Дмитрий писарев и «нигилизм»

После смерти Добролюбова и заточения в тюрьму Чернышевского самым влиятельным литературным критиком в России был Дмитрий Писарев (1840-1868)'. Хотя, подобно Добролюбову, Писарев развивал идеи, выдвинутые Чернышевским, он придал этим идеям отпечаток своей личности и пришел к выводам, которые сильно отличались от направления Добролюбова; Писарев однажды даже написал, что если бы он прежде встречал Добролюбова, то, вероятно, не согласился бы с ним ни по одному вопросу.

Идейное направление, которое представлял Писарев в своих ста­тьях, написанных для журнала «Русское слово», часто называли «нигилизмом». Это слово, получившее широкое распространение благодаря роману Тургенева «Отцы и дети», поначалу не заключало в себе оскорбления (abuse), хотя именно это значение навязала ему праворадикальная критика. Первоначально это слово означало про­сто отрицание всех существующих авторитетов, решимость не при­знавать ничего (nihil) такого, что невозможно оправдать с точки зре­ния автономного, индивидуального разума. В «Отцах и детях» База­ров (который представляет поколение «детей») сам использовал обозначение «нигилист»; Писарев восхищался этим героем Тургене­ва и представил его как образец для молодого поколения. Подобно Базарову, Писарев считал, что освобождение индивида от иррацио­нальных уз, навязанных ему обществом, семьей и религией, должно в основном осуществиться (центральная мысль нигилизма) путем популяризации естественных наук. В то же время у Писарева была преувеличенная вера в утилитарную этику «разумного эгоизма». Он использовал свои статьи для пропаганды «мыслящих реалистов»

¹ В отличие от Чернышевского и Добролюбова, Писарев происходил из дво­рян. В первых своих статьях он защищал «чистое искусство» и умеренный либе­рализм. Его взгляды стали более радикальными в 1861 г. Самая полная западная работа о Писареве: Coquart A. Dmitry Pisarev et Pideologie du nihilisme russe. Paris, 1946. В книге советского исследователя А.И. Новикова «Нигилизм и нигилисты» (Л., 1972) «нигилизм» 1860-х гг. анализируется в перспективе дальнейшего раз­вития нигилистических идей в русской и западной мысли.

² Писарев Д.И. Сочинения. М, 1955-1956. Т. 3. С. 35.

Анджей Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

ГЛАВА 11. Николай Чернышевский и «просветители»... 229

(литературным прототипом которых был Базаров) и для нападок на «эстетику» - понимая под этим словом эстетствующие позирования дворян-либералов.

С течением времени, особенно под влиянием праворадикальной прессы, ярлык «нигилисты» был приклеен также к революционерам семидесятых годов (особенно к террористам), хотя последние упорно отвергали это определение, адресуя его исключительно «писаревцам». Это различие подчеркнул революционный народник Сергей Кравчин-ский, удачно осуществивший покушение на шефа полиции Мезенце­ва. В своей книге «Подпольная Россия» Кравчинский писал: «Трудно представить себе более резкую противоположность. Нигилист стре­мится во что бы то ни стало к собственному счастью, идеал которо­го - «разумная» жизнь «мыслящего реалиста». Революционер ищет счастья других, принося ему в жертву свое собственное. Его идеал -жизнь, полная страданий, и смерть мученика»¹. Это утверждение, ко­нечно, - явное упрощение; в другом месте своей книги Кравчинский подчеркивает, что нигилисты не были расчетливыми эгоистами и ци­тирует характерное заявление В. Зайцева, одного из ближайших со­ратников Писарева: «...мы были глубоко убеждены в том, что борем­ся за счастье всего человечества, и каждый из нас охотно пошел бы на эшафот и сложил свою голову за Молешотта и Дарвина»². Тем не ме­нее, остается фактом, что нигилизм шестидесятых годов не был рево­люционным движением; он, несомненно, способствовал радикализа­ции общественного мнения, но он не пропагандировал революцион­ных методов борьбы и сам по себе не указывал революционных целей.

