаловал простых людей. Например, появился в его лагере мастеровой Афанасий Соколов по прозвищу «Хлопуша», видя «царя» упал в ноги и повинился: сидел он, Хлопуша, в оренбургской тюрьме, но был вы­пущен губернатором Рейнсдорфом, пообещав за деньги убить Пугачева. «Ампера-тор Петр III» прощает Хлопушу, да еще назначает его полковником. Вскоре Хло­пуша прославился как решительный и удачливый предводитель. Другого народно­го вожака Чику-Зарубина, Пугачев произвел в графы и звал не иначе, как «Иваном Никифоровичем Чернышевым».

Среди пожалованных вскоре оказались прибывшие к Пугачеву работные люди и приписные горнозаводские крестьяне, а также восставшие башкиры во главе со знатным молодым богатырем-поэтом Салаватом Юлаевым. Башкирам «царь» воз­вращал их земли. Башкиры принялись поджигать русские заводы, построенные в их крае, при этом уничтожались деревни русских поселенцев, жители вырезались чуть ли не поголовно.

Победы Пугачева. Между тем на выручку осажденному Оренбургу с вер­ными Екатерине II войсками спешил генерал-майор Кар. Но его полуторатысячный отряд был разгромлен. То же произошло и с воинской командой полковника Чернышева. Остатки правительствен­ных войск отступили в Казань и вызвали там панику среди местных дво­рян. Дворяне уже были наслышаны о свирепых расправах Пугачева и на­чали разбегаться, бросая дома и имущество.

Положение складывалось нешуточное. Екатерина, чтобы поддержать дух поволжских дворян, объявила себя «казанскою помещицей». К Оренбургу стали стягиваться войска. Для них требовался главнокомандующий — че­ловек талантливый и энергичный. Екатерина II ради пользы могла посту­паться убеждениями. Вот в этот решающий момент на придворном бале императрица обратилась к А.И.Бибикову, которого не любила за близость к своему сыну Павлу и «конституционные мечтания», и с ласковой улыб­кой попросила его стать главнокомандующим армией. Бибиков отвечал, что посвятил себя службе отечеству и, конечно, принимает назначение.

Надежды Екатерины оправдались. 22 марта 1774 г. в 6-часовом сражении под Татищевой крепостью Бибиков разгромил лучшие силы Пугачева. 2 тыс. пугачевцев были убиты, 4 тыс. ранены или сдались в плен, у по­встанцев захватили 36 пушек. Пугачев был вынужден снять осаду Орен­бурга. Казалось, бунт подавлен...