В нем проснулся инстинкт антрополога.

 

Как раз в эту минуту мимо отвратительного трофея проходил доктор. Как человек, немало на своем веку поработавший в анатомических театрах, он не почувствовал особенного отвращения при виде этих останков. В нем проснулся инстинкт антрополога, он взял в руки одну из голов и стал ее рассматривать так хладнокровно, как будто это был кокосовый орех.

Даяки поняли действие доктора по-своему. Они вообразили, что белые такие же страстные любители мертвых голов, как и они сами, и с предупредительностью поднесли европейцам каждый по две головы. Противно было видеть, как они, весело улыбаясь, подходили со своими страшными трофеями, держа их за длинные жесткие волосы.

Вот эта картина и заставила сэра Гарри вскрикнуть от отвращения.

– Я далеко не нервная дама, – с содроганием сказал он Андре, – но согласитесь, что ваши дикари совершенно невозможны. Пожалуйста, велите им убрать эти отвратительные трофеи.

Менее впечатлительный и более свыкшийся с нравами жителей Борнео Андре хладнокровно сказал даякам по-малайски несколько слов. Даяки отошли прочь и преспокойно прицепили драгоценные головы к внешней стороне борта.

– Так это ваши будущие союзники? Ну, можно смело сказать, что пленниками они утруждать вас не будут. Да и относительно раненых врагов вам не придется беспокоиться: кто раз упадет, тому они уже не дадут подняться.

– Я, конечно, не стану одобрять эти дикие привычки, – сказал Андре, – но согласитесь сами, что мы, цивилизованные люди, не вправе предавать анафеме бедных даяков, которые, во всяком случае, действуют по своему разумению. Оглянемся на самих себя, вспомним факты из собственной истории: разве не поступали мы иной раз несравненно хуже, очень хорошо зная, что это нехорошо, так как не были невежественными дикарями, а считались цивилизованными людьми? Даяки отрезают головы у мертвых врагов, а что делали мы сами во время религиозных войн? А инквизиция? А завоевание Америки? Вспомните подвиги Кортеса в Мексике, Писарро в Перу: эти неугасимые костры, это огульное истребление несчастных туземцев, систематически продолжавшееся целый век, и все ради обогащения, ради наживы, до которой оказались так жадны «цивилизованные» пришельцы. Куда до таких «великих» людей наивным даякам Борнео, этим невинным любителям мертвых голов! Даяк убивает своего врага, как и европеец, и ничуть не с большей жестокостью. Не его вина, что он не слыхал никогда о гуманности, о любви к ближнему, о прощении обид. Мы и слышали, да что делаем.

– Вы правы, я знаю это. Я много хорошего слышал о даяках, и единственное, что мне в них не нравится, это именно их неприятная привычка носиться с отрезанными головами.

– Да, даяки хороший народ. Мы прожили у них полгода, и, верите ли, я встретил среди них столько честности, бескорыстия и – не шутя вам говорю – сердечности, что просто удивился. Даяк в высшей степени гостеприимен, он превосходный муж и очень любящий отец. А вот пример его бескорыстия. Когда даяк идет в поход вместе с вечным своим врагом малайцем, он предоставляет своему союзнику всю добычу, довольствуясь одними головами убитых.

– Но, скажите, на чем у них основан этот безобразный обычай? Нет ли тут какого-нибудь поверья?

– Да, я думаю, здесь большую роль играет суеверие. Ведь и человеческие жертвоприношения основывались вообще на суеверии.

– А правда ли, как уверяют некоторые путешественники, что у даяков жених подносит невесте в подарок только что отрезанную голову?

– Крайне сомнительно. Я, по крайней мере, никогда ничего подобного не видал, хотя в прежнее время Лейден Громп, а в новейшее голландский резидент в Голонтало Ридель утверждали это и продолжают утверждать. С другой стороны, это опровергается Теммингом, весьма добросовестным исследователем, и госпожой Идой Пфейфер, знаменитой путешественницей, правдивость которой не подлежит сомнению. Лично я склонен разделять последнее мнение, но не потому, что считаю даякских девиц не способными принять благосклонно подобный дар, а из того простого соображения, что даякам просто негде взять столько голов, чтобы всякий раз подносить их в подарок своим возлюбленным.

Свист разведенного в машине пара прервал эту интересную этнографическую беседу.

Из большого люка появилось лицо Фрике, почерневшее от копоти до того, что стало не белее, чем лицо Мажесте.

– Я успел на пять минут раньше, чем обещал. Машина готова, сэр Гарри, и я жду ваших приказаний.

– Хорошо, мой друг. Становитесь на место. Я буду подавать вам сигналы… Рулевой, правь к горе! Лоцман, вперед!

 

ГЛАВА III

 

Морской разбой как бич индо-малайского архипелага. – Джеймс Брук – саравакский раджа. – Гроза пиратов и освободитель Борнео. – Как попали пять французов в устье реки Кахаян. – Похищение Мэдж. – Письмо и гонец. – Тайный поверенный борнейского раджи. – Восстание независимых даяков. – Открытие военных действий. – Яхта «Конкордия». – Молчаливый машинист и болтливый помощник шкипера. – Размышления доктора Ламперрьера о людях с рыжими волосами. – Катастрофа.