Этому выводу как будто противоречит внешне значительный эпи­зод биографии Писарева - четыре с половиной года заключения в Петропавловской крепости. В июне 1862 г. Писарев познакомился с Петром Баллодом - студентом, который пользовался незаконным печатным станком, - и попросил его напечатать написанную им про­кламацию. В ней Писарев защищал Герцена от нападок, содержав­шихся в двух памфлетах, написанных по-французски бароном Фирк-сом, царским агентом в Бельгии, который выступил под псевдонимом Шедо-Ферроти. Последние слова писаревской прокламации звучат как призыв к революции:

Династия Романовых и петербургская бюрократия должны по­гибнуть. Их не спасут ни министры, подобные Валуеву, ни литера­торы, подобные Шедо-Ферроти.

Степняк-Кравчинский С. Подпольная Россия. М.: ГИХЛ, 1960. С. 25. ^! Там же. С. 21.

То, что мертво и гнило, должно само собой свалиться в могилу; нам останется только дать им последний толчок и забросать гря­зью их смердящие трупы¹.

Баллода арестовали прежде, чем прокламация была напечатана, и Писарев тоже был задержан. Во время допросов Писарев пытался защищаться, ссылаясь на свое нервное состояние, вызванное разры­вом помолвки и реакционными мерами правительства (закрытие вос­кресных школ и временное закрытие «Современника» и «Русского слова»). Даже если принять эти объяснения за чистую монету, то вполне возможно, что при других обстоятельствах Писарев мог бы вступить в революционный лагерь. Как бы то ни было, прокламация Писарева так и осталась изолированным эпизодом в его биографии. В статьях, опубликованных и до и после ареста (в тюрьме ему было разрешено читать книги и писать статьи), Писарев однозначно выска­зывался в поддержку нереволюционных методов борьбы. Он был убежден, что, во всяком случае, в обозримом будущем трезвый, реа­листический взгляд на существующее ясно показывает, что успешная революция совершенно невозможна; и хотя при определенных обсто­ятельствах революция может стать неизбежной, но «мыслящие реали­сты должны прибегнуть к революционной форме борьбы только в крайнем случае. В своей программной статье «Реалисты» Писарев противопоставляет «механические влияния» (имея в виду револю­цию) «химическим влияниям» (то есть борьбе за новое, «реалистиче­ское» мировоззрение и последовательную легальную борьбу за ре­формы). Поэтому, в противоположность Добролюбову, Писарева можно назвать не революционером, но скорее радикальным поборни­ком терпеливой органической работы на благо прогресса.

Это различие станет вполне отчетливым, если проанализировать отношение Писарева к излюбленным литературным героям Добролю­бова. Например, тургеневского Инсарова (из романа «Накануне») Пи­сарев обвиняет в том, что персонаж этот нереалистичен, негибок и импульсивен. Писарев расходился с Добролюбовым также и в оценке Катерины в «Грозе» Островского, утверждая, что бунт Катерины чи­сто эмоционален и иррационален и потому лишен позитивной ценно­сти. Вследствие того что Добролюбов страстно превозносил Катери­ну, то он, по мнению Писарева, отказался от «реалистического» взгляда на действительность и невольно поддержал «эстетику».

Различие в мировоззрении двух этих людей коренилось в их фило­софских убеждениях. В своем общем взгляде на мир Добролюбов и Писарев оба - материалисты, но они были идеалистами в своем по-

¹ Писарев Д.И. Цит. изд. Т. 2. С. 126.

Анджей Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

ГЛАВА 11. Николай Чернышевский и «просветители»... 231

нимании истории. Материализм Писарева имел характерные элемен­ты позитивизма (например, его защита агностицизма как радикально­го средства борьбы против метафизики) и был столь же экстремист­ским, как и его исторический идеализм. Интересно отметить, к при­меру, что Писареву больше всего импонировал не материализм в духе Фейербаха, а его вульгаризованная натуралистическая версия, выдви­нутая Бюхнером, Фохтом и Молешоттом. В то же время довольно наивный рационалистический идеализм Писарева привел его к отож­дествлению прогресса с ростом научного знания, так что наука пре­вращалась прямо-таки в демиурга истории. Добролюбов тоже верил в науку, но свойственная ему идеализация простых людей, в которых он видел представителей неизменной человеческой природы, направ­ляла его внимание на историческую роль стихийных массовых дви­жений. Писарев же продолжил линию тех мыслителей в России, кото­рые считали, что единственной прогрессивной силой является образо­ванное меньшинство, а ко всем чисто «естественным» и спонтанным поступкам относились с большой долей скептицизма.

