Фрике подполз к самому краю утеса и заглянул вниз.

 

Фрике подполз к самому краю утеса и заглянул вниз. Его глазам представилось любопытное зрелище.

– Виами! Виами! – продолжали жалобно кричать дикари, убежденные, что их нового друга потащил за волосы злой дух Тулугал, чтобы сбросить с утеса в воды озера.

Религия австралийских дикарей состоит из сплетения всевозможных нелепостей. Ее главная отличительная черта состоит в том, что туземцы гораздо больше верят в духа зла, чем в доброго гения Байаме, или Му-То-Они.

Такой пессимизм религиозных воззрений легко объясняется теми ужасными условиями жизни, в которых находятся несчастные туземцы Австралии, проводящие жизнь между голодом и английскими штуцерами. Позволю себе несколько дольше остановиться на догматах туземного богословия, так как оно представляет значительный интерес своим крайним сумасбродством. Заранее прошу у читателя снисхождения к грубому невежеству несчастных дикарей.

Замечу, что в простых преданиях большинства туземных религий – а их в Австралии много, как и везде, – встречаются нередко весьма разумные нравственные принципы и почти всеобщая вера в загробную жизнь.

Аборигены верят в награду и наказание после смерти. Особенно интересно их представление об аде, или, как они называют его, о Виами, делающее большую честь их фантазии.

Представьте себе бесконечную песчаную пустыню, без малейшей тени, без воды, без единой капли росы, окруженную голыми утесами, безжалостно палимую тремя огромными солнцами, расположенными в виде треугольника. Тут пребывают грешники, осужденные на вечное горение за оскорбление жрецов, за побои, нанесенные старикам, за убийство вождей и за похищение молодых девушек.

Каракулы, или колдуны, являются хранителями преданий австралийской книги бытия.

Байаме, или Му-То-Они (гений добра), – чернокожий великан с огромными руками и ногами, с белыми волосами и огненными глазами – сначала создал кенгуру, казуара и вомбата, а потом растения, которыми они кормятся, и солнце, которое им светит.

Довольный началом, Байаме взошел на вершину гор Варра-Ганг, известных у европейцев под именем Австралийских Альп, и плюнул на все четыре стороны. От этого произошли реки и озера. Он населил их рыбами.

Что касается способа, которым Байаме создал моря и озера с соленой водой, то предание рассказывает об этом с такими грязными подробностями, что я не решаюсь повторить их.

Сначала Байаме довольствовался своим творением, но потом оно показалось ему недостаточным. Он пожелал создать нечто большее, чем казуары и вомбаты. Он спустился с Варра-Гангских вершин и целый день занимался созданием мужчины и женщины, которые сделались прародителями черного племени с гладкими волосами.

Утомившись, Байаме несколько дней отдыхал от трудов своих, но потом, видя, что созданные им люди изнывают под палящими лучами солнца, вызвал из недр земли камедные деревья и араукарии, которые густо покрыли почву и распростерли над землей прохладную тень.

Сделав это, он вырвал у себя из бороды клок волос и бросил его на землю.

Эти тонкие волосы принялись расти и стали маррою (матерью) теперешних лиан.

Тогда Байаме решил, что все сделано очень хорошо и что прародители черных людей будут счастливы. Он вернулся на Варра-Ганг, топнул ногой об утес и поднялся в заоблачное пространство, где и пребывает до настоящего времени.

Австралийский создатель уселся за солнцем и, заботясь о счастье своих тварей, только и делает, что поворачивает дневное светило вокруг пальца.

А вот как австралийская космогония представляет историю Луны. Богиня ночи была прежде красивой женщиной, которая счастливо жила на Земле, занимаясь охотой. В наказание за целый ряд самых невероятных похождений эту австралийскую Диану прогнали с земли, пригвоздили к темному небу и обрекли ее жить исключительно в темноте.

Теперь она оплакивает свое вдовство и одиночество. Ее слезы стынут и твердеют. Их накопилось так много, что они усеяли небесный свод и стали звездами.

