Дискуссия о едином фронте и неудавшаяся революция в германии

 

Большевики решили захватить власть в России, считая свое выступление – за которым, по их мнению, должно было последовать множество аналогичных в других странах – всего лишь началом мировой социалистической революции. Идея скорой победы (через несколько месяцев или лет) пролетарской революции в наиболее развитых странах была основным моментом идеологии III Интернационала в послевоенный период.

Правда, в конце войны и после ее окончания общественно-политический кризис поразил почти все европейские страны, однако степень его тяжести была разной. В странах Антанты упоение победой, где больше, где меньше, сводило на нет усилия, направленные на осуществление глубоких социальных преобразований; поэтому господство буржуазии здесь продолжало оставаться относительно стабильным. Чувство подлинного националистического восторга охватило страны, завоевавшие независимость, и, хотя их экономика переживала глубокие потрясения – особенно в Польше, – новой государственной власти революционное движение всерьез не угрожало. Наиболее сильную встряску пережили Германия, Австрия и Венгрия. Эти последние два государства, возникшие в результате распада империи Габсбургов, были слишком малы, чтобы противостоять интервенции Антанты. Венгерская республика Советов была задушена румынской и чехословацкой армиями через четыре месяца после ее основания; Австрию можно было задавить через несколько дней, прекратив ввозить в страну продовольствие и уголь. Решающая роль в развитии дальнейших событий принадлежала Германии.

Военное поражение означало конец полуабсолютистской империи Гогенцоллернов, в которой правительство не было подотчетно имперскому парламенту, а многие земельные парламенты, в том числе и парламент земли гегемона – Пруссии, избирались путем трехстепенных выборов. Когда 5 октября 1918 года было объявлено, что Германия просит перемирия, настроение масс резко изменилось. Со скоростью лавины стало расти движение за мир, начались антивоенные демонстрации. 3 ноября восстали матросы в Киле, революционная волна достигла других портов, а затем перекинулась в глубь страны. 9 ноября берлинские рабочие вышли на улицы и вместе с революционными солдатами захватили город. Филипп Шейдеман и Карл Либкнехт в двух разных местах провозгласили республику; император бежал в Голландию. Первыми результатами Ноябрьской революции были: провозглашение республики, создание правительства, состоявшего из представителей двух существовавших тогда социал-демократических партий во главе с президентом Фридрихом Эбертом, и учреждение Советов рабочих и солдатских депутатов[1161].

Советы действительно были хозяевами положения в городах, или, точнее, в первые недели (до начала 1919 года) они могли управлять ситуацией по своему усмотрению, поскольку власть, хотя и очень ограниченная, была в их руках. Обычно они не избирались, а формировались на основании соглашения между компетентными органами социал-демократических партий. В Центральной Германии, в Берлине, в Рурском бассейне в первые месяцы Советы контролировали производство и сильно ограничивали власть капиталистов на предприятиях. Тем не менее они были лишь средством непосредственной организации борьбы – особенно экономической – в момент, когда не существовало профсоюзов. Можно сказать, что они с разной степенью интенсивности боролись за свое существование, и лишь незначительная часть из них взяла на вооружение лозунг захвата власти. Действительно, I Национальный съезд Советов рабочих и солдат, собравшийся 16 – 21 декабря, решил передать законодательную и исполнительную власть правительству вплоть до созыва Национального собрания. Несомненно, что в ноябре и декабре рабочий класс был еще в состоянии решать судьбы страны.

 

Революционный подъем

 

Социалистическое большинство немецкого пролетариата было разделено на три партии. Руководителям Socialdemokratische Partei Deutschlands (СДПГ), которые еще в конце октября удовлетворились бы парламентской монархией с некоторой социальной позолотой, 9 ноября пришлось возглавить революцию, развитию которой они до того дня стремились воспрепятствовать. Их кредо была постепенная демократизация юнкерско-буржуазной республики, и для того, чтобы удержать революцию в буржуазно-демократических рамках (в противоположность революционным устремлениям пролетариата), они вступили в союз с прусскими генералами. Независимцы[1162] не имели единой ориентации. Представители их правого крыла подчеркивали, что новая республика непременно должна быть социалистической. Гильфердинг, например, считал, что необходимо демократизировать администрацию и социализировать экономику еще до созыва Национального собрания. Правое крыло НСДПГ сторонилось союза СДПГ с верховным военным командованием, а с другой стороны, не прекращало добиваться сотрудничества между обеими партиями, даже когда в декабре НСДПГ под давлением левого крыла вышла из правительства. Левое крыло, напротив, было близко к спартаковцам, которые входили в НСДПГ, но действовали автономно и в конце декабря создали Коммунистическую партию Германии «Союз Спартака» (Kommunistische Partei, Spartakusbund). Самым крупным их теоретиком была Роза Люксембург, которая считала, что социалистическая революция невозможна без гражданской войны, то есть без насильственного свержения правительства Эберта – Шейдемана, хотя это могло быть лишь началом революции.

