Туземцы дружелюбно подошли к нашим приятелям.

 

К счастью, как только первые лучи солнца заиграли на деревьях, наши беглецы повстречали двух черных туземцев, которые несли продавать португальцам разную провизию.

Туземцы дружелюбно подошли к нашим приятелям и предложили им: один – превосходных золотистых лепешек самого аппетитного вида, а другой – меду, аккуратно наложив его на широкие листья вместо тарелок. Великодушие этих первобытных людей глубоко тронуло наших горемык-европейцев, которые от людей цивилизованных видели за последнее время одни только мерзости.

Островитяне, радуясь, что их гостинцы пришлись по вкусу, громко хохотали и гортанно произносили какие-то непонятные фразы. К счастью, они знали несколько слов по-малайски, и Виктор взялся быть переводчиком. Европейцы узнали, что их новые знакомцы живут в горах, в деревне, до которой можно дойти к полудню, – это значило часов через шесть, – и что чужеземцы будут радушно приняты, если пожелают туда отправиться.

– Вы так добры, мои милые островитяне, – не переставая твердил Фрике. – Как жаль, что у нас нет ни копейки, чтобы вас вознаградить! Хоть бы безделушка была какая-нибудь из тех, что так нравятся здешним жителям, – и того нет. Знаешь, этот пирог очень вкусен: точно из настоящей пшеничной муки. Хотелось бы мне знать, из чего он сделан?

– Твоя правда. Таких сухарей я готов пожелать всем матросам в мире.

Произнося эти слова, старый боцман машинально развернул платье таможенника, которое ночью служило ему вместо подушки. К его удивлению, оттуда выпало множество серебряных и медных монет, со звоном покатившихся по земле.

У островитян загорелись глаза. Они знали цену металлическим деньгам, знали, что эти монеты можно превратить в водку и тем самым доставить себе на несколько часов величайшее наслаждение. Фрике поймал их взгляд на лету и покатился со смеху.

– Эти деньги приобретены нечестным путем, но вам до этой тонкости нет дела. Возьмите, друзья, положите эти кружочки себе в карманы, если они у вас есть. Знаешь, Пьер, это, наверное, деньги пирата, и я очень рад, что так получилось. Только на этот раз пусть не оправдается пословица, что неправедно нажитое добро впрок не идет. Пусть оно идет впрок этим добрым островитянам.

Восхищенные дикари поделили между собой голландские флорины и, находя, что день для них выпал достаточно удачный, решили не ходить дальше и остаться со своими новыми друзьями. В город они успеют сходить и в другой раз, а провизию можно съесть дорогой, возвращаясь потихоньку в деревню.

Европейцы охотно согласились с этим планом, обеспечивавшим им несколько дней отдыха. Основательно отдохнув, они тронулись в путь вслед за островитянами. По едва приметной тропинке пришли они, после многих поворотов, к подошве высокой горы и стали на нее подниматься. Подъем был нелегок, но зато и награда за труд была немаленькая. Помимо прелестного вида, открывшегося перед ними, наши герои могли насладиться чистым горным воздухом, жадно вдыхая его своими легкими, насыщенными болезнетворным, влажным воздухом болотистой долины. Их больше не окутывал густой, удушливый туман, сквозь который с трудом пробиваются солнечные лучи, они легко и свободно шли по склону, на котором росли роскошные кофейные деревья, свидетельствовавшие о непонятной беспечности колонистов.

Следует заметить, что португальцы, живущие в восточной части Тимора вот уже три века, до сих пор не догадались строить дома на возвышенных местах, хотя редко кто из них не болеет болотной лихорадкой. Лень до того в них въелась, что они оставляют без обработки огромную полосу плодороднейшей земли, на которой свободно растут кофейные деревья. Более того, они сами лишают себя драгоценнейшего в мире злака, существование которого в этих местах поражает путешественника. Я говорю о пшенице, которая превосходно растет здесь на низменных местах.

Фрике размышлял, глядя на небольшое поле пшеницы, тонкие, но крепкие стебли которой гнулись под тяжелым золотистым колосом.