Интересной иллюстрацией взгляда Писарева на вопрос о «новых людях» и положительном герое является также статья о романе Чер­нышевского «Что делать?», опубликованная в 1865 г. под названием «Новый тип» (позднее перепечатанная под заглавием «Мыслящий пролетариат»). Удивительным в этой статье кажется, на первый взгляд, возвеличивание загадочного революционера Рахметова, кото­рого Писарев считает удачным изображением «необыкновенного че­ловека», который, по его мнению, бесконечно выше (за вычетом его аскетизма) тургеневского Инсарова. Не следует считать этот ход мыс­ли несовместимым с писаревской программой органических реформ; скорее Писарев хочет сказать, что «нереволюционный» не то же са­мое, что «антиреволюционный». Рахметов, писал Писарев, необыкно­венный человек, его деятельность может в полной мере раскрыться в необычных обстоятельствах, которые невозможно планировать или предвидеть; только далекое будущее сделает явным плоды деятельно­сти этого человека. В настоящее же время обыкновенные люди нуж­даются в своей повседневной жизни в образцах для подражания. Дру­гие ведущие персонажи романа Чернышевского - Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна - дают такого рода образцы.

Любимым литературным героем Писарева - идеалом «мыслящего реалиста» - был тургеневский Базаров, которому он посвятил две ста­тьи: «Базаров» (написана в 1862 г.) и более пространную «Реалисты» (написана в тюрьме в 1864 г.). Различие позиций в той и другой рабо­тах бросается в глаза. В первой статье Писарев откровенно восхища­ется Базаровым как идеалом эмансипированной, твердо стоящей на собственных ногах личности и представляет его как человека, отвер-

тающего все «принципы» и нормы, думающего только о себе и неспо­собного к какому-либо самопожертвованию: «Им управляют только личная прихоть или расчет. Ни над собой, ни вне себя, ни внутри себя он не признает никакого регулятора, никакого нравственного закона. Никакого принципа. Впереди - никакой высокой цели; в уме - ника­кого высокого помысла, и при всем этом - силы огромные»'. Для Пи­сарева такая абсолютная эмансипация индивидуального «я» совпадает с эмансипацией личности, а потому достойна похвалы как необходи­мая предпосылка критического ума.

В «Реалистах» позиция Писарева резко модифицирована. На место имморалистского индивидуализма приходит утилитаризм, который, хотя и коренится в индивидуалистическом мировоззрении, тесно свя­зан с идеей труда ради общего блага. Внимательный анализ его соб­ственной позиции, утверждает теперь Писарев, показывает, что мыс­лящая личность всем обязана обществу и что чувство чести требует и от него заплатить свой долг: всякий честный человек должен внести свой посильный вклад в решение «неизбежного вопроса о голодных и раздетых людях»; «вне этого вопроса нет решительно ничего, о чем бы стоило заботиться, размышлять и хлопотать»². В этом своем новом наброске характера Базарова Писарев делает акцент не на важности мотива удовольствия, а на общественных целях, не на радостном освобождении от ограничивающих мыслящую личность уз, а на осо­знанном подчинении строгой критической рефлексии и на вкусе к по­стоянному «общественно полезному» труду. Разумеется, этот свой новый взгляд Писарев не считал несовместимым с эгоизмом: мотивы Базарова, по его мнению, - мотивы эгоизма «мыслящего реалиста», а не «эстета».