Вера в выходцев с того света, то есть в туземцев, приходящих из гроба под видом белых людей, появилась уже впоследствии, лет сто тому назад как дополнение к этим странным верованиям.

Но вернемся к парижанину, который, не боясь головокружения, преспокойно лежал на утесе, свесив голову вниз. Он слушал оживленный и в высшей степени назидательный разговор двух лиц, присутствие которых в подобном месте явилось для Фрике полнейшей неожиданностью. Стоя на узком выступе мыса на пятьдесят футов ниже вершины, какой-то человек с американским акцентом бранился с другим человеком, висевшим над бездной на веревке, которая отчаянно качалась и крутилась.

Конец этой веревки выходил из круглого отверстия в базальтовой скале. Внутри, очевидно, была пещера, имевшая выход на другую сторону скалы и, возможно, куда-нибудь очень далеко.

Фрике не совсем понимал, зачем пришли сюда эти люди. Он медленно приподнялся, знаком попросил Жана подержать его за ноги и высунулся еще дальше. Он смог яснее рассмотреть выступ, на котором стоял человек, державший веревку.

Там находилась узкая трещина, из которой текла говорливая струйка воды и падала в озеро, поднимая белые клочья пены. Мелкая водяная пыль вилась около утеса, и сквозь нее, точно сквозь ореол, сверкал огромный самородок золота, застрявший среди базальтовых частиц. Ручей, словно природный диггер, вечной своей струей промыл и обнажил этот удивительный слиток, который сделал бы честь любому австралийскому музею.

Постоянно омываемый водой каскада, самородок блестел на солнце, как зеркало, и, казалось, каждую минуту готов был исчезнуть с того места, куда его посадила фея приисков. Но это только казалось. На самом деле самородок, может быть, не одну сотню лет сидел в углублении базальтовой скалы, не тронутый жадным человеком.

Фрике смотрел, затаив дыхание. При всем его бескорыстии, и его ослепил этот чудовищный самородок. Но его волнение продолжалось недолго. Вскоре внимание его отвлекла драматическая сцена, разыгравшаяся из-за самородка. Два человека, спорившие внизу, тоже заметили золото и решили завладеть им. Один из них, полагаясь на честное слово другого, спустился на веревке к самородку и, рискуя жизнью, с огромным усилием вытащил его из углубления.

«Отлично! – подумал Фрике. – Наши плуты сделали выгодное дело. Только я сильно сомневаюсь, что они поделят это золото без ссоры».

В эту минуту и раздались те громкие возгласы, которые вторично испугали туземцев. То был крик ужаса и одновременно торжества, так как человек, висевший на веревке, едва не уронил слиток, но потом подхватил его и обрадовался.

Этот крик гулко пронесся над озером, повторенный многократным эхом. Золотой слиток сверкал в руках человека на веревке.

– Поднимите же меня, сеньор Холлидей, – сказал он.

«Так… Так… Холлидей. Это он, – сказал себе Фрике. – Этот пират определенно мастер на все руки. Хорошо бы его повесить на другом конце веревки. Но подождем… это становится любопытным…»

– Скорее же, сеньор… Ради бога, я не могу больше. Золото меня давит.

Голос был разбитый, надтреснутый, но слова были прекрасно слышны.

Американец быстро потянул вверх веревку, на конце которой болтался его товарищ. Потом у него возникла дьявольская мысль, и он стал тащить все медленнее и медленнее.

– Поскорее, сеньор… ради бога… у меня потемнело в глазах… Ай! Что вы делаете?.. Побойтесь Бога!

Американец совсем перестал тянуть.

– Не лучше ли нам сначала поговорить по душам, сеньор Бартоломео ди Монте?

Фрике забавлялся, точно в ложе драматического театра: «Что, приятель? Ты, знать, здесь не так важен, как в Макао? Видно, торговля живым товаром не пошла тебе впрок. Кажется, тебя погубит любовь к желтому металлу».

– Поговорить! – взвыл не своим голосом несчастный. – Да разве вы не видите, что я выбился из сил и сейчас упаду в озеро?