– Ротозеи! – говорил он. – Чем грабить купеческие корабли, потворствовать контрабандистам и сажать под замок безобидных путешественников, занялись бы лучше расчисткой этих плоскогорий да посеяли бы прекрасное зерно, растущее здесь само собою! Ни сохи, ни плуга не нужно. Только доверить зерно почве – и она взрастила бы его, даже не требуя удобрения. Как вспомнишь про наших крестьян, которые целое лето трудятся, пашут, боронят, боятся то засухи, то дождя, то града, способных разом уничтожить все их труды, – как вспомнишь все это да сравнишь нашу почву со здешней, благодатной, орошаемой дождями, так невольно почувствуешь презрение к людям, оставляющим без внимания такие роскошные дары природы.

– Кривляки! – пробурчал Пьер, заключая этим энергичным, но прозаическим восклицанием длинную тираду своего друга. – Послушай, однако: хоть эта сторона и очень хороша и плодородна и все такое, но неужели мы здесь так и останемся навсегда? Я, по крайней мере, не вижу возможности вернуться на Суматру. Время незаметно уходит; чего доброго, подойдет и 1900 год, а мы все еще будем сидеть у моря и ждать погоды.

– Потерпи, Пьер, потерпи. Только одну недельку… больше я не прошу; нужно дать время забыть о нашей ночной проделке. После этого мы вернемся, тихонько осмотрим город и, главное, рейд, а там… у меня есть план. Отличный, вот увидишь.

Между тем компания, хотя и шла не спеша, с прохладцей, добрела наконец до деревушки, расположенной на середине склона. Отсюда открывался восхитительный вид на море, которое было хорошо видно во все стороны, так что ни одно судно не могло укрыться от зорких глаз наших моряков.

На восьмой день утром какое-то судно на всех парусах входило в гавань. Флага, разумеется, нельзя было узнать, но Пьер сразу понял, что это за корабль.

– Это она? – спросил Фрике.

– Да, голландская шхуна. Я узнаю ее из целого флота. Капитан, должно быть, продал свой груз и пришел сюда за припасами.

– Браво! – ответил парижанин. – Теперь мы простимся с нашими хозяевами и осторожно отправимся к берегу.

– А! Вот как! Это что-то новое.

– Ничего особенного. Только то, что завтра вечером мы едем на Суматру.

 

ГЛАВА XVI

 

Что могло показаться хвастовством со стороны Фрике. – Удачное переодевание. – Мнение кухарки о яичнице. – Корабль в море. – Заснувший вахтенный. – Корабль, взятый на абордаж двумя португальскими таможенниками, которые не были ни португальцами, ни таможенниками. – Крепкое пожатие. – Вечно смеющийся Фрике перестал смеяться, и дело выходит плохо. – Удар саблей. – Переезд на Суматру. – Небольшой переход в 25 градусов. – Вор у вора дубинку украл. – Ужасное известие.

Хотя Фрике, как чистокровный парижанин, не имел ни одного предка-гасконца, его смелое утверждение легко могло показаться невозможнейшим хвастовством. При всей своей вере в изобретательность своего друга Пьер де Галь просто опешил, услыхав слова: «Мы завтра едем на Суматру».

Эта фраза так подействовала на почтенного моряка, что он несколько раз повторил ее себе на сон грядущий, стараясь понять, не было ли тут какого-нибудь иносказания. Но нет, смысл был ясен, слова могли значить только то, что значили: «Завтра… мы едем… на Суматру».

«Завтра… Не через неделю, не через месяц, а именно завтра… И не в Китай, не в Америку, а на Суматру. Так сказал Фрике, а если он сказал, значит, так и будет. А ведь мы находимся в хижине у дикарей на тысячу метров выше уровня моря. За душой у нас двенадцать голландских франков, одежды – два таможенных мундира. Наконец, со здешними властями мы в ссоре и, как только сунемся в город, будем немедленно арестованы. Но… Фрике так сказал, а он на ветер слов не бросает. Может быть, он и сыграет какую-нибудь шутку с этими макаками. Что толку думать об этом… зачем? Утро вечера мудренее. Лучше спать».

Большинство моряков приучаются засыпать в любое время и при каких угодно обстоятельствах. Пьер закрыл глаза, перестал думать, – и вскоре звучный храп возвестил, что патентованный боцман переселился в область грез.

