Правовые различия медиации и судебного примирения

Аннотация: В данной статье рассмотрены правовые различия двух примирительных процедур, проводимых с участием посредника – медиации и судебного примирения. Нами были обозначена аналогичность рассматриваемых процедур, следующая из законодательного регулирования. При этом нами определена правовая природа различия в самой сущности данных процедур, заключающаяся в предоставляемых полномочиям посредникам и предъявляемым требованиям к ним.

Ключевые слова: медиация, судебное примирение, медиатор, судебный примиритель, примирение сторон, урегулирование спора, примирительные процедуры, посредничество.

 

В результате реализации процессуальной реформы в 2019 году, законодатель закрепил в процессуальных кодексах две основные примирительные процедуры: переговоры и посредничество – определив при этом, что посредничество может быть реализовано как в виде медиации, так и в виде судебного примирения, тем самым, по существу, приравняв данные примирительные процедуры.

В пользу нашего вывода говорят, во-первых, процессуальная идентичность процедур медиации и судебного примирения, определённые ФЗ «О процедуре медиации»^[84] и Регламента проведения судебного примирения^[85], во-вторых, включение законодателем пункта 5 в статью 3 Закона РФ «О статусе судей в Российской Федерации», позволяющего судье, пребывающему в отставке быть медиатором, судебным примирителем^[86], в-третьих, сложившееся об аналогичности медиации и судебного примирения мнение в научном сообществе, так заместитель председателя Арбитражного суда Московской области Богатина Юлия Геннадьевна, отмечает, что «в литературе процедуры «медиация» и «судебное примирение» часто воспринимаются как две абсолютно тождественные категории^[87].

Единственным, на наш взгляд, существенным различием между двумя этими процедурами является особый субъект посредника – в судебном примирении посредником выступает судебный примиритель, которым может быть, согласно пункту 1 статьи 8 Регламента, только судья, пребывающий в отставке и включенный в список судебных примирителей. Иначе говоря, дифференцировать медиатора и судебного примирителя возможно только по уровню участия публичной власти в примирении сторон, так судебный примиритель является процессуальным лицом, аккредитованным государством, в то время как медиатор является частным субъектом.

Указанное различие в субъекте посредника рассматриваемых примирительных процедур влечёт за собой следующее отличие медиации и судебного примирения – поскольку медиатор не является участником судебного дела, поэтому он не вправе пользоваться процессуальными правами и обязанностями, предоставленными лицам, участвующим в процессе. В частности, медиатор не может знакомиться с материалами дела, а также знакомиться с жалобами и заявлениями, которые были поданы другими лицами, получать копии судебных актов. Оценивая эти ограничения мы считаем верным согласиться с точкой зрения ведущего специалиста отдела обобщения судебной практики, учета и статистики Арбитражного суда Московского округа Льва Александровича Скорбунова, который ещё до процессуальной реформы предлагал предоставить медиатору процессуальные права сторон, что в свою очередь «могло бы поспособствовать более качественному и скорому ознакомлению медиатора с обстоятельствами спора и предложить наиболее взаимоприемлемые пути разрешения сложившегося конфликта»^[88]. Мы без сомнения согласны с таким мнением, с одой лишь ремаркой – поскольку медиатор не обязательно должен быть юристом, то наделение процессуальными полномочиями медиатора, не обладающего познаниями в области права, не произвело бы никакого какого-либо дополнительного результата на процесс урегулирования спора. В то время, как судебный примиритель — это не просто профессиональный юрист, а судья в отставке, который знает судебную практику и может предсказать исход дела, которого законодатель наделил правом «изучать представленные сторонами документы, знакомиться с материалами дела и осуществлять другие действия, необходимые для эффективного урегулирования спора и предусмотренные Регламентом», так, в частности, в статье 14 Регламента, кроме полномочий, указанных в процессуальных кодексах, закреплено, что судебный примиритель имеет право «предлагать сторонам представить дополнительные документы и информацию», а так же, «разъяснять законодательство и практику его применения», что по своему существу, является ни чем иным, как прогнозированием будущего решения суда, и, на наш взгляд, способствует не примирению сторон, помогая достигнуть приемлемого для всех соглашения, а работает на скорейшее прекращение судебного разбирательства, подталкивая одну из сторон пойти на уступки и принять позицию оппонента (принять требования ответчику или отказаться от требований истцу), например, для снижения понесённых издержек.

А учитывая, что у большинства судебных примирителей, которые были утверждены Пленумом Верховного Суда РФ, стаж работы судьей составляет от 17 до 26 лет, то мы просто не можем себе представить себе ситуацию, при которой посредник, привыкший императивно решать споры сторон с позиции власти, ставя своим решением в них точку, смог бы без специальной подготовки, которую, опять же не требует законодатель, перестроиться на диспозитивный созидательный подход.