Между 95° и 140° восточной долготы по гринвичскому меридиану, от 14° северной широты до 10° южной, на площади пять миллионов квадратных километров, тянущейся от северного конца острова Лусон к берегам Австралии и от восточного конца Явы к Новой Гвинее, живет и промышляет целое племя хищников. Это настоящие негодяи, вся деятельность которых направлена на то, чтобы жить за счет тружеников.

Этот благодатный край, согреваемый жарким солнцем, орошаемый тропическими дождями, вечно зеленеющий, вечно цветущий, был бы настоящим земным раем, если бы малайские пираты, этот страшный бич для тружеников, не устраивали в нем беспрестанных грабежей, опустошений, убийств.

Малайская раса, плодовитая, как саранча, храбрая, хитрая, выносливая, умная и глубоко развращенная, но в то же время не поддающаяся цивилизации в том смысле, как мы ее понимаем, питает неискоренимое отвращение к правильному труду, благодаря которому только и может процветать государство.

Таким образом, оказывается, что все население больших и малых островов Океании состоит из производителей и грабителей. Первые неустанно трудятся, объединяясь около европейцев, научивших их правильному разделению труда, а вторые отнимают у них львиную долю того, что приносит им труд, и подрывают их благосостояние.

Нет такого уголка, нет такого заливчика, рифа или лагуны, где бы не укрывались эти коршуны моря. Нет такой глуши, куда бы рано или поздно не заглянула хоть одна ватага этих демонов и не оставила после себя развалины. Воровство, грабеж, убийство и поджигательство – вот как понимает социальные отношения чуть ли не треть малайского населения.

Выше мы уже видели, как они действуют на море; подобные случаи, к сожалению, встречаются сплошь и рядом.

Несмотря на средства, которыми располагает цивилизация, несмотря на соглашение между всеми европейскими правительствами, вопреки усилиям резидентов всех стран, язва разбоя распространяется, как проказа, все дальше и дальше по архипелагу.

Кто разрушит наконец этот огромный вертеп? Кто успокоит потрясенный край? Чья могучая рука раздавит многоголовую гидру, разнесет этот гнусный флот разных джонок и проа? Одним словом, чья рука очистит от разбоя моря и миллионы тружеников избавит от горя?

Чего до сих пор не могут сделать правительства, того некогда отчасти удалось достичь в Борнео одному человеку. Конечно, это был замечательный человек: Джеймс Брук, знаменитый англичанин, сделавшийся саравакским раджой и поколебавший трон самого магараджи Борнео.

Джеймс Брук был один из потомков баронета Вайнера, который при Кромвеле служил лондонским лорд-мэром, то есть городским головой. Родился он в 1803 году; службу начал прапорщиком в индийской армии и отличился в одном сражении, где был тяжело ранен. Расстроенное здоровье заставило его выйти в отставку, и он для перемены климата поселился в Калькутте.

Он объехал индо-малайский архипелаг и очень полюбил эти роскошные земли. Тогда же он задумал план, исполнением которого и завоевал популярность.

Джеймс Брук поставил себе тройную цель: уничтожить торговлю неграми, положить конец морскому разбою и цивилизовать туземцев. Задача была трудная и не всякому по плечу, но Джеймс Брук, по свидетельству современников, обладал всеми качествами, нужными для ее успешного выполнения. Он был холоден и рассудителен, без малейшего признака романтичности, как это ни странно, учитывая необычный характер его предприятия, настойчив и энергичен, как истинный британец. Опорным пунктом он выбрал остров Борнео.

Сначала он обратился со своим проектом к правительству, но встретил отказ. Тогда, будучи, к счастью, богатым человеком, он снарядил и вооружил за свой счет небольшую шхуну «Роялист». Но он не стал действовать на авось, не сунулся неосторожно в самое гнездо пиратов, а сначала только крейсировал, двухлетним осмотрительным плаванием приучив понемногу свой экипаж ко всякого рода случайностям борьбы с пиратами. Наконец, в 1838 году он прибыл в Саравак и застал в самом разгаре мятеж против раджи Муда Хассима. Брук великодушно предложил монарху помощь и совет. Через полтора года восстание было подавлено.

Тогда-то он объявил всем крупным и мелким хищникам беспощадную войну, которая прославила его имя на Малайских островах. Он объехал несколько раз вокруг Борнео, берега которого слыли совершенно недоступными. Иногда под видом мирного купеческого корабля он приманивал ватагу бандитов и наносил ей ужасный урон. Или, притворившись, будто судно получило сильные повреждения, он пускал шхуну тихим ходом, как судно, потерявшее снасти и являющееся легкой добычей. Тотчас же налетали стаи пиратских лодок, но «умирающий» неожиданно воскресал и разносил их, безжалостно топя и избивая разбойников.

