Португалец испустил ужасный вопль, два раза перевернулся в воздухе и, сжимая в руках Самородок, полетел вниз головой.

 

Парижанин и бровью не повел.

– Одного не стало, – проговорил он саркастическим тоном. – Ах, если бы все они истребили друг друга! Туда им и дорога. Меньше было бы работы палачу.

Минуту мистер Холлидей стоял неподвижно, держа в руке нож и сосредоточенно глядя на круги, расходившиеся по воде. Обрезанная веревка вертелась и извивалась, точно змея.

Выйдя из задумчивости, он беззаботно махнул рукой, закрыл ножик, схватился за веревку и приготовился лезть в черное отверстие, зиявшее на гладкой поверхности скалистого мыса.

Но таинственная лодка, как птица, подлетела к утесу. Это был не плот, не обыкновенная лодка, а то и другое вместе. Это плавучее сооружение соединяло в себе обе системы и было очень устойчиво, вместительно и быстро.

В лодке сидело четыре человека. Двое гребли необыкновенно легкими веслами, третий стоял у кормы с подзорной трубой в руках, а четвертый целился из карабина.

Человек с подзорной трубой сделал знак. Легкий дымок белой струйкой вырвался из дула ружья, резко и быстро прожужжала пуля, и мистер Холлидей подскочил, как ужаленный.

– Теперь твоя очередь! – вскричал Фрике в ту минуту, когда прогремел выстрел. – Но, черт возьми, я, кажется, узнаю этот звук!

Он побледнел и замер от волнения. Потом вдруг отскочил назад, толкнул Жана и еще одного дикаря.

– Конечно! Понятно! Могли я так ошибиться? Это они, разумеется, они!

 

ГЛАВА IX

 

Дон Бартоломео ди Монте остается на дне с самородком, а Фрике узнает своих друзей. – В преисподней снова настает тишина. – Где причалить? – Как доставали лиану. – Как австралийцы взбираются на высокие деревья за несколько секунд. – Виами отдает назад свою добычу. – Доктор Ламперрьер удивляется тому, что он Нирро-Ба, и тому, что он отец многочисленного семейства. – Карманная лодка. – Кто был Жан Кербегель. – Трогательное свидание.

После выстрела американец исчез в зияющем отверстии пещеры, а таинственная лодка подошла к подножию скалистого, неприступного мыса и остановилась как раз на том месте, где скрылся под водою сеньор Бартоломео ди Монте.

Сидевшие в лодке люди, по-видимому, надеялись выловить утонувшего мулата, потому что плавали несколько минут вокруг этого места, как будто ожидая, не появится ли голова утопленника.

Ожидания не сбылись. Несчастный, не желая расстаться с золотом, не выпустил его из рук и пошел ко дну, как топор.

Сердце у Фрике бешено колотилось. В гребцах он узнал Андре и Мажесте, в человеке с трубкой – Пьера де Галя, а в стрелке – доктора Ламперрьера.

Оставив бесполезные усилия спасти утонувшего, лодка приготовитесь отъехать от мыса. Весла снова заработали и всколыхнули воду, как вдруг сидевшие в лодке услышали знакомый звук.

– Пи-и-и-у-фью-ить! – просвистел Фрике, словно в горле у него был свисток локомотива.

Услыхав условный сигнал, который однажды уже сослужил им службу во дворце магараджи Борнео, четыре друга дружно вздрогнули, да так сильно, что даже лодка покачнулась. Весла замерли, и четверо пловцов посмотрели наверх, в том направлении, откуда послышался свист.

– Пи-у-фью-ить! – повторил парижанин.

Пьер де Галь встал, приставил руки рупором ко рту и окликнул молодого человека громким голосом, каким, бывало, командовал на своем броненосце:

– Эй! На вышке! Эй!

– Эй, лодка! Эй! – отвечал Фрике, как послушное эхо.

– Матрос! Сынок! Это ты? Если ты, то так и скажи… не дури, а то я упаду в воду, если это не ты…

– Конечно, я, старик… кому же больше быть? Я, Фрике-парижанин, ваш матрос, дорогие друзья. В воду тебе незачем падать, это вредно.

– Фрике! – хором закричали все четверо. – Шалун! Гамен! Проказник!

Затем доктор спросил его густым басом, в котором звучали веселые нотки:

– Кем же ты здесь? Магараджей, как в Борнео, или просто императором одного из австралийских племен?

– Нет! Престол не занят и дожидается одного из вас.

– Мы сейчас причалим. Скажи, пожалуйста, куда это мы заехали?