 

«Мы должны взять власть, – заявила она на учредительном съезде КПГ, – и должны поставить проблему захвата власти следующим образом: что делает, что может и должен сделать в Германии каждый Совет рабочих и солдат? Вот где власть, мы должны разрушить буржуазное государство снизу, не разделяя, а объединяя общественную, законодательную и управленческую власть, и передать ее повсеместно в руки Советов рабочих и солдат»[1163].

 

Ее концепция революции вызвала на съезде оживленную дискуссию. Макс Левин согласился с заявлением Люксембург, но дополнил его замечанием о том, что «завоевание власти означает также захват ее в Zentrale (Центре)»[1164]. Вопрос о революции «сверху» или «снизу» обсуждался в ходе дебатов также на другом уровне: Пауль Фрёлих высказал предположение, что революция постепенно победит в разных местах, но эту мысль решительно отверг Эрнст Мейер[1165]. Речь шла о чрезвычайно важном для политической практики вопросе, как это выяснилось в последующие месяцы; поэтому тот факт, что вопрос остался невыясненным, очень осложнил работу.

В проекте программы КПГ Роза Люксембург утверждала, что социалистическая революция может победить лишь тогда, когда она завоюет на свою сторону большинство рабочих:

 

«„Союз Спартака“ не возьмет бразды правления в свои руки без ясно выраженной на то воли подавляющего большинства пролетарских масс всей Германии, без ясной поддержки ими идей, целей и методов борьбы „Союза Спартака“»[1166].

 

И тем не менее КПГ, поставив себе в программе задачу завоевать значительное и прочное большинство рабочих на свою сторону, на практике сумела привлечь лишь незначительное меньшинство революционных масс. Большинство пошло за левыми из НСДПГ, ориентировавшимися на диктатуру пролетариата, опиравшуюся на систему Советов как носителей политической власти. Представители левых (в их числе Эрнст Деймиг) занимались больше теоретической разработкой новой системы, чем политической деятельностью, направленной на захват власти. Но если левые из НСДПГ имели больше последователей, чем спартаковцы, то большинство рабочих все же голосовало за СДПГ: среди делегатов I Национального съезда Советов было 289 членов СДПГ и 90 независимых, из которых лишь 10 – спартаковцы.

Слабым местом СДПГ были отношения между членами партии и избирателями, с одной стороны, и руководством партии – с другой, характерные серьезными конфликтами. Социал-демократические руководители потерпели серьезное политическое поражение, когда I Национальный съезд Советов против их воли почти единогласно проголосовал за резолюцию о разоружении контрреволюции. Аналогичное поражение они потерпели при голосовании другой резолюции, в которой съезд поручал правительству немедленно начать обобществление тех экономических секторов, которые он счел созревшими для этого, в частности добывающую промышленность. Правда, правительство отнеслось к обеим резолюциям как к ничего не значащим листкам бумаги, и в результате между ним и Советами установились натянутые отношения. Несмотря на то что Советы в большинстве состояли из членов СДПГ, руководители партии обращались с ними как с организациями революции, которой они не желали и которую не собирались развивать[1167]. Напротив, многие социал-демократы, входившие в местные Советы, не считали эти органы временными; поэтому они стремились их сохранить и повысить их роль, всячески препятствуя их роспуску. Так, в Баварии большинство СДПГ выступило за Республику Советов.

