Октябрь 1917 года: марксистская дискуссия о революции в России

 

Марксизм и его социальный анализ позволили нам продвинуться до такой степени, что уже не нужно ожидать конца революции, чтобы иметь возможность установить разницу между ее реальными целями и иллюзорными представлениями о ней. Изучение объективных обстоятельств дает возможность с самого начала выделить истинные цели революции, проистекающие из данных условий, и отделить их от иллюзорных, которые зависят от материальных и духовных потребностей революционеров. Чем тщательнее мы, марксисты, проведем этот анализ… тем в большей степени мы сможем избавить революционеров от тех разочарований и поражений, которые могут на десятилетия приостановить поступательный ход нашего дела.

K. Kautsky. Rosa Luxemburg und der Bolschewismus. («Der Kampf», Februar 1922, S. 42).

 

Октябрьская революция, то есть решение Ленина взять власть и установить с помощью большевистской партии «диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства», поставила под вопрос некоторые освященные временем каноны русской марксистской доктрины и явилась острейшим моментом в постоянных спорах о власти, с самого начала отличавших социал-демократию этой страны. Мы попытаемся здесь определить теоретические предпосылки и социологические догадки, на которых Ленин основывал свое решение, и одновременно проанализируем некоторые аспекты полемики, вызванной этим решением, между марксистами России и Центральной Европы. Отправным пунктом этой дискуссии были дебаты о власти, возникшие в среде русской социал-демократии в ходе революции 1905 года; конечным является март 1921 года, когда после гражданской войны, кронштадтского мятежа и начала нэпа закончилась, как представляется автору настоящей статьи, Октябрьская революция; именно тогда дискуссию русских марксистов о власти и значении Октября заставила замолчать неодолимая мощь Советской власти, и началась послереволюционная эпоха в жизни советского общества и государства.

 

1. Экономическое развитие, социальные преобразования, власть

 

Перед русским марксизмом с первых дней своего существования в начале 80-х годов XIX века стояла дилемма, заключавшаяся в том, что марксисты-социалисты, призванные заниматься проблемами современного социалистического – послебуржуазного и послекапиталистического – общества, должны были совершить свою революцию в царской – добуржуазной и доиндустриальной[1] – России. Отцы-основатели Георгий Плеханов и Павел Аксельрод отвергли максималистскую ориентацию «Народной воли», которая, превращая отсталость России в социалистическую добродетель, выступала за революционное завоевание власти, якобы немедленно ведущее к социализму; Плеханов и Аксельрод считали эту ориентацию «утопической» и диктаторской. С точки зрения Плеханова (и его группы «Освобождение труда»), русская революция могла быть только «буржуазной». Ее основная функция заключалась в низвержении царизма и начале исторически необходимой буржуазно-демократической и капиталистической фазы развития под руководством и покровительством буржуазии. Только при этих условиях Россия могла, как считалось, подготовиться к настоящей – «пролетарской» – революции, и лишь в этом случае социал-демократическое руководство пролетариата должно было взять власть в свои руки и приступить к строительству социализма.

В последующие годы и, несомненно, начиная с 90-х годов четко выстроенная теория Плеханова о двух революциях – первой «буржуазной» и второй «пролетарской» – превратилась в русскую марксистскую доктрину, и на многие годы ее закон «самоотрицания» стал характерной чертой российской социал-демократии, в том числе и Ленина[2]. Его резкие прения с Плехановым, отраженные в черновиках партийной программы, подготовленной в 1902 году, явились началом освобождения Ленина от теоретического засилья «отца русского марксизма», и возможно, что этот процесс и вызвал междоусобицу меньшевиков и большевиков и определил роль Плеханова в этой междоусобице после II съезда социал-демократической партии. Таким образом, когда разразилась революция 1905 года и русские социал-демократы начали обсуждать проблему власти, Ленин мог спокойно пересмотреть плехановскую теорию буржуазной революции, и в частности утверждение Плеханова о необходимости самоустранения из этой борьбы, в пользу участия в которой у Ленина уже появились, видимо, собственные соображения.