– А я и сам не знаю. Мне кажется, вам нужно обойти мыс и причалить с другой стороны. Я пойду к вам навстречу с моими товарищами. Только смотрите, будьте осторожнее. Место здесь прескверное: водятся лихие люди.

– Мы уже заметили это. Скажи, матрос, этот негодяй, подстреленный доктором, не мерзавец ли янки с корабля «Лао-цзы»?

– Он самый. А тот, что утонул, португалец из Макао, торговавший кули.

– Очень приятно слышать. А теперь в путь.

Пока лодка снова выезжала на середину озера, австралийцы, затаив дыхание, лежали ничком на утесе. Их можно было бы принять за мертвых, если бы не судорожное подрагивание и стук зубов.

Туземцы не помнили случая, чтобы адские голоса разговаривали так долго и так громко. Ругательства американца, предсмертные крики мулата, звучные возгласы Пьера и басовые ноты доктора показались бедным дикарям адским концертом, а оружейный выстрел заставил их окончательно обезуметь от ужаса.

Один Жан Кербегель, успевший под влиянием Фрике несколько оевропеиться – да простит мне читатель это новое и, быть может, неудачное слово, – смело встал и мужественно глядел на плывущую лодку.

– Чел-нок! – произнес он по-французски, с трудом выговаривая слоги. – Шлюп-ка!

– Да, мой друг, – отвечал ему Фрике, – совершенно верно: шлюпка, челнок, лодка – все, что ты хочешь. И в этой лодке плывут лучшие моряки в мире. Ты сейчас их увидишь.

В Виами снова настала тишина, и дикари немного успокоились. Более смелые из них даже зашевелились. Наконец вся компания поднялась с земли и встала на ноги. Кошмар закончился.

Фрике, с помощью знаков и коверкая туземный язык, объяснил дикарям, что нужно сойти с утеса и подойти к тому месту берега, где он отложе и ниже. Дикари охотно согласились на предложение своего нового друга, который благодаря белой коже мог так долго вести беседу с богами подземного царства.

Туземцы съели холодных варранов, испеченных в золе, проглотили несколько кусочков эвкалиптовой смолы и объявили, похлопывая себя по животу, что они готовы идти.

Тем временем лодка обогнула мыс и взяла вправо. Фрике и его спутники пошли в том же направлении, не обращая внимания на препятствия, встречавшиеся на пути. Так шли они несколько часов под палящими лучами солнца, которое накалило базальтовую почву так, что горячо было ногам. Фрике начинал выбиваться из сил, а берег был все также высок и крут, и нигде не было видно местечка, удобного для высадки.

Люди, плывшие в лодке, тоже устали от бесконечного плавания и насилу гребли. Через час должна была наступить ночь, которая в южных странах спускается на землю быстро, налетает, так сказать, вдруг.

Фрике не знал, какому богу молиться, когда лодка наконец остановилась. Послышался голос Андре:

– Фрике, нет ли у тебя веревки длиною метров двадцать пять-тридцать?

– Нет, господин Андре. Зачем вам веревка?

– Ты спустил бы ее нам. Я привязал бы к ней канат, он есть у меня в лодке. Ты с помощью веревки поднял бы канат наверх и прикрепил где-нибудь к утесу. По нему мы поднялись бы к тебе. Скоро ночь, а мы, пожалуй, долго еще не найдем удобного места для высадки.

– Лиана не годится?

– Годится.

– Хорошо. Мой товарищ сходит и принесет ее. Но неужели вам не жалко бросить лодку?

– Мы ее не бросим, – ответил Пьер де Галь. – К лицу ли французскому матросу бросить свой корабль! С чего ты решил? Вот еще! Лодка поднимется вместе с нами.

– На канате?

– На канате.

– Значит, она такая легкая?

– Да, она легка, точно сшита из бархата. Вот увидишь, она взлетит наверх, как перышко.

– Не может быть.

– Давай скорей лиану, полно болтать.

– Ладно, иду.

Фрике объяснил Жану, что нужно сделать, и белый дикарь, взяв каменный топор, гордо подошел к огромному камедному дереву пятидесяти метров высоты и соответствующей толщины. С вершины его свешивался чуть не до земли огромный пучок цепких лиан. Чтобы обрубить их у корня, нужно было взобраться на самую макушку дерева. Фрике с беспокойством ждал, сумеет ли его дикий приятель успешно справиться с этим трудным делом.