Конфликты руководства СДПГ с рядовыми членами партии и с ее сторонниками значительно снизили авторитет руководителей партии в массах. Этот процесс начался как раз в начале 1919 года и шел одновременно с целым рядом вооруженных столкновений, завершившихся поражением революционных рабочих. Действительно, результат этой борьбы определялся главным образом соотношением военных сил. После декабря 1918 года обстановка была следующей: внутренние гарнизоны были «расформированы», что означало невозможность их использования против революционных рабочих, хотя в большинстве своем они были на стороне СДПГ; матросы занимали радикальные позиции; войска на фронте, особенно на Западном, находились под влиянием офицеров, а значит, были контрреволюционными; полиция была разоружена. Правительство и верховное командование начали немедленную демобилизацию и принялись создавать отряды добровольцев (Freikorps), в которые вошли офицеры, унтер-офицеры, антиреспубликански настроенные представители средних слоев и те элементы, которые, несмотря на свое рабочее происхождение, не хотели оставлять армию и возвращаться к необеспеченной гражданской жизни. «Белогвардейцы», как их называли рабочие, стали главной военной опорой социал-демократического правительства. Местные рабочие и солдатские Советы создали собственную постоянную милицию (Volkswehren, Sicherheitwehren), в которой насчитывалось от 100.000 до 200.000 человек; из них 50.000 – 60.000 были в отрядах, находившихся под влиянием революционного левого крыла, или в отрядах, которые, несмотря на директивы руководства СДПГ, сохранили унитарный характер[1168].

Соотношение военных сил в решающем столкновении в январе 1919 года характеризовалось превосходством Freikorps над революционными рабочими, которые были плохо организованы. 4 января правительство сместило независимого социалиста Эмиля Эйхгорна с должности префекта берлинской полиции. На другой день полумиллионная рабочая демонстрация завершилась захватом здания, в котором находилась редакция газеты «Vorwärts», центрального органа СДПГ, и некоторых других важных зданий. Вечером того же 5 января был создан Революционный комитет, состоявший из «революционных делегатов» (revolutionären Obleute)[1169] независимых и спартаковцев, который объявил об отставке правительства Фридриха Эберта, однако ничего не сделал для его устранения. В свою очередь правительство назначило министра внутренних дел Густава Носке командующим всеми военными силами в зоне Берлина. Носке собрал под Берлином всех Freikorps которые, войдя в Берлин, в несколько дней разогнали революционных рабочих и учинили террор, жертвами которого стали Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Январское поражение революционных рабочих изменило расстановку сил, стоявших у власти. После Берлина Носке направлял отряды добровольцев то в одну, то в другую землю, где Советы отказывались подчиниться центральному правительству. В течение месяца власть правительства была восстановлена сначала в Северной Германии, потом в Рурском бассейне, в центральных зонах, часто ценой кровавых вооруженных столкновений. Между январем и февралем Республики Советов были провозглашены в четырех местах: Бремен сопротивлялся 25 дней, но и в других местах Советы не уступили без жестокой борьбы.

Однако революционное брожение продолжалось и после названных поражений. Вслед за венгерскими событиями лозунг захвата власти Советами вмиг охватил Баварию, и 5 апреля в Мюнхене была провозглашена Республика Советов. Это было результатом соглашения между независимыми, анархистами и некоторыми социал-демократами. КПГ отказалась присоединиться, но приняла участие в защите революционной власти, и, когда 13 апреля после подавления контрреволюционного путча власть перешла в руки Комитета действия, коммунисты стали в нем главной силой, хотя и составляли меньшинство. Комитет действия удерживал власть в течение 20 дней, а затем превосходящие вооруженные силы контрреволюции потопили Баварскую республику Советов в крови. На этом революционный подъем закончился.

 

Марна германской революции»

 

Ноябрьская революция началась с выступления матросов, солдат и рабочих против продолжения войны и против монархии; и единственным важным результатом революции стало создание республики, причем республики без республиканцев, поскольку неизменными остались старый государственный аппарат и производственные отношения, в том числе и отношения земельной собственности. Таким образом, при ближайшем рассмотрении немецкая революция не решила даже задач буржуазно-демократической революции. С другой стороны, главной движущей силой революции были рабочие, конечной целью которых, естественно, не было учреждение буржуазной республики. Хотя пролетариат в подавляющем большинстве следовал за СДПГ, он мечтал о социалистической республике и, безусловно, поддерживал идею о том, что республика должна опираться на обобществленную промышленность. Однако, хотя делегаты I Национального съезда Советов и проголосовали за социализацию и избрали «Центральный совет Германской социалистической республики», на деле они оставили власть в руках правительства Эберта и одобрили созыв избирательных комитетов по выборам в Национальное собрание.