Поэтому естественно, что сразу после «кровавого воскресенья», когда свержение царизма уже не казалось несбыточной мечтой, Ленин поставил вопрос о том, «каким именно другим правительством» следует заменить низвергаемое правительство, созывая Учредительное собрание и решая политическое будущее России[3]. Его ответ был ясен, прост и нов: социал-демократы «обязаны были» взять власть в свои руки и участвовать в революционном правительстве. Речь шла о демократическом правительстве, поддерживаемом «подавляющим большинством населения»; его широкой социальной основой должны были стать рабочий класс, крестьянство и неимущие слои города и деревни, жизненно заинтересованные, в победе революции, установлении демократической республики и проведении в жизнь программы-минимум российской социал-демократии, а эта программа, между прочим, включала всеобщее голосование, самоопределение всех наций, решительное перераспределение земельной собственности в пользу крестьян, восьмичасовой рабочий день и радикальные реформы в области условий труда[4]. Предполагалось, что это будет революционная диктатура, правительство, наделенное неограниченной властью, так как его задачей было подавление яростного сопротивления многочисленных приверженцев царизма. И тем не менее социалистическая диктатура пролетариата все еще не могла быть осуществлена, поскольку он представлял собой меньшинство и нуждался в союзе с крестьянством. Кроме того, поскольку Россия была экономически отсталой страной, ей необходимо было пройти какой-то путь капиталистического развития. Следовательно, царизм нужно было заменить «революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства», что политически означало создание коалиционного правительства из социал-демократов, представлявшего классовую партию пролетариата и социалистов-революционеров, поддерживаемых крестьянством – «естественным союзником рабочих». Исторической ролью этого строя явилось бы доведение до конца буржуазно-демократической революции в России, что одновременно стало бы и прологом социалистической революции в Европе[5].

В малоизвестной статье «Картина временного революционного правительства»[6], написанной в июне 1905 года, Ленин сформулировал свою новую революционную программу более четко и подробно, нежели в самых известных полемических выступлениях. Самодержавное правительство в Петербурге свергнуто, разбито, но не добито, не уничтожено; временное революционное правительство, в которое войдут министры-социалисты – пусть даже как независимая фракция социал-демократической партии, «приказчики социал-демократической партии», – апеллирует к народу, провозглашая «полные республиканские свободы», поддерживает «самодеятельность рабочих и крестьян» (возможно, здесь – намек на необходимость «„по-плебейски“ разделаться с царизмом»; к этому Ленин еще вернется)[7]; учреждаются крестьянские комитеты для «полного преобразования аграрных отношений».

Далее, созывается Учредительное собрание, в котором народ, то есть рабочие и крестьяне, может оказаться в большинстве – «ergo революционная диктатура пролетариата и крестьянства», которая в ходе борьбы должна преодолеть «бешеное сопротивление темных сил». Это, возможно, будет «гражданская война в полном разгаре», итогом которой явится окончательное «уничтожение царизма». По достижении этой цели организованность пролетариата возрастет, а пропаганда и агитация социал-демократии увеличатся «в десятки тысяч раз» в качестве прямого следствия «основательности исторического действия». Крестьянство само берет «в руки все аграрные отношения, всю землю. Тогда   проходит национализация  »[8].

В результате всего этого в сельском хозяйстве начинается громадный рост производительных сил – вся деревенская интеллигенция, все технические знания бросаются на подъем сельскохозяйственного производства; в городской промышленности наблюдается «гигантское развитие капиталистического прогресса». На последующем этапе окончательного сведения счетов буржуазия нападает на «крепость», то есть революционно-демократическую диктатуру, и следует ожидать, что либо буржуазия одерживает верх, либо русская революционная диктатура «зажигает Европу».

Такова картина русской революции, нарисованная Лениным, революции, в которой государственная власть должна была принадлежать правительству и осуществляться им на широких социальных основах народного фронта. Это правительство провозгласило бы демократическую республику и совершило бы полную аграрную революцию, которая вместе с тем оставалась бы «буржуазной», поскольку решала бы лишь «минимальные» задачи и ориентировалась бы, скорее всего, на «капиталистический прогресс», а не на социализм. Ленинский марксистский анализ классовой борьбы давал ему возможность предвидеть следующую очередную «ordre de bataille» (боевую диспозицию) противостоящих «главных общественных сил». Объектом борьбы становится «республика», то есть «все демократические свободы», включая «программу-минимум и социальные реформы серьезные»[9].

 

·

 

Главные силы выглядят так:

«(α) бюрократически-военно-придворные элементы за самодержавие плюс элементы народной темноты». Этот «быстро разлагающийся конгломерат», хотя и высоко организован – «всесильный еще вчера», – имеет тенденцию к быстрому разложению из-за внутренних разногласий, и потому он «бессильный завтра».

