И социальные идеи славянофилов

Центральный вопрос славянофильской идеологии - отношение России к Западной Европе - славянофилы рассматривали в свете все­мирной философии истории. Исходные принципы их философии бы­ли сформулированы в 1839 г. Киреевским в неопубликованной статье «Ответ Хомякову» и позднее развернуты им в большой работе «О ха­рактере просвещения Европы в его отношении к просвещению Рос­сии» (1852).

Склад европейской цивилизации, утверждает Киреевский, сло­жился из трех основных составляющих: из христианства, из молодых варварских народов, разрушивших римскую империю, и из классиче­ского наследия. Отделение от римского наследия - главная особен-

Ср.: Tschizevskij D.I. Gegiel w Rossii. Paris, 1939 <Чижевский Д.И. Гегель в России. СПб.: Наука, 2007. С. 193. - Прим. перев>

Анджеи Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

ность, отличающая Россию от Запада. На предславянофильской ста­дии своего идейного развития' Киреевский считал это обстоятельство достойным сожаления, а сделавшись славянофилом, увидел в нем благословение. Древний Рим, на взгляд Киреевского, был рационали­стической цивилизацией, представлявшей собой «торжество <...> чи­стого, голого разума, на себе самом основанного, выше себя и вне се­бя ничего не признающего»². Римляне преуспели главным образом в сфере юриспруденции, в пагубной рационализации и формализации жизненных и общественных уз. Юридический рационализм римского государства казался силой, скрепляющей общество, но в действитель­ности он разорвал органические, объединяющие людей связи. Рим­ское общество было искусственным соединением рационально мыс­лящих индивидов, которыми двигали личные амбиции и которые при­знавали только одну общественную связь - общие деловые интересы. Государство - «всеобщая» сфера - отделилось от сферы частных, ан­тагонистических интересов и возвысилось над ней в качестве отчуж­денной внешней силы, приковавшей людей друг к другу, но не объ­единивших их. Унаследовав этот языческий рационализм, Западная Европа встала на путь развития, обреченного на постоянную борьбу антагонистических интересов между людьми. В отличие от Запада Россию обошло это роковое наследие; поэтому в ней установились чисто христианские начала - начала, которые находятся в полной гармонии с духом славянской крестьянской общины.

«Весь частный и общественный быт Запада, - писал Киреевский, -основывается на понятии отдельной независимости, предполагающей индивидуальную изолированность. Отсюда святость внешних, фор­мальных отношений, святость собственности и условных постановле­ний выше личности»³. В этом мире возможно только внешнее, искус­ственное единство, исключающее свободу; вот почему европейская история (по острому выражению Хомякова) была борьбой между «единством без свободы» и «свободой без единства». Согласно Хомя­кову, первый принцип воплотился в католической церкви: она уста­новила абсолютную власть папы, разменяла узы любви на институци­ональные связи и уподобилась иерархическому и авторитарному гос­ударству. Второй принцип нашел свое выражение в протестантизме:

' То есть когда Киреевский был редактором журнала «Европеец» (1932). В то время его мировоззрение, испытавшее влияние философского романтизма лю­бомудров, было явно прозападным (на что указывает название его журнала). Статья Киреевского «Девятнадцатый век», опубликованная в «Европейце», вы­звала подозрения у самого императора, и это привело к закрытию журнала.

² Киреевский И.В. Полное собрание сочинений / Под ред. М.О. Гершензона: В2-ХТ. М., 1911.Т. l.C. 111.

³ Там же. С. 113.

ГЛАВА 6. Славянофилы

он имел относительное оправдание в качестве негативной реакции, но не является положительным началом. Последующими стадиями ду­ховной эволюции Европы, перечисляемыми Хомяковым, были: фило­софия Просвещения, которая проложила дорогу Французской рево­люции, и германский идеализм, который в конечном итоге привел к обожествлению человека у Фейербаха и апофеозу эгоизма у Штирне-ра. Эта духовная эволюция сопровождалась соответствующими обще­ственными изменениями: таковы возрастающая атомизация и рацио­нализация общества. Атомизация, в свою очередь, логически привела к идее «договора» как единственной форме связи между атомизиро-ванными, изолированными индивидами. Отсюда ясно, что «обще­ственный договор» «не изобретение энциклопедистов, но действи­тельный идеал, к которому стремились сначала неосознанно, а теперь стремятся осознанно все западные народы» (Киреевский). На смену органическим общинам пришли ассоциации, основанные на голом расчете, и человеческая энергия получила совершенно новое направление - вовне, - обратившись в лихорадочную, не знающую покоя деятельность. В этой бездушной «логико-технической» цивили­зации правит механизм индустриального производства.