Жан Кербегель, сделавшись Кайпуном, приобрел такую ловкость и силу, что с ним могли сравниться в этом лишь очень немногие из природных дикарей. За это он и был выбран в помощники вождя.

Двумя сильными ударами он вырубил в стволе дерева углубление, которое послужило ему первой ступенькой; встав на нее одной ногой, он вырубил немного повыше другое углубление, поставил на него вторую ногу и, продолжая так действовать, быстро поднялся до самой вершины. Фрике, стоя около дерева, с интересом следил за действиями Жана и поспешно отскочил в сторону, лишь только тот издал резкий крик.

С вершины дерева со свистом летела огромная лиана, срезанная Жаном, который с быстротой акробата спускался следом, радуясь, что оказал услугу своему спасителю.

Не теряя времени. Фрике взял лиану, спустил ее в лодку, втащил наверх канат, привязал его к дереву и стал с нетерпением ждать, когда поднимутся его друзья.

Первым взобрался Мажесте. Он сделал это с такой ловкостью, что привел в восторг Жана и дикарей. Честный негр не мог вымолвить ни слова. Он кинулся обнимать Фрике и едва не задушил его в объятиях. Рыдания подступали ему к горлу, по щекам, сверкая, катились крупные горячие слезы.

Настала очередь доктора, который поднялся спокойно, не спеша Его длинное тощее тело с огромными руками и ногами напоминало паука, висящего на паутине.

Дикари глядели на появление белых с нескрываемым изумлением, а когда увидели Ламперрьера, то даже не дали Фрике обнять старого друга. Охваченные благоговейным ужасом, они бросились к ногам доктора, окружили его, точно святую реликвию, и забросали словами, среди которых особенно часто повторялось «Нирро-Ба». Фрике смутно понимал значение этой сцены и кусал себе губы, чтобы не расхохотаться.

– Это ты, Нирро-Ба, брат мой!

– Ты пришел из Виами, о Нирро-Ба! Ты опять будешь охотиться с нами на казуаров!

– Это ты, Нирро-Ба, наш умерший брат!

– Это ты, Нирро-Ба, воскресший под видом белого человека!

Одна женщина с надетым за плечами мешком, от которого несло ужасным зловонием, протолкалась к доктору сквозь толпу, которая охотно расступилась и пропустила ее вперед.

Женщина тревожно окинула доктора взглядом с головы до ног и, по-видимому, осталась довольна осмотром, потому что подняла руки к небу и воскликнула:

– Это ты, Нирро-Ба, мой супруг!

Вслед за этим трое или четверо маленьких Нирро-Ба, совершенно грязных и в высшей степени вонючих, бросились к изумленному доктору, крича пронзительными голосами:

– Это ты, Нирро-Ба, наш отец!

Бедного доктора заласкали, зацеловали. Он был в отчаянии и беспомощно вертел головой.

– Черт знает что такое! Фрике, скажи мне, Христа ради, толком: что они, с ума, что ли, сошли? Что им от меня нужно? Это мне очень напоминает сцену с Барбантоном, когда его провозглашали табу.

– Не совсем так, дорогой доктор. Барбантона объявили святым, а вы просто-напросто очутились в кругу своего семейства.

– Как?

– Очень просто. Эта почтенная дама, таскающая за плечами вонючий мешок с сушеным человеческим мясом…

– Эта женщина?

–…Ваша супруга, дорогой доктор. Она носит в мешке бренную оболочку, которая была на вас надета, когда вы жили на земле под именем Нирро-Ба. А эти черные стрекозы, приветствующие вас таким приятным визгом, ни больше ни меньше как ваши собственные детки, ваши потомки, продолжатели вашего рода.

 

 

 

Первым взобрался Мажесте.

 

– Отстань со своими глупостями! Ну какой я отец семейства? Я старый, неисправимый холостяк. Не хочу никакого брака – иначе я немедленно уезжаю отсюда.

– Конечно, господин доктор, – послышался добродушно-веселый голос подошедшего Пьера де Галя, – супруга ваша довольно неказиста, но это ничего: стерпится – слюбится. А некрасива она, что и говорить. Всяких я видал уродов на своем веку, а такого ни разу. Черт меня побери, если вру.

Говоря так, старый боцман крепко и дружески обнялся со своим милым матросом.

– Ну, сынок, живее за дело, – прибавил он. – Внизу остался еще господин Андре. Давай поможем ему.

– Сейчас, Пьер, сейчас.

Пока достойный марселец, смущенный невероятной встречей, отбивался от непрошеных ласк нежданно-негаданно отыскавшегося семейства, Фрике, Пьер и Мажесте вернулись на край утеса.