«(β) За конституцию, против республики» – «более или менее крупная, умеренная буржуазия» – группа, к которой Ленин причисляет «либеральных помещиков, крупных финансовых тузов, купцов, фабрикантов». Это довольно плохо организованная коалиция, но у нее в изобилии идейные вожди из чиновников, помещиков, журналистов.

«(γ) – в революционный момент (не прочно) за республику» – «„народ“ par excellence», то есть десятки миллионов мелких буржуа и крестьян, которые ждут «непосредственных выгод от революции», и, стало быть, они революционеры «сегодня», но, получив кое-какие выгоды и добившись улучшений, могут выступить «за порядок… завтра». «Организация minimum». Здесь более всего «темноты, дезорганизованности». Их идейные вожди – из «демократии» («Очень много демократической интеллигенции. „Тип“ социалиста-революционера»).

«(δ) – вполне и всецело за республику» – пролетариат. «Революционен» («очень большая организованность, дисциплина»). «По сравнению с предыдущими численно гораздо слабее». «Вождей идейных меньше, чем у всех остальных, только социал-демократическая интеллигенция и социал-демократические образованные рабочие», но боеспособность «гораздо сильнее».

 

·

 

Как образовать временное революционное правительство и каков будет его состав – все это Ленин сформулирует позже, в ноябре 1905 года, когда увидит в Советах организацию, способную объединить основные силы революционного союза – социал-демократов и «буржуазных революционных демократов» – в «едином союзе борьбы». После того как Совет («зародыш временного революционного правительства») провозгласит себя революционным правительством России и привлечет к себе новых депутатов от рабочих, моряков, солдат, революционных крестьян и революционной буржуазной интеллигенции, чтобы «пополнить его представителями всех революционных партий и всех революционных… демократов», будет сформировано нечто вроде правительства народного фронта, в которое, однако, не войдут либералы[10].

Если ленинский анализ противостоящих социальных сил, мобилизованных для свершения русской революции, был именно таким и если именно так мыслилось Лениным развитие событий, то из его революционной теории неизбежно вытекали три важных вывода: его теория нарушала табу Плеханова на взятие власти и побуждала социал-демократов к участию в революционном демократическом правительстве. Она «разбуржуазивала» и радикализировала концепцию «буржуазной» революции применительно к России, исключала из нее «конституционную» либеральную буржуазию и ставила на ее место «революционное» крестьянство. И наконец, она связывала буржуазно-демократическую революцию в России с возможностью социалистической революции в Европе, придавая ей таким образом характер открытого процесса.

Поэтому не удивительно, что урок, который Ленин извлек из опыта Парижской Коммуны и применил в 1905 году, прежде всего подтверждал его революционную теорию, согласно которой «участие представителей социалистического пролетариата» вместе с мелкой буржуазией в революционном правительстве вполне допустимо, а при известных условиях прямо обязательно. Кроме того, поскольку Парижская Коммуна осуществляла прежде всего демократическую, а не социалистическую диктатуру и занималась проведением «нашей „программы-минимум“», то, перенесенная в условия России, она могла соответствовать тому, что, по Ленину, рассматривается как «революционная демократическая диктатура пролетариата и крестьянства»[11]. Поэтому мы, очевидно, можем утверждать, что пересмотр русского марксизма, сделанный Лениным в 1905 году (суть его состояла в том, что социал-демократы были обязаны не только свершить в России буржуазно-демократическую революцию, но также взять власть в свои руки и довести революцию до конца), явился теоретической основой решения о захвате власти в октябре 1917 года.

В последующие десятилетия Ленин неоднократно подтверждал свою новую революционную теорию, особенно успешно в 1906 и 1909 годах, когда Каутский принял ее, по словам Ленина, как «самое блестящее подтверждение всей коренной основы тактики большевизма», противостоящего «старому шаблону буржуазной демократии», за которую держались Плеханов и меньшевики[12]. Лишь в 1915 году Ленин глубоко пересмотрел эту теорию применительно к новой обстановке, создавшейся в ходе мировой войны, которая нарушила стабильность в Европе и ослабила социалистическую солидарность[13].

