ГЛАВА 3. Дворяне-консерваторы и дворяне-революционеры 69

- человека, который был не только врагом России, но, кроме того, узурпатором и наследником Французской революции. В 1811 г., когда влияние Сперанского достигло своего апогея, Карамзин выразил это очень тогда распространенное недовольство в своей «Записке о древ­ней и новой России», где он подробно высказал свои соображения о русской истории, а также дал смелую и проницательную критику за­дававших в то время тон политических установок. Лейтмотивы «За­писки о старой и новой России» - вера в благотворную силу самодер­жавия и безоговорочное убеждение в преемственности пути России -убеждение настолько крайнее, что Карамзин отвергает всякое законо­дательство, если оно не опирается на национальные традиции, а осно­вывается на иностранных теоретических предпосылках или моделях. Несомненно, охваченный преувеличенным страхом, что Александр собирается навязать самодержавию конституционные ограничения, Карамзин обращается к царю следующим образом:

Если бы Александр, вдохновленный великодушною ненавистью к злоупотреблениям самодержавия, взял перо для предписания себе иных законов, кроме Божиих и совести, то истинный добродетель­ный гражданин российский дерзнул бы остановить его руку и ска­зать: «Государь, ты преступаешь границы своей власти: наученная долговременными бедствиями, Россия пред святым алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала, да управляет ею верхов­но, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти, иной не имеешь; можешь все, но не можешь законно ограничить ее!».³

Для того чтобы понять эту странную точку зрения, необходимо иметь в виду, что Карамзин считал самодержавие не столько неогра­ниченной, сколько безраздельной властью. Власть царя была абсо­лютной в государственных делах, но не распространялась на приват­ную сферу, на личную жизнь, которая находилась за пределами поли­тики. Если мы примем во внимание это обстоятельство, то поймем, почему с точки зрения Карамзина свобода личности (которая, понят­но, являлась привилегией только дворянского сословия) была несрав­ненно больше в условиях самодержавия, чем в условиях «власти народа», к которой апеллировали якобинцы. Такая позиция Карамзи­на вполне последовательно проистекала из его прежнего сентимента­лизма: ведь он с самого начала ставил выше всего уединенную и апо­литичную свободу в сельской тиши, и теперь у него были все основа-

Pipes R. Karamzin's Memoir on Ancient and Modern Russia. Cambridge, Mass. 1959. P. 139. <Карамзин Н.К. Записка о древней и новой России. М.: Наука, 1991. С. 48. - Прим. ред.>

 

ния страшиться «тирании народной власти», а монархию считать «надежным якорем». Однако даже в политической сфере, на взгляд Карамзина, монарх должен избегать произвола. Несмотря на то что власть государя не ограничена никакими писаными законами или конституцией, она все же ограничена неписаной исторической тради­цией, заложенной в обычаях и нравственных убеждениях. Монарх, который не считается с этой традицией (то есть, главным образом, с тройственным альянсом самодержавия, дворянства и православной церкви) подвергается опасности стать деспотом.

Отстаивая эти свои убеждения, Карамзин выступил, с одной сто­роны, с критикой «гидры аристократии» - попыток дворянства огра­ничить абсолютную власть законодательно, а с другой - также и про­тив политики тех царей, которые властвовали наперекор желаниям и интересам дворянства. Карамзин называет Ивана Грозного тираном еще худшим, чем Калигула или Нерон; вместе с тем он утверждает, что этот факт не снимает с Курбского обвинения в измене. Петра Ве­ликого Карамзин тоже считает великим правителем, хотя и деспотом: он отдает должное осуществленной Петром модернизации России, но считает его методы грубым нарушением национальных традиций и незаконным вмешательством политической власти в личную жизнь людей.