«Одно осталось серьезное для человека: это промышленность; ибо для него уцелела одна действительность бытия: его физическая лич­ность. Промышленность управляет миром без веры и поэзии. Она в наше время соединяет и разделяет людей; она определяет отечество, она обозначает сословия, она лежит в основании государственных устройств, она движет народами, она объявляет войну, заключает мир, изменяет нравы, дает направление наукам, характер - образо­ванности; ей поклоняются, ей строят храмы, она действительное бо­жество, в которое верят нелицемерно и которому повинуются. Беско­рыстная деятельность сделалась невероятною; она принимает такое же значение в мире современном, какое во времена Сервантеса полу­чила деятельность рыцарская»'.

Славянофилы думали, что в древней, допетровской России они нашли совершенно иную форму общественного развития. Правосла­вие - форма христианства, не зараженная ни языческим рационализ­мом, ни светскими амбициями католицизма, - принесло с собою принцип, неизвестный Западу, - начало «соборности» (Хомяков)². Эта форма общественной связи, основанной на «свободном единстве» ве­рующих, исключает как самовольный индивидуализм, так и его насильственное ограничение. Взаимоотношение между простым

Там же. С. 246.

Слово «соборность» происходит от существительного «собор» и глагола «собирать» (приводить в связь, соединять).

Анджей Валицкшг. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

народом и правителем, которого этот народ «призвал» к власти (ал­люзия на «вызов варягов»), основывается на взаимном доверии. Здесь неведом ни разъединяющий людей эгоизм частной собственности как некоей привилегии, лишенной всяких обязательств, ни жесткое разде­ление собственности на землю и проистекающие из него антагониз­мы. В древней России базовой общественной единицей была деревен­ская «община», основывавшаяся на общем пользовании землей, вза­имном согласии и общности обычаев и управлявшаяся «миром» -советом старейших, которые решали все споры в соответствии с освященными преданием традициями и руководствовались принци­пом единодушия, а не механическим большинством избирательных голосов. Общественное единение поддерживалось, прежде всего, нрав­ственной связью - связью убеждений: это она соединяла всю Русь в один великий «мир», всенародную общину веры, земли и обычая.

На первый взгляд может показаться, что в этой картине нет мес­та абсолютному правителю или сильной централизованной власти. На самом деле, однако, славянофильское истолкование русской исто­рии имело мало общего с идеализацией древнерусской свободы де­кабристами или с представлением Лелевела о славянском коммуна-лизме. В отличие от этих концепций, славянофильский идеал «древ­нерусской вольности» не имел ничего общего с «республиканской свободой». Этот факт с особой ясностью проявляется в исторических сочинениях Константина Аксакова. Республиканская свобода, утвер­ждал он, - это политическая свобода; она предполагает активное уча­стие народа в политических делах и событиях жизни; в противопо­ложность этому, древнерусская свобода означала свободу от полити­ки — право жить по неписаным законам веры и традиции, а также право на полную самореализацию в нравственной сфере, на которую не смеет посягать государство.

Эта теория опиралась на проводившееся славянофилами различе­ние между двумя видами истины - «внутренней» и «внешней». Внут­ренняя истина — это голос совести в индивидуальном человеке, а в обществе это ценности, заключенные в религии, в традиции и обычае, словом, все те ценности, которые в совокупности создают внутренне объединяющую людей силу и помогают выковать общественные свя­зи, основанные на разделяемых всеми нравственных убеждениях. Внешняя же истина представлена законом и государством, которые, в сущности, конвенциональны и искусственны, «внешние»; все эти отрицательные качества Киреевский и Хомяков относили к институ­циональным и социальным связям, сложившимся в процессе рацио­нализации и формализации. Аксаков шел еще дальше других славя­нофилов: он считал все формы юридических и политических отно­шений изначальным злом; на противоположном полюсе было об-

ГЛАВА 6. Славянофилы

шинное начало, воплощением которого представала деревенская об­щина, основанная (по Аксакову) исключительно на доверии и едино­душии, а не на гарантиях закона или внешне обусловленных соглаше­ниях, которые характерны для рационального контракта. На взгляд Аксакова, различие между Россией и Западом состоит в том, что в России государство не доразвилось до такого «начала», на котором по большей части основывается организация общества. Когда хрупкость человеческой природы и требования безопасности делали необходи­мым политическую организацию, русские «призывали» к себе «за­морских» правителей', для того чтобы не нанести вреда «внутренней правде» путем огосударствления самих себя; русские цари получили абсолютные полномочия, так что народ мог устранить все контакты с «внешней правдой» и всякое участие в делах государства. Взаимоот­ношения между «землей» (то есть народом, руководимым «внутрен­ней правдой») и государством основывались на принципе взаимного невмешательства. По своей собственной, свободной воле государство советовалось с народом, который высказывал свою точку зрения на земляческих съездах, но окончательное решение оставлял за монар­хом. Люди могли быть уверены в своей полной свободе жить и мыс­лить так, как им угодно, в то время как монарх имел полную свободу действий в политической сфере. Это отношение всецело зависело от нравственных убеждений, а не от юридических гарантий, и именно это определяет превосходство России перед Западной Европой. «Га­рантия - зло, - писал Аксаков, - где она необходима, добро отсут­ствует; а жизнь, в которой отсутствует добро, пусть лучше погибнет, чем будет продолжаться с помощью зла». Аксаков признавал, что между идеалом и действительностью часто бывает большой разлад, но он приписывал это всецело человеческому несовершенству. Он резко осуждал правителей, которые пытались вмешиваться во внут­ренние дела «земли», но даже в случае Ивана Грозного, жестокости которого он осуждал, Аксаков не допускал, чтобы «земля» имела пра­во на сопротивление, и славил ее многострадальную лояльность.