Слава Брука росла изо дня в день, и флаг его наводил на бандитов моря панический ужас. Жестокая борьба привела наконец к цели: остров был успокоен. Тогда Муда Хассим, в знак признательности за услугу, предоставил Бруку в полное владение округ Саравак, признав за ним титул раджи.

Истребитель пиратов принял страну во владение в 1841 году и был признан государем не только со стороны борнейского раджи, но и со стороны английского правительства. Его правление было не менее блистательно, чем его поход. Будучи совершенно бескорыстным, он поднял свое государство до высокой степени благосостояния. За период с 1841 по 1851 год население Саравака возросло с полутора до десяти тысяч душ, а наехавшие из соседних стран эмигранты в такой же пропорции увеличили население деревень.

Его имя повторялось всеми, а рассказы о его подвигах проникли в самые отдаленные уголки. Нецивилизованные даяки, населяющие внутреннюю часть острова, до сих пор почитают его как освободителя своих единоплеменников, которые живут теперь с малайцами наравне, а до прихода смелого англичанина были у них в рабстве.

С того дня, как имя раджи Брука сделалось грозой морских пиратов, на огромном индо-малайском острове наступило оживление: купец мог спокойно торговать, мореход смело плавай рабочий мирно копал золотую и алмазную руду, а земледелец перестал бояться за свои посевы.

Радже удалось разрешить трудную экономическую задачу и уменьшить налоги, которые были сведены к минимуму, принося, однако, в казну огромный доход. Купец платил очень мало, крестьянин вносил всего по одному пикулю риса в год, а рабочий совсем ничего не платил.

Все эти удачи, разумеется, навлекли на Джеймса Брука злобу завистников. На него посыпались всевозможные наветы. Человеколюбивые британцы, которые травят собаками австралийцев и при помощи пушек заставляют китайцев покупать опиум, принялись упрекать его за жестокость, которую он проявил во время войны с пиратами.

Брук поехал в Англию, без труда оправдался в возведенных на него обвинениях и вернулся в Борнео, где и прожил спокойно до 1856 года. В этом году, при известии о новом поражении Китая английской эскадрой, в Сараваке вспыхнуло восстание, и благодетель всей страны Брук спасся только благодаря поспешному бегству из столицы, причем новый борнейский раджа, племянник Муда Хассима, завладел всеми его землями.^[25]

Изнуренный лихорадкой, разбитый параличом, без всяких средств к существованию, вернулся он в Англию и едва не умер там с голоду, но, к счастью, у него нашлось несколько почитателей, которые устроили в его пользу митинг и подписку, давшую ему возможность вернуть потерянное состояние.

Брук умер в Девоне в 1868 году, пролетев по жизни стремительным метеором и убедительно доказав, что нетрудно подчинить цивилизации огромные земли, которые до сих пор считаются недоступными для прогресса.

Его дело не пережило его. Не нашлось никого, кто поднял бы светильник, выпавший из рук умирающего, и флаг саравакского раджи перестал развеваться на морях Океании.

С 1869 по 1880 год, ко времени, к которому относится наш правдивый рассказ, морской разбой возобновился с новой силой. Но поведение пиратов решительно изменилось. Прежде они действовали как попало, вразброд, но с 1878 года они как будто стали повиноваться чьим-то таинственным приказаниям. Какой-то невидимый руководитель словно объединил их и ввел среди них дисциплину. С того времени все сколько-нибудь важные операции морских разбойников направляются чьей-то невидимой рукой. Сведения, сообщаемые пиратам относительно того или другого торгового судна, отличаются удивительной точностью. Много кораблей с богатым грузом попадает в их руки благодаря тому, что пираты начинают следить за ними с момента отплытия и, выбрав удобное место, сосредоточивают против мореплавателей свои силы.

Операции совершаются всегда в глубокой тайне. Борнейский раджа сидит во дворце, нигде не показываясь и аккуратно два раза в день предаваясь пьянству, вопреки постановлениям Пророка. Дела правления он доверяет какому-то неведомому человеку в зеленом тюрбане паломника в Мекку, года два тому назад появившемуся на острове и завоевавшему полное доверие магараджи. Англичане с соседнего острова Лабуан, лежащего к северу от Борнео, высылают время от времени судно, которое всякий раз возвращается назад с позорной неудачей.

Дела с каждым годом идут все хуже и хуже, к великой радости бандитов суши и моря, которые не знали такой радости со дня смерти раджи Брука.

Таково было печальное положение обширной и некогда благополучной территории в тот момент, когда пятеро французов очутились в устье реки Кахаян и неожиданно спасли английскую яхту.

Появление их не было случайностью. Читатель, вероятно, помнит, каким известием были встречены Пьер де Галь и Фрике по возвращении на Суматру. Дело в том, что над друзьями разразилось ужасное несчастье. Приемная дочь Андре, Мэдж, о которой мы не раз упоминали, стала жертвой катастрофы, быть может, непоправимой: она была похищена прежними соучастниками своего отца, который некогда был разбойником моря.