Ноябрьская революция, для которой в значительной степени характерно стихийное начало, произошла в специфической обстановке политического кризиса, разразившегося в момент, когда стало ясно, что война проиграна. Революционному чувству рабочих масс, выступавших за прекращение кровавой бойни и против монархии, противостояли чрезвычайно сильные контрреволюционные настроения чиновников, офицеров, унтер-офицеров, аристократов, крупных и мелких предпринимателей, боявшихся утратить благоденствие «золотых дней Империи». Это была массовая реакция – антирабочая, антидемократическая, антисемитская. Тот факт, что Ноябрьская революция разразилась вслед за военным поражением, наложил отпечаток на восприятие ее большинством: если 1789 или 1848 годы означали для французов «революцию», то для немцев 9 ноября означало «крушение» (Zusammenbruch).

Немецкая революция не достигла своих целей именно потому, что она разразилась перед самым концом войны: лозунг о мире не мог стать лозунгом революционеров, как в России; зато он стал лозунгом правительства Эберта. Хотя рабочие в большинстве были за социализм, лишь очень немногие из них готовы были завоевать его с оружием в руках. Кроме того, не было целого ряда факторов, которые в ноябре 1917 года помогли большевикам: в Германии не существовало крестьянского движения, которое стремилось бы завладеть землями крупных собственников, в гораздо меньшей степени была разложена армия. Эти неблагоприятные условия не уравновешивались позитивными факторами – экономическим развитием страны и высоким уровнем организации рабочей массы. Для победы социалистической революции с самого начала отсутствовало необходимое объективное условие: собственное представление рабочего класса о необходимых в тот момент формах перехода к социализму. Преодоление же иллюзорных концепций протекало параллельно изменению соотношений классовых сил, то есть параллельно ухудшению объективной ситуации[1170]. Само международное положение Германии в этом плане не было благоприятным.

В то время большевики, спартаковцы и независимые левые социал-демократы, а также руководители СДПГ и многие другие политические деятели Германии и стран Антанты считали, что пролетарская революция может победить только в результате вооруженной борьбы. Смотревшие на вещи более реалистически некоторые социалисты из правого крыла НСДПГ и австрийской партии считали, что в Центральной Европе созрели условия лишь для демократических преобразований. В последнее двадцатилетие эта проблема была предметом обсуждения историков, большинство которых склоняется к мысли, что в Германии сразу после войны не было условий для победы социалистической революции[1171].

Со своей стороны мы считаем, что нельзя исключать возможной альтернативы, ибо революционные социалисты могли в ходе событий выступить и более удачно. В самом деле, история Германии раньше не знала ничего подобного периоду от восстания матросов в Киле 3 ноября 1918 года до поражения Красной армии Рура в апреле 1920 года, и не было никаких причин для создания коммунистической партии обязательно на такой узкой основе, как это произошло в действительности. Следует также учесть, что среди главных событий борьбы в январе 1919 года определяющим оказался случайным момент, а именно: личное решение Либкнехта и Георга Ледебура провозгласить отставку правительства Эберта. Это решение приняли Либкнехт и Вильгельм Пик, которые в революционном комитете представляли спартаковцев, хотя само решение шло вразрез с мнением большинства КПГ. Коммунистическая партия, более многочисленная по составу, способная избежать январского поражения, сильная руководством не только Пауля Леви, но и Люксембург и Либкнехта (если бы они оба не были убиты), сумела бы стать более значительной силой, чем стала КПГ после 15 января. События того же 1919 года и ликвидация капповского путча в следующем году могли бы принять совершенно иной оборот. Так или иначе, ретроспективный взгляд на события тех лет позволяет полагать, что возможности пролетарской революции в Германии были не такими, каких боялись руководители СДПГ и на которые надеялись революционные социалисты. Иными словами, нельзя было исключать возможность победы революции, которая стала бы не копией, а вариантом русского Октября.

Январские сражения 1919 года были для Рудольфа Гильфердинга «Марной германской революции»[1172]: революционное движение было так ослаблено целым рядом поражений, что продолжало чувствовать их последствия в течение длительного времени и было не в состоянии использовать для изменения соотношения сил ситуацию, сложившуюся после поражения контрреволюционного путча весной 1920 года. Выводы спартаковцев о причинах январского поражения были разными. Вначале преобладало мнение, что оно явилось следствием слишком долгих колебаний. Лишь в результате других кровавых столкновений обнаружились и иные ошибки[1173]. В июне 1919 года конференция КПГ одобрила документ, в котором осуждался также путчизм:

 

«Такие крупные политические выступления, как всеобщие забастовки или вооруженные выступления, могут увенчаться успехом только тогда, когда они охватывают наиболее важные экономические области или всю страну. Действия более мелкого масштаба, преследующие политические цели, которые рассчитаны на захват политической власти, являются путчами. Коммунистическая партия их отвергает»[1174].