Следует добавить, что Карамзин защищал абсолютизм не как иде­альную политическую систему, но лишь как историческую необходи­мость, которая возникает вследствие несовершенства человеческой природы. Интересно посмотреть, как он относился к народному со­бранию, или вече (роль которого в Киевской Руси он всячески под­черкивает), а также к древнерусской «республике купцов» Новгорода и Пскова. В своей повести «Марфа-посадница, или Покорение Нова-города» (1803) Карамзин, похоже, принимает сторону победившего принципа самодержавия, но он также восхваляет «республиканские добродетели» граждан Новгорода. Падение их «бескрайней свободы» изображается в духе элегической меланхолии. Совершенно в том же духе борьба самодержавия с «республиканскими» учреждениями Древней Руси изображается Карамзиным в «Записке о древней и но­вой России» и в его двенадцатитомной «Истории государства Россий­ского». В письме, написанном в конце жизни, Карамзин даже утвер­ждал, что он «остался в сердце своем республиканцем».

Князь Курбский, командующий русской армией, которая сражалась на за­падных границах Московского государства против ливонского ордена, узнав о кровавых расправах Ивана Грозного над боярами, бежал в Литву. В замеча­тельной переписке с царем Курбский отстаивал боярские права и оправдывал свое бегство в Литву древним правом дворянского сословия - правом отказаться от служения несправедливому монарху.

Анджей Валпцкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

Идейные представления, на которых основывался консерватизм Карамзина, - вера в историческую преемственность русской жизни, а также независимость частной жизни от политики (то есть от абсо­лютной и легитимной власти монарха) — имели соответственно двой­ную функциональную направленность. С одной стороны, здесь заяв­ляла о себе попытка (пусть даже робкая и односторонняя) защитить личность от произвола власти; с другой стороны, здесь решительно отклонялась сама идея изменить существующее положение вещей (благоприятное для земельной аристократии) каким бы то ни было образом, даже путем самых незначительных реформ. В результате акцент Карамзина на исторической преемственности оказывался сильным аргументом против ограничения крепостного права. В лице Карамзина русская поместная аристократия отказалась от борьбы за свои политические права, но взамен потребовала гарантий того, что его социальное положение останется неизменным и даже улучшится.

Чтобы отдать справедливость Карамзину, нужно добавить: он был представителем просвещенного консерватизма, очень далекого от реакционного антизападнического обскурантизма таких людей, как Аракчеев, Магницкий и Рунич, влияние которых на образовательную политику правительства становилось все более и более разрушитель­ным в последние годы жизни Карамзина. Его националистические чувства не имеют также ничего общего с шовинистической ксенофо­бией такого одиозного издания, как «Русский Вестник» С.Н. Глинки. «Смиренная лояльность» Карамзина была чужда раболепию, а его смелая и даже резкая критика царя в «Записке о древней и новой Рос­сии» помешала публикации этого документа на многие годы. Его сен­тиментальный «республиканизм» не помешал ему восславить само­державие в качестве «палладиума России», но в то же время Карамзин был настолько не ортодоксален, что один чересчур ревностно испол­нявший свои обязанности информатор доносил в соответствующие инстанции, что Карамзин - человек, произведения которого наполне­ны «якобинским ядом» и должны быть сожжены.

Если сопоставить Карамзина с декабристами, то становится по­нятным, насколько различными были взгляды этих представителей русской помещичьей аристократии. Карамзин противился реформам, которые проектировал император, потому что считал их слишком да­леко идущими, тогда как декабристское движение возникло как раз потому, что декабристы усомнились в искренности этих проектов и скоро увидели, что были правы в своих сомнениях: политика само­державия становилась все более и более реакционной. И все же де­кабристы с огромным интересом читали девятый том «Истории...» Карамзина, восхищаясь его критикой Ивана Грозного. Предшество­вавшие тома тоже предоставили в их распоряжение интересный мате-

ГЛАВА 3. Дворяне-консерваторы и дворяне-революционеры 71

риал, относящийся к республиканским традициям в русской исто­рии, - пусть даже суждения Карамзина и не всегда согласовались с взглядами декабристов. Пушкин, который имел множество контактов с декабристами, писал, что «История государства Российского» по­добна настоящему откровению: Карамзин открыл Россию, как Ко­лумб - Америку.