Андре, закинув за спину карабин, сначала привязал к канату лодку, потом схватился за него и повернул какой-то медный круг, блестевший на черном борту лодки.

Послышался резкий свист. Лодка начала быстро уменьшаться, сплющилась и погрузилась в воду.

Не заботясь о ней, молодой человек полез по канату с ловкостью белки и попал в объятия Фрике, удивленного увиденным.

– Ну, милый гамен, что же ты молчишь? Или у тебя язык отнялся?

– Право, господин Андре, я так счастлив, видя вас всех целыми и невредимыми, что не нахожу слов… Да и эта прелестная лодка… Зачем вы ее потопили, она могла бы еще пригодиться…

Андре улыбнулся:

– Успокойся. Лодка привязана к канату, и я надеюсь, что мы с тобой еще поплаваем на ней. Ну-ка, Пьер, и ты, Мажесте! За работу!

Пьер и Мажесте быстро втащили канат, на конце которого болталась какая-то странная штука, похожая на лоскут брезента.

– Это ваша лодка? – спросил Фрике, начиная сомневаться, не спит ли он.

– Она и есть. Это обычная каучуковая лодка, способная поднять груз в две тонны, если она надута при помощи специальной машинки, которую носит в кармане Мажесте, и занимающая место немного больше походного тюфяка, если из нее выпущен воздух.

– Это замечательно! Это великолепно! Это просто прелесть что такое!

– Ты прав, это вещь незаменимая. Но скажи мне, пожалуйста, что здесь происходит? На доктора напали туземцы, он отбивается от них. Что это значит?

Пьер и Фрике улыбнулись.

– Это значит, – отвечал Фрике, – что почтенный доктор, известный в Марселе и в других местах под именем Ламперрьера, не менее известен здесь под именем Нирро-Ба, хотя, как мне помнится, здесь даже ноги его ни разу не было.

– Ничего не понимаю.

– Очень просто. Доктора здесь зовут Нирро-Ба, он вернулся из загробного мира, чтобы утешить свою вдову и снова давать своим чадам ежедневную порцию гумми и жареного кенгуру.

Андре, которому были знакомы австралийские обычаи, улыбнулся, не требуя дальнейших объяснений, и совершенно успокоился насчет доктора. Он принялся заботливо складывать и сворачивать длинную непромокаемую оболочку из каучука, которая была прежде лодкой грузоподъемностью две тонны, а теперь представляла собой сравнительно небольшой тюк.

Фрике смотрел и удивлялся. Он расспрашивал, где Андре достал эту лодку и каким образом спаслись они после крушения парохода.

Андре собирался в нескольких словах удовлетворить любопытство своего юного друга, но тут произошел инцидент, отвлекший внимание обоих.

Пьер де Галь подошел поближе к толпе дикарей, которые прыжками и скачками праздновали возвращение Нирро-Ба. Он увидал белого дикаря Кайпуна и остолбенел от удивления.

– Тысяча залпов! – прошептал он Фрике, который шел сзади. – Толкуют о привидениях, а я теперь сам готов уверовать в воскресение мертвых.

– Что такое, боцман?

– Несмотря на всклокоченную бороду и длинные волосы этого оборванца, я готов признать его сыном моей сестры Жанны… Право, я уже не удивляюсь наивному легковерию дикарей.

– А знаешь что… – сказал Фрике, – это, пожалуй, правда… Я, конечно, не могу тебе сказать наверняка… но этот человек…

– Особенно похожи глаза… тот же взгляд, добрый и спокойный… совсем как у нее.

– Да ты послушай, что я говорю. Этот человек не австралиец. Он потерпел кораблекрушение, и его приютили дикари. Это было довольно давно. Он почти полностью одичал, но мне все-таки удалось кое-что узнать у него.

– Стало быть…

– Он был юнгой на «Беллоне»!

Пьер вскрикнул или, вернее, гаркнул что есть мочи:

– Юнгой на «Беллоне»?

– Да. У него на руке есть татуировка. Два слова. Вероятно, его имя и фамилия. Прочесть еще можно.

– Имя и фамилия! Это не…

– Жан Кербегель. Но что с тобою, боцман?

Пьер побледнел, как мертвец, и бросился к изумленному Кайпуну. Он схватил его за плечи и уставился прямо в лицо, словно собираясь проглотить. Взгляд старого боцмана упал на выжженную у Кайпуна повыше локтя татуировку.

– Тебя зовут Жан?.. Жан Кербегель?

– Да.