– А вы вот что сделайте: передайте мне золото. Тогда вам легче будет подняться.

Сердце мулата сжалось от смертельной тоски. Он понял, что погиб.

– Ни за что. Я знаю, что вы меня сбросите в бездну, как только получите золото.

– А вы не боитесь, что я сброшу вас сию минуту?

– Вы не захотите лишиться самородка. Пока он у меня, я уверен, что вы ничего со мной не сделаете.

– Болван! Трудно вынуть золото из углубления, а достать его со дна озера пустяк для такого пловца, как я. Ну, скорее. Отдадите вы мне золото или нет?

– Негодяй!

– Подавайте сюда золото!

– Разбойник, варвар!

– Подавайте!

– Вы грабите товарища, это подло…

– Самородок сюда!

– Он мой… он наш… мы разделим его пополам.

– Ваша жизнь в моих руках. Это выкуп. Отдайте мне все, или я брошу веревку.

Португалец заскрипел зубами. Дрожь охватила его, на губах показалась беловатая пена. Он не отвечал.

Американец вспыхнул. Кровь бросилась ему в лицо.

– Слышали вы? – прохрипел он яростно. – Давайте сюда золото, или я бросаю все…

– Вы… меня… все равно… убьете… так я… лучше умру… с золотом…

– А! Хорошо! – ответил американец, быстро спуская вниз веревку, но не бросая ее совсем, словно для того, чтобы показать дону Бартоломео всю прелесть падения в бездну.

Несчастный завыл диким голосом и еще крепче обхватил самородок руками.

– Ну что же? Не надумали еще?

– Сжальтесь!.. Мистер Холлидей! Старый друг! Сжальтесь! Ведь в этом золоте моя жизнь… Мы можем взять его себе тайно от атамана мы его нашли вдвоем, без него… в ожидании его прибытия…

«А! Следовательно, скоро сюда явится и сам атаман», – подумал Фрике.

–…Неужели вы не боитесь, что вам придется ответить перед атаманом за мою смерть? Перед ним мы все равны, а наш устав строго карает за убийство товарища.

– Мы одни, никто ничего не узнает, – ответил американец, начиная смягчаться.

– Сжальтесь! Это золото наше общее.

Фрике следил за сценой с возрастающим любопытством.

Теперь для него стало ясно многое. Атаман – это был, очевидно, Винсент Боскарен. Торговец людьми и пират стали лесовиками, когда ступили на австралийскую землю.

Парижанину оставалось теперь только узнать, где находятся его друзья.

Сойдутся они, придет атаман – и развязка не заставит себя ждать. Фрике не помнил себя от восторга.

В ту минуту, когда дон Бартоломео ди Монте закричал: «Сжальтесь! Это золото наше общее!», вдали, на серебряной глади озера, появилась чуть заметная черная точка.

Эта точка быстро увеличивалась. Она скользила все ближе и ближе к мысу. Как она двигалась, невозможно было разглядеть. Но можно было сказать с уверенностью, что это была не лодка. Туземные лодки выдалбливаются из дерева и далеко не так широки. Быть может, это был плот? Но плот не мог бы двигаться с такой быстротой.

Мистер Холлидей поднял случайно глаза, увидел плывущий предмет и разразился ругательствами. Не понимая, в чем дело, дон Бартоломео лепетал какие-то несвязные фразы, прерываемые предсмертной икотой. Ужас овладел им всецело, даже алчность отошла на задний план.

Близилась развязка.

Американец еще раньше привязал веревку к небольшому выступу скалы. Как ни был он силен, но у него устали руки держать мулата вместе с огромным слитком.

Он вынул из кармана большой складной нож и, яростно заскрежетав зубами, воскликнул:

– Околевай же, собака! Убирайся к черту со своим проклятым самородком!

И он так сильно ударил ножом по веревке, что она сразу оборвалась.

Португалец испустил ужасный вопль, два раза перевернулся в воздухе и, сжимая в руках самородок, полетел вниз головой. Послышался глухой всплеск, и все стихло.