Он считал, что война настолько приблизила Россию к охваченной кризисом Европе, что русская «буржуазно-демократическая революция», вполне возможно, могла бы стать «неотъемлемой частью» социалистической революции на Западе, а не «только прологом к ней». Если в 1905 году последовательность событий в оптимистическом варианте революционной схемы, набросанной Лениным, в первую очередь требовала «доведения до конца буржуазной революции» в России (Ленин сам называл эту схему «мечтой», о которой каждый революционный социал-демократ был «обязан мечтать»)[14] – только в этом случае можно было «разжечь» пролетарскую революцию на Западе, – то его революционная программа в 1915 году провозглашала «одновременность обеих революций». Далее, снижение популярности социализма с началом войны резко уменьшило количество социалистических групп, которые твердо придерживались интернационалистских позиций. Из них только те, что порвали все связи с «социал-шовинистами и каутскианцами», могли надеяться вместе с Лениным и большевиками участвовать в социалистическом российском и международном движении, а также когда-нибудь и в революционном правительстве. Исключались, в частности, трудовики, Плеханов, эсеры, меньшевики всех мастей – от «ликвидаторов» до Мартова, которым поголовно приклеивался общий ярлык «социал-шовинистов», и даже лично Троцкий, которого Ленин объявил «каутскианцем»[15] и который, следовательно, находился по другую сторону баррикад. В то время как социал-демократы еще могли, как и ранее, войти во временное революционное правительство в союзе с «мелкобуржуазными демократами» (согласно предвидению Ленина, в решающий момент они способны «качнуться влево»), им нельзя было иметь ничего общего с «социал-шовинистами», которые практически представляли собой весь организованный российский социализм. В революционной схеме Ленина Советы неизменно сохраняли роль узловых центров восстания и органов революционной государственной власти[16].

Февральская революция и образование временного буржуазного правительства произошли в соответствии с меньшевистской теорией буржуазной революции, а не согласно революционной теории Ленина и той схеме, которую он набросал в 1905 году. Это увеличило его презрение и враждебность в отношении «мелкобуржуазных» руководителей Советов, вроде Чхеидзе, Суханова и Стеклова, которые добровольно передали власть в руки буржуазии, вместо того чтобы самим сформировать революционное правительство. Теперь он больше всего беспокоился о том, чтобы мобилизовать петроградских большевиков и изолировать их от «революционной демократии» в преддверии «перехода от первого ко второму этапу революции» – завоеванию власти и установлению «революционной диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства»; именно это определение легло в основу его нового революционного проекта[17].

Буржуазно-демократическая революция в России, согласно этому определению, уже завершилась и с социальной, и с политической точек зрения, закончившись «двоевластием»: властью временного буржуазного правительства и не признанного официально «мелкобуржуазного» правительства Советов (то есть пролетариата и крестьянства). В экономическом плане неизбежность социалистической революции в Европе, в которой русская революция была и прологом, и неотъемлемой составной частью, устраняла необходимость капиталистического этапа развития в России[18].

После того как была исключена возможность объединиться в коалиционном социалистическом правительстве со сторонниками «оборонительной войны», то есть с большей частью «революционной демократии», следующим пунктом на повестке дня стала для Ленина диктатура большевистской партии, организованная в Советы или в «коммуну», то есть, выражаясь классически и марксистскими терминами, в «революционную диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства». В этом смысле возникновение идеи Ленина совершить вторую революцию после той, что свергла царизм, и в то же время привести к власти сугубо большевистское правительство можно отнести к сентябрю 1915 года, когда он решил не иметь ничего общего с «социал-шовинистами»; это решение еще более утвердилось в марте 1917 года, когда он начал настаивать на «самостоятельности и особенности „нашей партии“» и на собственном бесповоротном намерении вести Россию «к коммуне, а другим целям служить я не стал бы»[19].

Политическая стратегия Ленина была нацелена прежде всего на «самостоятельность» и беспрекословное подчинение интересам партии, совместно с кампанией беспощадного разоблачения «нового правительства» и «мелкобуржуазных» руководителей Советов[20], «социал-патриотов» и, что было еще худшим в его глазах, «колеблющихся». Ближайшей целью являлся контроль и укрепление большевистской партии, агрессивной в своей независимости, партии, которой в конце концов предстояло завоевать поддержку масс.

Еще в марте Ленин «издалека» сурово осудил Матвея Муранова за то, что тот отправился в Кронштадт вместе с меньшевистским лидером Михаилом Скобелевым и предупредил Каменева об опасности сотрудничества с руководителями Советов: «Каменев должен понять, что на него ложится всемирно-историческая ответственность»[21].