Писарев, хотя он и ратует за необходимость усилий для того, что­бы улучшить судьбу «голодных и раздетых», все же не был социали­стом; «мыслящих реалистов», по его мнению, можно найти не только среди демократической интеллигенции, но и среди образованных ка­питалистов, которых он называл «мыслящими вождями труда среди масс». Такое отношение объясняется не только тем, что он возлагал мало надежд на массы, но еще и тем, что Писарев больше, чем Доб­ролюбов, был осведомлен об индустриализации и техническом про­грессе. Писарев чувствовал, что в современной ему России люди, по­добные Базарову, могут появиться только среди интеллигенции; мас­сы - это все еще пассивный сырой материал истории и, вероятно, останутся такими еще долгое время. Только образованные и в финан­совом отношении независимые слои общества в состоянии организо-

¹ Там же. С. 11.

² ук. соч. Т. 3. С. 195.

Анджен Валщкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

вать труд масс разумным образом и увеличить производительность труда за счет применения новейших научно-технических дости­жений.

В этой конструктивной и политически умеренной позитивистской программе, закладывающей основы будущего процветающего обще­ства, «нигилизм» играет второстепенную роль. За одним исключени­ем, однако: в отношении к искусству и «эстетике» Писарев занял в «Реалистах» позицию более крайнюю, чем в «Базарове». В «Базарове» критик не отождествлял себя с такими высказываниями своего люби­мого героя, как, например, заявление о том, что Пушкин недостоин чтения, или что «Рафаэль гроша медного не стоит». В «Реалистах» уже нет оговорки, что эти оценки следует понимать исторически, как реакцию на чрезмерный эстетизм поколения «отцов». Писарев про­возглашает теперь, в духе радикального пуританизма, что тратить че­ловеческую энергию на создание и потребление удовольствий, до­ставляемых искусством, - то же, что противоречить принципу «эко­номии материальных и умственных сил». Романы еще могут, допускает Писарев, иметь какую-то дидактическую ценность, но уже роль поэзии вызывает у него сильные сомнения, а бессмысленность музыки и изобразительного искусства для него вообще не подлежит никакому сомнению: «...я решительно не верю тому, чтобы эти ис­кусства каким бы то ни было образом содействовали умственному и нравственному совершенствованию человечества»¹.

Эти мысли, характерные для общего направления журнала «Рус­ское слово», Писарев позднее развил в критическом эссе «Пушкин и Белинский» (1865), а также в статье под выразительным заголовком «Разрушение эстетики» (1865). Первая из этих работ представляет собой очень резкий, даже грубый выпад как против культа Пушкина, проводником которого был Аполлон Григорьев, так и против позиции «искусства для искусства», которую отстаивали либеральные крити­ки. Писарев также оспорил высокие оценки Белинским Пушкина, назвав Белинского «полуэстетом». Во второй статье - «Разрушение эстетики» - представлено одностороннее «нигилистическое» истол­кование эстетических взглядов Чернышевского.

Важной стороной творческой деятельности Писарева были его по­пулярные статьи о естественных науках; он считал эти науки самым эффективным орудием пропаганды «реализма». Он был одним из первых в России, кто писал о Дарвине и теории эволюции, и его вклад в этой области высоко оценивал К. Тимирязев, самый значительный в России представитель дарвинизма. Эти статьи Писарева, написанные очень живо, захватывающим и ярким стилем, читались студентами по

¹ Там же. Т. 3. С. 114.

ГЛАВА 11. Николай Чернышевский и «просветители»... 233

всей России. В некоторых своих статьях о жизни животных Писареву удалось соединить популяризацию наук и материалистическую фило­софию с остроумными и сатирическими замечаниями (по аналогии) о человеческом обществе.

Есть основания полагать, что, если бы Писарев не умер в молодом возрасте, он пришел бы к более сбалансированной позиции, близкой к взглядам Чернышевского и сотрудников «Современника». Тон его последних статей, как кажется, делает весьма вероятным такое пред­положение. Другое свидетельство перемены в его мировоззрении -тот факт, что после освобождения из тюрьмы он делал попытки сбли­зиться с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным, которые затеяли из­дание журнала «Отечественные записки» после запрещения «Совре­менника». К несчастью, Писареву не суждено было жить долго; в июне 1868 г. он утонул, купаясь в Балтийском море близ Риги.