ДЕКАБРИСТЫ

История декабристского движения, названного так после не­удачного восстания в декабре 1825 года, выходит за пределы этой книги¹. Нас здесь интересует не происхождение и эволюция декаб­ристских теорий, но только зрелая идеология декабристов, сложивша­яся в последние годы перед их восстанием. Именно за эти несколько лет идея вооруженного выступления против царя утвердилась среди участников движения. Их вдохновлял пример вооруженных восста­ний в Испании и Неаполе (1820), революции в королевстве Пьемонта (1821), греческого восстания (1821), а также бунт Семеновского гвар­дейского полка в 1820 г. «Союз Благоденствия», основанный в 1818 г. как продолжение «Союза Спасения», основанного двумя годами раньше, не соответствовал новым целям движения. Поэтому решено было пойти на роспуск «Союза Благоденствия» для того, чтобы изба­виться от случайных или ненадежных членов, а также для того, чтобы сформировать новую организацию. В 1821 г. вместо «Союза Благо­денствия» возникли два тайных общества, которые состояли в основ­ном из армейских офицеров. Оба общества оставались в тесном кон­такте друг с другом. В Санкт-Петербурге было организовано «Север­ное Общество». «Южное Общество» находилось в городе Тульчине на Украине, где располагался штаб 2-й Армии. В числе членов Север­ного общества были люди самых разных политических убеждений, но в целом оно было гораздо менее радикальным, чем Южное общество, во главе которого стоял полковник Павел Пестель. Целесообразно ради большей ясности рассмотреть взгляды той и другой оппозици­онной группировки в отдельности.

Северное общество

В идеологии Северного общества были определенные элементы, напоминавшие воззрения аристократической оппозиции в период

Основные книги о декабристах по-английски: Maznr A.G. The First Russian Revolution, 1925. 2^nd ed. Stanford, Calif., 1961. RaeffM. The Decembrist Movement. Englewood Cliffs. N.J., 1966.

Анджей Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

правления Екатерины II. Многие члены Северного общества были выходцами из прежде могущественных, а теперь обедневших бояр­ских семей, а иные даже вели свое происхождение от легендарного князя Рюрика (князь Сергей Трубецкой, князь Евгений Оболенский и князь Александр Одоевский). Никита Муравьев считал, что своими корнями декабристское движение восходит к традициям Новгорода и Пскова, Боярской Думы XII в., к конституционным требованиям, с которыми московский нобилитет обратился к императрице Анне Иоанновне в 1730 г. К проектам конституции братьев Паниных и ари­стократической оппозиции XVII в. Поэт Кондратий Рылеев создал идеализированный образ князя Андрея Курбского (лидер боярской оппозиции Ивану Грозному) и даже посвятил ему одну из своих эле­гий (созданных по образцу «исторических песен» польского поэта Юлиана Немцевича). В своих показаниях перед Комиссией расследо­вания после подавления восстания Петр Каховский утверждал, что движение первоначально было реакцией на бюрократический произ­вол, против неуважения к древним дворянским вольностям и против фаворитов-иностранцев. Другой декабрист из Северного Общества, писатель и литературный критик Александр Бестужев (позднее он печатал свои произведения под псевдонимом «Марлинский»), писал, что его целью была «монархия, исправленная аристократией». Эти и подобные факты объясняют слова Пушкина, высказанные в 1830-е гг., что декабристское восстание было последним эпизодом в многовеко­вой борьбе между самодержавием и боярами.

Едва ли подлежит сомнению, что память о древних «вольностях» и неприязнь к бюрократии, социальный статус которой был наградой за сервилизм и карьеризм, еще больше подогревали ненависть к цар­скому деспотизму. Это не надо понимать так, что декабристами дви­гали только эгоистические классовые интересы (такова была позиция М.Н. Покровского и так называемой вульгарно-социологической школы в советской историографии). Даже те декабристы, которые особенно были склонны к идеализации древних свобод, вовсе не стремились вернуть к жизни прошлое; их планы свержения деспотиз­ма имели своей целью благо всего народа, а не только дворянства, поэтому эти проекты занимают важное место в истории свержения самодержавия. Если бы политическая программа декабристов была реализована, она стала бы основанием быстрого развития капитализ­ма, который не только устранил бы дворянские привилегии, но также подорвал бы его экономические позиции. При всей своей ограничен­ности помещичьим происхождением идеология декабристов была для своего времени, по сути дела, одним из видов либерализма. Больше того: постольку, поскольку идеология декабристов постулировала свержение самодержавия - главного столпа, на котором держался