Засевшая в голову мысль отпечаталась, однако, в его сознании. Он всю ночь видел во сне воздухоплавательные снаряды, подводные лодки и ручных китов, на спине у которых он плавал по морю в специально устроенной беседке.

Его разбудил голос Фрике.

– Ну, ну! Вставай! – кричал тот изо всей мочи. – Да ну же, поворачивайся! Давно уже день – сам посмотри.

Дверь растворилась, и в их скромное убежище весело ворвался солнечный луч.

Кит, на котором гарцевал во сне Пьер, разом исчез. Моряк открыл глаза, безобразно выругался и подпрыгнул, как на пружине, сжав кулаки и приняв угрожающую позу.

– Гром и молния! Знать, здесь вся страна населена одними таможенниками! Ну что ж! Ну, подходи! Ну!

Таможенник разразился смехом и сделал антраша, какому позавидовал бы любой артист балетной труппы. Тут только Пьер узнал Фрике, переодетого до неузнаваемости. На нем была полная форма португальского таможенного ведомства: темно-зеленый мундир, кепи с назатыльником, кожаный пояс и сабля; в довершение всего он загримировался при помощи краски, добытой у гостеприимных дикарей, и так искусно, что выглядел настоящим чиновником.

– Ну, Пьер, как ты считаешь: хорошо я переоделся? Если даже ты обманулся, то разве не могу я безопасно идти в таком виде в город?

– Ничего не понимаю. Нет, я никогда не видал ничего подобного. О, плут из плутов!

– Теперь твоя очередь. Надевай другой мундир – и в путь. Нельзя терять времени.

– Что выдумал! Хорош я буду во всем этом! Ни дать ни взять… музыкант из пожарной команды.

– Вовсе нет, ты будешь очень хорош с бородой, не бритой три месяца. Ты будешь настоящий таможенник старого закала… заросший, лохматый, не в обиду тебе будь сказано.

– Нечего делать, надо переодеваться.

– Иначе нельзя. От этого зависит наше спасение.

– А если мы встретимся… с другими таможенниками, с настоящими?

– Не бойся. В населенных местах мы покажемся не раньше вечера. Кроме того, если мы достигнем рейда, то будем в безопасности.

Разговаривая, Пьер неохотно натягивал на себя мундир. Когда все было готово, бравый моряк обрел поистине грозную наружность, так что Фрике почти не пришлось его подмалевывать.

– Что, если бы меня увидали в таком виде мои старые товарищи с «Молнии»! – бурчал Пьер. – Они приняли бы меня за попугая.

– Тем лучше. Значит, переодевание очень удачно. Так… хорошо. Остается проститься с хозяевами – и на рейд. Нам достаточно оглядеть местность с птичьего полета. Ошибиться нельзя.

Оба друга и Виктор крепко пожали руки добрым тиморцам и медленно пошли из деревни. Провизии у них было на два дня, и состояла она из пшеничных лепешек, но этого было пока достаточно и не тяжело нести.

Решительный момент был недалек, и Фрике решил разъяснить своему другу риск, на который они шли.

– Пойми, – сказал он, – мы рискуем жизнью.

– Вот новость! – ответил Пьер. – Рисковать жизнью вошло у нас в привычку со времени отъезда из Макао.

– Я говорю это для очистки совести, чтобы ты на меня не пенял, если придется сложить буйные головы.

– Одна моя хорошая знакомая и отличная кухарка говорит, что, не разбив яиц, нельзя сделать яичницы, а она свое дело знает.

– Я с ней полностью согласен.

– Я тоже. Постараемся не исполнять роль яиц… вот и все. А что касается переделки, так это нам не впервой: мы в разных бывали, и ничем нас не удивить.

– И опасность, вероятно, не так велика, как нам кажется.

– Конечно. Точно так же непривычные люди считают бог знает чем переезд от Кале до Дувра, а когда отправляются в Алжир, то пишут завещание. А ведь они нисколько не думают об опасностях, грозящих им каждую минуту, например о взрыве газа, о несчастных случаях на улице, о падении домов и тому подобном.

– Или о нападении разбойников, об эпидемиях, пожарах, о сходе поездов с рельс…

– Да, если все хорошенько сосчитать, то жизнь на земле выйдет не лучше жизни на море…

– Выходит, что проще вдвоем взять корабль на абордаж, чем уцелеть во время эпидемии холеры.