Парадоксальный аспект аргументации Аксакова - в том, что он подсознательно применяет к прошлому России одно из основных по­ложений западноевропейского либерализма - принцип полного отде­ления политической и социальной сфер. В то же время он отвергает как либеральный конституциализм, так и само содержание либераль-

Аксаков имеет в виду легенду о «призвании» варягов из «Начальной летописи» Нестора. Согласно этой легенде, киевское государство было основано «норманскими» (скандинавскими) князьями, которых пригласили находившиеся в раздоре местные племена для того, чтобы править ими.

² Аксаков К.С. Поли. собр. соч.: В 3 т. Т. 1. М, 1861-1880. С. 9, 10.

Анджеи Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

ного идеала свободы. Интерпретацию Аксаковым свободы «земли» не следует смешивать со свободой индивида, поскольку в его понимании свобода относится только к «земле» как целому; это не свобода инди­вида в общине, а свобода общины в вопросах веры, традиции и обы­чая от вмешательства извне. Это невмешательство не имело ничего общего с доктриной либерализма о laissez faire, поскольку, согласно Аксакову, нравственные принципы «земли» снимают проблему эко­номического индивидуализма. Даже призыв Аксакова к свободе слова не был у него по-настоящему либеральным требованием, поскольку не предполагал плюрализма убеждений или оппозиции меньшинств внутри общества. Требуя свободу в неполитической сфере, Аксаков в то же время хочет, чтобы каждый индивид полностью подчинял себя «миру», больше того - подчинял «по совести», а не «по закону». Его идеал - «свободное единство», основывающееся на полном единоду­шии: последнее должно свести к минимуму внешние ограничения, но в то же время оно исключает индивидуальную автономию и любое отступление от общинных традиций.

Самая большая трудность, с которой столкнулись славянофилы в своем истолковании русской истории, заключалась в том, что им надо было найти удовлетворительное объяснение петровских реформ. Приходилось спросить себя: как было возможно, чтобы истинно хри­стианское община Древней Руси не устояла перед натиском низшей цивилизации, основывающейся на «внешней правде»? Вина, полагали славянофилы, была не в народе, а в государстве и той части элиты, которая обольстилась чисто внешними достижениями народов Евро­пы. Цивилизация, основывающаяся на рационалистических критери­ях, может развиваться быстрее и легче, чем цивилизация, основыва­ющаяся на христианских началах, поскольку ее развитие не зависит от внутреннего совершенства ее человеческого потенциала; поэтому Европа опередила Россию в материальной сфере и построила такую цивилизации, технические достижения которой вызывали зависть у Петра и его сторонников.

Петровские реформы, по мнению славянофилов, перерезали свя­зующие нити между высшими слоями России и простым народом¹. Лейтмотив славянофильской идеологии - возникший в результате этого разрыв в русской жизни, противоречие между «народом» и «обществом» - просвещенной элитой, усвоившей западные образцы.

Славянофилы утверждали, что до Петра помещичьи хозяйства были органической частью «народа». Под «народом» они подразумевали только такие слои общества, которые оставались верными древней традиции; например старомосковские купеческие семьи были частью «народа», тогда как купечество, вовлеченное уже в процесс вестернизации, относилось к «обществу».

ГЛАВА 6. Славянофилы

Народ культивировал стабильные обычаи, тогда как общество покло­нялось капризам моды; народ сохранял патриархальную семью, тогда как общество переживало разрыв семейных связей; народ оставался верен древнерусским обычаям, тогда как общество было искусствен­ным порождением петровских реформ. Вестернизованные русские сделались «колонизаторами в своей собственной стране» (Хомяков). Оторванные от народных корней, эти люди потеряли чувство истори­ческой принадлежности и стали тем, в чем их винил Чаадаев, - людь­ми без отечества, чужаками в своей собственной стране, бездомными бродягами. С этой точки зрения, возвращение просвещенных слоев общества в лоно православия и «народных начал», сохранившихся в современной деревенской общине, казалось единственной надеждой на выздоровление России.