 

Строительство массовой коммунистической партии в Германии было долгим и трудным. Первый камень в развитие немецкого коммунизма был заложен расколом КПГ. Центральный Комитет во главе с Леви, состоявший почти исключительно из спартаковцев, постановил исключить левую оппозицию, которая в апреле 1920 года основала Коммунистическую рабочую партию Германии (КАРД, Kommunistische Arbeiterpartei Deutschlands). Хотя в тот момент из СДПГ ушло много рабочих, их радикализацией воспользовались отнюдь не коммунисты, а независимцы. На парламентских выборах 1920 года СДПГ вместо 37,9 процента в 1919 году получила лишь 21,6 процента, тогда как НСДПГ увеличила число голосов с 7,6 процента до 18 процентов; КПГ получила 2 процента. О массовой коммунистической партии в Германии можно говорить (хотя всегда в меньшей степени, чем о социал-демократической) лишь с того момента, когда большинство делегатов съезда НСДПГ в Галле, проходившего в октябре, приняло 21 условие приема в III Интернационал, а затем левое большинство этой партии влилось в КПГ. Однако в тот момент государственная власть была столь прочной, что ей не могли угрожать отчаянные попытки коммунистов поднять восстание (март 1921 года и октябрь 1923 года).

В конце мировой войны большевистские лидеры считали, что другие пролетарские революции победят в ближайшие месяцы. Их оптимизму был нанесен первый удар, когда потерпела поражение Венгерская Советская республика; однако они продолжали делать ставку на победу в ближайшие годы в других странах. Ленин и Исполком Коминтерна в дни капповского путча рассчитывали на скорейшее установление Советской власти в Германии. Новая волна оптимизма достигла своего апогея летом 1920 года, когда Красная Армия дошла до Варшавы. Наступление на Польшу началось после того, как было отбито польское наступление, в результате которого был временно оккупирован Киев, и после решения руководства большевистской партии, которое далось ему нелегко. Ленин высказался в пользу наступления на исконно польские земли, несмотря на предупреждения польских коммунистов, а также Карла Радека, Троцкого, Рыкова и Сталина: было ясно, что он боялся изоляции русской революции и в военном поражении польского государства видел возможность ускорить революцию в Германии или где-либо еще. После поражения Красной Армии на Висле надежды Москвы сосредоточились на Италии, где рабочие взяли заводы и фабрики в свои руки. Исполком Коминтерна направил обращение к итальянскому пролетариату с призывом развивать свое движение и переходить ко всеобщему восстанию. Призыв противоречил мнению руководителей итальянских коммунистов главным образом потому, что был направлен тогда, когда борьба в основном уже завершилась; это свидетельствовало о том, что из Москвы было трудно вмешиваться в действия партий далеких стран. Действительно, еще в ноябре 1920 года Ленин говорил о возможности ускорить революцию в Англии, Франции и Соединенных Штатах, «если эти страны решатся блокировать пролетарскую и советскую итальянскую республику»[1175], но развитие событий заставляло осторожнее соразмерять надежды со временем.

Тем не менее революционный оптимизм был характерной чертой всего Коминтерна. Даже скептики в нем считали, что победа революции в других странах – дело нескольких лет. При этом обсуждались не только расчеты сроков революции, но и отношение к путчам. Характерно, что руководство Коминтерна до той поры старалось говорить об этом как можно меньше. Один лишь Радек отмечал, что целый ряд выступлений немецких рабочих был несвоевременным: аналогичных мнений никогда не высказывали ни Ленин, ни Зиновьев, ни Бухарин. Спартаковцев, в частности Леви, большевики обвиняли в чрезмерном «антипутчизме». В этом плане, как говорил Сприано, «генеральной линией» «было использовать любую возможность, вызывать любые революционные столкновения, идти на разрыв с оппортунистами, ибо все, даже поражение, было лучше бездействия»[1176].

Поворот в этой ориентации наметился постепенно к 1921 году и вызвал множество острых конфликтов.