– Ах ты, плут! Теперь я понял тебя. Чудесно, сынок. Теперь и я начинаю верить в успех. Если дело только за этим, то мы и вправду скоро поплывем на Суматру.

– Действительно?

– У меня нет ни тени сомнения. Как только мы заберемся на корабль, посмотришь, как я ловко скомандую тебе: «Право на борт!»

Время подходило к трем часам пополудни, когда оба европейца и китаец увидали жалкие хижины, гордо именуемые городом Дили. Разлегшись в гамаках, обыватели с наслаждением предавались обычному ничегонеделанию. Лишь несколько малайцев, не чувствительных к палящему зною, копошились на самом солнцепеке. Другие, присев на раскаленной набережной рейда, со свойственным их племени азартом предавались игре.

Фрике беглым взглядом окинул порт и сделал жест, означавший разочарование. На якоре стояло с полдюжины кораблей, принадлежавших американским китоловам и малайским купцам. Дальше шел целый ряд целебесских проа,^[23] постоянно разъезжающих между Купангом, Дили и Макассаром.

– Вот несчастье! Ее здесь нет.

– Кого?

– Да шхуны, я метил на нее.

Пьер покровительственно улыбнулся и указал пальцем на море.

– У этой старой акулы, капитана, есть причины не подходить близко к набережной. Он остановился не на рейде, а милях в двух от него. Видишь, вон там, вдали?

– Ты думаешь, это она?

– Да уж поверь мне, старому моряку. Стоит мне раз побывать на корабле, и я его навсегда запомню. Пусть сорвут с меня боцманские нашивки, если это судно не «Palembang».

– Хорошо. Лодок здесь много, а господа малайцы с удовольствием нас отвезут. Сейчас ты увидишь, что здесь значит мундир.

С этими словами Фрике принял важную и ленивую позу, свойственную португальцам в колониях, и сквозь зубы отдал Виктору приказание отыскать лодку и двух гребцов, сопровождая это приказание поистине величественным жестом. В двух шагах стояла толпа малайцев. Они заметили повелительный жест Фрике и бросились исполнять требование, переданное им гражданином Небесной империи.

Пять минут спустя наши приятели, удобно разместившись в туземной лодке, уже скользили по серо-зеленым волнам рейда. Гребцы, полагая, что везут представителей колониальной власти, усердно налегали на весла. Видно было, что господа португальцы умеют внушить почтение.

Корабль приближался. Пьер не ошибся. Это была голландская шхуна. На корабле, опершись на борт, бодрствовал только один человек, или казалось, что бодрствовал. Фрике потрогал свою саблю. Пьер, ни слова не говоря, сделал то же.

Лодка подъехала к шхуне и остановилась, не замеченная человеком, стоявшим на вахте. Тот продолжил стоять в прежней позе.

– Я пойду первый, – сказал парижанин. – Ты ступай за мной, а Виктор потом, когда мы будем на борту.

Два друга взобрались на корабль с обычной ловкостью, хотя им порядочно мешали ружья, надетые через плечо, и сабли, болтавшиеся у ног. Перепрыгнув через борт, они стали на палубе с видом неподражаемой важности.

Пьер два раза топнул ногой о палубу и крикнул своим командирским голосом:

– Эй! Корабль! Эй!

Спавший на вахте пробудился и выпрямился во весь рост. Фрике прыснул со смеху.

– Однако твой акцент недурен для португальца.

– Э, черт, все равно. Язычник проснулся. Примись-ка за него.

– Знаю.

«Язычник» был подшкипером «Palembang». Он в смущении сделал несколько шагов вперед, не зная, как ему быть: отвечать по-французски или спросить по-португальски. Положение было щекотливое.

Фрике разрешил затруднение со своей обычной находчивостью. Сделав шаг вперед, он улыбнулся самой обворожительной улыбкой.

– Как поживаете? – любезно осведомился он. И, не дожидаясь ответа, прибавил: – Мы так себе, ничего, благодарю вас. А наш милый капитан, менер Фабрициус, в добром ли он здравии?.. В добром, вы говорите?.. Ну и слава богу… А мы, как видите, немножко переоделись. Так, фантазия пришла. Костюм только очень неудобен, особенно для дороги. Бедняга Пьер пыхтит, точно воз везет, а меня хоть выжимай: вспотел до невозможности.