Таким образом, можно подчеркнуть, что благодаря различному подходу к возможностям и личности посредника, судебное примирение строится на юридических фактах, в то время как процедура медиации строится на истинных интересах сторон. В судебном примирении целям сторон и состоянию их взаимоотношений до возникновения конфликта и после его урегулирования в суде уделяется гораздо меньше внимания, чем при проведении процедуры медиации. Посредничество заинтересовано в урегулировании конфликта, в то время как примирение нацелено на достижение решения по спору, т.е. по взаимным претензиям сторон. Иными словами, примирение используется там, где может применяться закон, а медиация – в остальных случаях. В связи с этим медиатор должен работать с истинными причинами разногласий между сторонами. Судебный примиритель же, наоборот, стремиться только к преодолению существующих между сторонами разногласий, не проявляя никакой заинтересованности к порождающим их причинам. Судебному примирителю безразлично дальнейшее отношение между сторонами после урегулирования их конфликта.

Следующее различие между рассматриваемыми примирительными процедурами заключается в том, что судебное примирение развивается исключительно в рамках закона, в то время как медиация не всегда подвергается (как минимум непосредственно) влиянию закона – медиация является более диспозитивной процедурой, нежели судебное примирение, в пользу этого говорит тот, факт, что ни в одном нормативно-правовом акте не описан порядок процедуры медиации, а часть 1 статьи 11 ФЗ «О процедуре медиации» прямо нам говорит, что он «устанавливается соглашением о проведении процедуры медиации», в то время, как пункт 1 статьи 17 Регламента, предлагает возможные стадии судебного примирения. В пользу абсолютной диспозитивности процедуры медиации так же говорит, то, что принципы медиации, закреплённые в статье 3 ФЗ «О процедуре медиации» лишь обозначены законодателем, но не раскрываются им, в то время как Регламент, пусть и достаточно широко, но раскрывает каждый принцип судебного примирения.

В связи с этим представляется вполне справедливым замечание заведующей кафедры гражданского права и процесса Воронежского государственного университета, доктора юридических наук Елены Ивановны Носыревой, что «судебное примирение не является частной процедурой в отличие от медиации: оно возможно только после возбуждения дела в суде, представляет собой разновидность судебной деятельности и осуществляется в здании суда»^[89]. Кроме изложенных нами выше доводов в пользу этого мнения, опять же прямо говорят законодательно закреплённые положения, а именно, из преамбулы Регламента следует, что судебное примирение может проводиться только на стадиях судебного процесса и при исполнении судебного акта, в то время, как из части 4 статьи 1 ФЗ «О процедуре медиации», следует, что процедура она может применяться, в том числе, и после возбуждения дела в суде.

Таким образом, подводя итог сказанному, учитывая, выявленные нами законодательно закреплённые различия между процедурой медиации и судебным примирением, различия в личности посредника в рассматриваемых процедурах, нам думается, что вполне разумно было бы законодательно закрепить процедуру медиации как досудебный способ урегулирования конфликтов, сделав её обязательной по некоторым категориям дел, в которых примирение априори принесёт каждой стороне больше пользы, нежели победа одного, например в делах о порядке определения общения родителей с детьми, а судебное примирение оставить примирительной процедурой, применяемой в рамках судебного процесса.

 

Фонштейн Дмитрий Алексеевич

студент 3 курса

Юридического факультета им. А.А. Хмырова

Кубанского государственного университета, г. Краснодар

 

Научный руководитель: Даниелян А.С.,

доцент кафедры гражданского процесса и международного права

Кубанский государственный университет, г. Краснодар

 кандидат юридических наук

Феномен электронного доказательства как самостоятельное средство доказывания в гражданском судопроизводстве

Аннотация: В статье рассмотрены вопросы самостоятельности электронного доказательства как средства доказывания в гражданском судопроизводстве, природы электронного доказательства и его соотношения с электронным документом. Обращено внимание на отсутствие в законодательстве термина электронное доказательство и его классификации.

Ключевые слова: электронное доказательство, электронный документ, информация, средство доказывания, электронная переписка, скриншот.

 

Последние два десятилетия ознаменовались бурным развитием общественных отношений в сфере компьютерных технологий. Достижения в области цифровизации позволяют успешно решать задачи судопроизводства, однако практика использования таких технологий получила большее развитие, чем соответствующие отношения получили правовое регламентирование. В связи с этим в науке и практике все чаще возникают вопросы понимания характера электронного доказательства и критериев его достоверности.

Для начала необходимо определиться с понятием «электронного доказательства». ГПК РФ^[90] не использует термин «электронное доказательство», однако понимает под ним иные документы и материалы, выполненные в форме цифровой, графической записи, в том числе полученные посредством факсимильной, электронной или другой связи, с использованием информационно-телекоммуникационной сети "Интернет", документы, подписанные электронной подписью в порядке, установленном законодательством Российской Федерации, либо выполненные иным позволяющим установить достоверность документа способом.

Итак, что же представляют собой электронные доказательства и к какой группе их следует относить? Несмотря на законодательное закрепление, единой точки зрения на этот вопрос не существует.

Так, А.П. Вершинин относил электронные документы к письменным доказательствам^[91], потому как содержащиеся в них сведения представляют собой мысль человека относительно существующей действительности. Однако, по мнению некоторых исследователей, электронный документ нельзя рассматривать как письменное доказательство, поскольку у электронного документа отсутствует главный признак доказательства – письменная форма^[92]. Ряд ученых-правоведов предлагает относить электронные документы к вещественным доказательствам, так как электронные документы сами по себе недоступны человеческому восприятию, они служат лишь средством установления обстоятельств, имеющих значение для дела^[93].