Подшкипер онемел от удивления. Машинально он вложил руку в руку Фрике, а тот, по-видимому, был так рад свиданию, что, сжав ее, так и не выпускал.

– Но, сеньор француз… или господин чиновник…

– Не смущайтесь, дружище. Мы вовсе не чиновники из таможни. Неужели вы все еще нас не узнали? Ведь мы ваши благородные пассажиры. Хоть мы и свалились к вам как снег на голову, но намерения у нас самые добрые.

– Теперь я вас узнаю… Но какими судьбами вы здесь и в этом наряде?

– Мы расскажем вам это завтра или когда-нибудь в другой раз, когда выйдем в море, – ответил Фрике, не выпуская руки, которую он сжимал все с большей и большей сердечностью.

– Но, господа, мы не принимаем пассажиров. Так решил капитан. Принимая вас с Буби-Айленда, он, как вы знаете, хотел завербовать вас к себе. И если бы вы не исчезли так поспешно, когда приехал мистер Холлидей…

– Каналья он, этот ваш Холлидей, – перебил Пьер. – Попадись он мне когда-нибудь на узенькой дорожке, я ему многое припомню.

– Что вам угодно? – спросил подшкипер, не на шутку встревожившись.

– Чтобы вы поставили паруса и плыли на запад, не слишком удаляясь от десятой южной параллели. Подробности мы сообщим после. Если вам это неприятно, то мой друг согласен вести корабль вместо вас.

– Что ж, это простой каботаж. Для этого мне даже секстант^[24] не понадобится.

– Господа, – решительно ответил подшкипер, – делайте со мной, что хотите, но я на это не согласен. Капитан на берегу, я один на всем корабле…

– Браво! – вскричал Фрике. – Тем лучше. Дело еще проще. Ну же, командуйте скорее. Я этого требую, я так хочу!

Это было произнесено тоном, который мог напугать даже человека неробкого десятка.

Голландец, однако, упрямился.

– Нет! – крикнул он, стараясь вырвать руку.

Фрике побледнел, светло-голубые глаза его заблестели, как сталь.

Он сжал пальцы, и рука подшкипера захрустела, точно в тисках.

– Слушайте, – заговорил француз, – да поглядите на меня хорошенько. Я не желаю вам зла. Вы взяли нас с острова, а благодарность для меня не пустой звук. Но время не ждет. Нас заставляют так поступать очень важные причины. Повинуйтесь. Повторяю, мы не сделаем вам зла, наоборот. Мы вам заплатим, уверяю вас. Но только, пожалуйста, не сопротивляйтесь, а то – клянусь честью – я разобью вам голову об лестницу.

Произнеся эту угрозу, Фрике так стиснул руку голландцу, что у несчастного посинели ногти. Он вскрикнул от ужаса и боли, поднес к губам свисток и дунул в него. На палубу выбежали четыре малайца с пиками и саблями и кинулись на Пьера, который стоял ближе к ним.

– Ах вы, гадины! – закричал тот, обнажая саблю. – Прочь оружие, а не то искрошу, как репу.

Трое замялись на секунду, но четвертый храбро замахнулся саблей на Пьера, который ловко скрестил с ним свою. Сабля малайца со свистом перевернулась и ударила в лоб своего хозяина. Нападающий был оглушен и в ту же минуту получил удар саблей Пьера. С раскроенным черепом покатился он по палубе, мгновенно окрасившейся кровью. Устрашенные беспощадной расправой, остальные малайцы побросали оружие и, протянув руки, стали молить о пощаде.

Повелительным жестом Пьер велел им выстроиться около люка, а Фрике все не выпускал руки подшкипера, который изнемогал от чудовищного пожатия.

– Я бы мог вас убить, – сказал француз с ужасающим спокойствием, пронзая несчастного взглядом, – но не хочу. На этот раз я прощаю вам ради прошлого. Но при первой попытке причинить нам вред я все позабуду – и вы погибли. Сколько у вас на борту людей?

– Одного вы убили. Теперь трое.

– Европейцев нет?

– Европейцы все на берегу.

– Тем лучше. Для этой шхуны достаточно четырех человек, а нас шестеро. Прикажите готовить паруса, а я обрублю канаты. Вы отдадите мне все свое оружие, я сложу его в надежное место. Не надейтесь нас обмануть, мы по очереди будем вас караулить, а вы имели сейчас возможность убедиться, что нас нелегко зарезать, как цыплят. Ступайте, – закончил он, разжимая пальцы.

Укрощенный голландец немедленно повиновался и сделал все, что от него требовали. Английские и голландские шхуны – очень небольшие суда. На них обычно всего две мачты, наклоненные назад, так что они как будто поддаются ветру. Паруса самые простые. Управление такой шхуной требует немногих рук. На ходу эти суда очень быстры, но во время бури довольно ненадежны. По всему видно, что их изобрели американцы, самые безрассудные моряки, какие только есть на свете.

Паруса на «Palembang» были поставлены очень быстро, благодаря помощи обоих французов, которые работали так усердно, что их суконные мундиры лопнули по швам и лишились нескольких пуговиц.

Подшкипер взялся за румпель, и Пьер, когда все было готово, взглянул на компас.

 

 

 

– Я бы мог вас убить, – сказал француз.

 

– Ну, теперь все, – прошептал он про себя. – Слава богу, мы держим путь на Суматру.

Через три недели после этого смелого захвата шхуна бросила якорь под 5° южной широты и 105°35′ восточной долготы по гринвичскому меридиану, между деревнями Кавур и Крофи на юге Суматры. Она постоянно держалась западной линии, минуя острова Омбаи, Патар, Ломблен, Солор, Флорес, Сумбава. Бали и пройдя вдоль Явы от одного конца до другого. Этот конец в 23 градуса был сделан если не быстро, то очень удачно. Не перестававший дуть умеренный попутный ветер позволял судну делать по шести узлов в час, что очень недурно даже для тех, кто торопится. Наши друзья торопились, вода и припасы были у них на исходе. Читатели помнят, конечно, что «Palembang», окончив ловлю в Торресовом проливе, прямо прошел к Тимору, не пополнив дорогой припасов. Поэтому экипажу приходилось соблюдать теперь строжайшую экономию.

Легко понять, как обрадовались все, когда шхуна остановилась в пустынном заливчике, за которым можно было различить в бинокль большую плантацию и десятка два избушек, прихотливо разбросанных по склону холма.

– Дома! Мы дома! – сказал с волнением Фрике, сжимая руку Пьера. – Господин Андре… доктор… Странствующие плантаторы… Я дрожу, как ребенок… Еще немного, и я брошусь в море, чтобы поскорее доплыть до земли!

– Зачем же так, господа, – сказал голландец, смягчившийся за время долгого переезда. – Я снаряжу лодку, плывите лучше на ней.

– Милостивый государь, – с достоинством обратился к нему Фрике, – вы оказали нам огромную услугу, хоть сначала и не совсем добровольно. Поедемте с нами. Хотя друг или, вернее, соучастник вашего капитана и разорил нас, мы все-таки можем вас наградить, если не деньгами, то как-то иначе.

– Я ничего не хочу и ни в чем не нуждаюсь. Не станете же вы требовать, чтобы я насильно сошел на берег.

– Разумеется, нет. Напротив. Оставайтесь, если ничего не хотите принять от нас. Прощайте!

Пять минут спустя два друга уже были у вожделенного берега. Они поспешно устремились по торной дороге к плантации. Пьер обернулся и увидал, что шхуна на всех парусах выходит в море.

– Знаешь, а подшкипер «Palembang» провернул благодаря нам очень выгодную сделку.

– Как это?

– Неужели ты думаешь, что он возвратит корабль хозяину? Вот посмотришь, вор у вора украдет дубинку. Он преспокойно зайдет за припасами в какой-нибудь притон пиратов и начнет разбойничать. Вот будет с носом менер Фабрициус!

– Да, действительно, вор у вора дубинку украл.

Тяжелая калитка ограды, окружавшей большой деревенский дом, отворилась, и двое рослых мужчин кинулись с раскрытыми объятиями к вновь прибывшим.

– Фрике!.. Шалун ты мой!.. Пьер, дружище!..