На наш взгляд, правильнее выделять электронные доказательства в самостоятельную группу. Это обусловлено следующими фактами.

Во-первых, доказательства представлены набором символов, а не буквенной формой, иными словами, это – зашифрованная информация в виде нулей и единиц. ЭВМ здесь выступает лишь в роли переводчика, она позволяет человеку воспринимать информацию в понятном для него виде.

Во-вторых, первоисточником электронных доказательств является электронный носитель, т.е. материальный носитель, используемый для записи, хранения и воспроизведения информации, обрабатываемой с помощью вычислительной техники (облачное хранилище, различные запоминающие устройства и т.п.), а первоисточником письменных является бумага.

Эти формируют следующую специфику: электронные доказательства могут подвергаться многократному копированию, изменению и другими характерными для них операциям, что является существенным отличием от других доказательств, фальсификация которых представляется почти невозможной.

Федеральный закон от 27.07.2006 № 149-ФЗ "Об информации, информационных технологиях и о защите информации" (далее – Закон №149)^[94] не закрепляет дефиниции электронного доказательства, а указывает только на понятие «электронный документ». В науке часто отождествляют эти понятия^[95], что на наш взгляд является неверным. Из содержания статьи 71 ГПК РФ следует, что под электронным доказательством понимают не только документы в цифровой форме, но и иные материалы и документы. Из этого следует вывод, что электронные доказательства делятся на формы. Судебная практика позволяет выделить следующие формы электронного доказательства^[96]: а) электронный документ; б) электронная переписка; в) скриншот.

Первая форма – электронный документ, легальное определение которого дается в пп.11 и 11.1 ст. 2 Закона №149. Из данной нормы можно сделать вывод: электронным документом является а) информация с реквизитами, б) позволяющими определить такую информацию, в) зафиксированная на материальном носителе путем документирования, г) представленная в электронной форме, то есть в виде, пригодном для восприятия человеком с использованием ЭВМ, а также для передачи по информационно-телекоммуникационным сетям или обработки в информационных системах.

Похожим, но не аналогичным, образом электронный документ описывается в статье 71 ГПК РФ. Из дефиниций электронного документа, приведенных выше, вытекают признаки, которые характеризуют его, как электронное доказательство, – это фиксация на электронном носителе и возможность его восприятия человеком только через ЭВМ.

Вторая форма – электронная переписка. Ранее упомянутый Закон №149 закрепляет определение электронного сообщения, под ним понимают информацию, переданную или полученную пользователем сети «Интернет». При этом дефиниции «электронной переписки» действующее процессуальное законодательство не дает. Так, Д. Н. Ушаков определяет переписку, как совокупность писем (сообщений), то есть смело можно утверждать, что электронная переписка – это совокупность электронных сообщений^[97]. Вновь обратимся к статье 71 ГПК РФ. Здесь под электронной перепиской понимают «…иные документы и материалы, выполненные в форме цифровой записи, в том числе полученные посредством связи, с использованием информационно-телекоммуникационной сети «Интернет». Из дефиниции можно выделить признаки характерные всем электронным доказательствам – хранение на электронном носителе (серверы, облачное хранилище) и возможность восприятия человек содержания через определенное программное обеспечение. 

Третья форма – скриншот, насчет которого высказался Верховный Суд в п. 55 Постановления Пленума от 23.04.2019 № 10 «О применении части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации». В частности отмечается, что допустимыми доказательствами служат, в том числе сделанные и заверенные лицами, участвующими в деле, распечатки материалов, размещённых в информационно-телекоммуникационной сети (скриншот), с указанием адреса интернет-страницы, с которой сделана распечатка, а также точного времени ее получения».

На основании вышесказанного «снимок экрана» относится к письменным доказательствам, он должен быть распечатан. Однако судебная практика несколько противоречит этим положениям и допускает скриншот на электронном носителе^[98]. На наш взгляд, «снимок экрана» является формой электронного доказательства, так как обладает важным отличительным свойством: в отличие от обычной фотографии, объектом которой является окружающая среда, снимок экрана направлен на содержание того, что находится в информационно-телекоммуникационной сети на момент ее восприятия пользователем. Кроме того, как и выше перечисленным формам, скриншоту характерны отличительные свойства электронного доказательства о которых говорилось ранее.

Таким образом, в целях единого понимания феномена электронного доказательства и выработки критериев их достоверности необходимо: законодательно закрепить дефиницию электронного доказательства в статье 71¹ ГПК РФ, а также доктринально установить следующие формы электронных доказательств – электронный документ, электронная переписка, скриншот.

Ханджян Климент Арменакович

студент 3 курса

Юридического факультета им. А.А. Хмырова

Кубанского государственного университета, г. Краснодар

Научный руководитель: Даниелян А.С.,

доцент кафедры гражданского процесса и международного права

Кубанского государственного университета, г. Краснодар

 кандидат юридических наук