Критика «просветителей»: аполлон григорьев

И НИКОЛАЙ СТРАХОВ

Рационализм в стиле Просвещения в его различных формах зада­вал тон в прогрессивных кругах 1860-х гг. В сфере философии серь­езные успехи сделал материализм, что объяснялось главным образом отсутствием профессиональных философов в российских университе­тах. Самым серьезным критиком «антропологического принципа» Чернышевского был богослов Памфил Юркевич (1827-1874), профес­сор Киевской духовной академии. Его статьи «Из науки о человече­ском духе» и «Против материализма» привлекли внимание влиятель­ных консерваторов, которые помогли ему получить кафедру филосо­фии в Московском университете. Однако платонический идеализм Юркевича слишком напоминал традиционную христианскую аполо­гетику для того, чтобы получить сколько-нибудь широкое влияние в светских кругах.

Больший интерес вызвала и куда большим идейным и культурным потенциалом располагала литературно-критическая реакция на «про­светителей» группы «почвенников» - сторонников «возвращения к почве». Этот призыв имел явные отзвуки славянофильства; и, дей­ствительно, идеологи почвенничества рассматривали свой конфликт с «просветителями» как часть более широкой полемики о взаимоотно­шении между Россией и Европой, продолжая тем самым философские дискуссии 40-х гг. в новом контексте. В количественном отношении влияние этой группы было ничтожным, но ее вклад в русскую куль­туру имел, тем не менее, большое значение - главным образом в силу

Анджей Валщкгш. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ.

той плодотворной роли, которую идеи почвенников сыграли в творче­стве Достоевского.

Главным идеологом «почвенников» был поэт-романтик и литера­турный критик Аполлон Григорьев (1822-1864). Однако романтиче­ский национализм самого Григорьева отличался от романтического национализма славянофилов, которых он обвинял в односторонней идеализации древнерусского боярства и патриархального крестьян­ства. По его мнению, исконные принципы русской жизни сохрани- 1 лись лучше всего в тех слоях населения, которые не подверглись вли­янию крепостного права, например в среде консервативного, москов­ского купечества, незамеченного славянофилами. Славянофилы, со своей стороны, относились с оправданным подозрением к экстрава­гантному «эстетическому» романтизму Григорьева, окрашивавшему даже его отношение к религии и к его романтическим восторгам по поводу многообразия национальных культур с их «запахами и оттен­ками»: эти его восторги имели привкус релятивизма и их трудно было примирить с «истинно христианской» системой ценностей.

Возможно, самой выдающейся особенностью личности А. Гри­горьева была глубоко укоренившаяся в нем неприязнь ко всякой «ис­кусственности», к сковывающим схемам и безжизненности - ко всему тому, что, согласно проведенному им разграничению, не «рождено», а «сделано». Григорьев резко полемизировал с всеми рационалистиче­скими теориями во имя «непосредственного», интуитивного познания и противопоставлял «жизнь», «органичность» и «историю» - «теории» и «логике». Свою философию Григорьев обобщил в следующей форму­лировке: «<...> не один ум с его логическими требованиями и порожда­емыми необходимо этими требованиями теориями, а ум и логические его требования плюс жизнь и ее органические проявления»².

Одной из самых опасных теорий представлялась Григорьеву фи­лософия Гегеля. В своей критике гегельянства он пытался объяснить, почему «просветители» стали доминировать в русской интеллекту­альной культуре и каким образом гегельянство Белинского проложи­ло путь просветительскому рационализму Чернышевского и Добро­любова³. «Исторической критике», представителем которой Григорь-

¹ См. ниже.

² Григорьев А. А. Сочинения. СПб., 1876. Т. 1. С. 624.

³ Отношение Григорьева к Белинскому было сложным. В творческой дея­тельности Белинского он разграничивал два направления мысли: одно вело к самому Григорьеву, другое - непосредственно к «просветителям» шестидесятых годов. Григорьев критиковал Белинского как теоретика «натуральной школы», но принимал его интерпретацию Пушкина, превозносил написанное в период «примирения с действительностью» и увлечения Шеллингом в 1830-е гг., но в то же время критиковал Белинского как левого гегельянца.

ГЛАВА 11. Николай Чернышевский и «просветители»... 235

ев считал позднего Белинского, он противопоставляет что-то вроде антитезы, названной им «органической критикой». Вводя эту свою антитезу, Григорьев основывается на различии между «историческим чувством» (т.е. консервативным историзмом, возникшим как реакция на рационализм восемнадцатого века) и «историческим воззрением» в духе левого гегельянства (т.е. историцистской теорией - одним из проводников ее был Белинский - о бесконечном и всеобщем прогрес­се). «Историческое воззрение», отметает Григорьев, представляется ему еще одним вариантом «рассудочной» версии прогресса. Опас­ность «исторического воззрения» как теории, утверждает Григорьев, состоит в том, что оно представляет собой странное соединение фата­лизма и релятивизма; согласно этой теории, ни индивиды, ни народы не отвечают за свою собственную жизнь, но являются только «пере­ходными моментами», только орудиями осуществления всеобщего духа. Сам-то Гегель, основоположник «исторического воззрения», как раз обладал «историческим чувством», но это чувство совершенно исчезло у его учеников: у них не осталось ничего, кроме догматиче­ский телеологической «теории истории» - абстрактной модели эво­люции, в соответствии с которой жизнь развивается по предустанов­ленному плану. В этой теории истории, как и во всяком рационализ­ме, подразумевается, что реально существует некий отвлеченный Дух Человечества - представление, которое Григорьев отвергает как ил­люзию, поскольку действительным бытием, по его мнению, обладают только конкретные индивиды - индивидуальные человеческие суще­ства или коллективные индивидуальности¹.

Основные возражения А. Григорьева против «исторического воз­зрения» (и «исторической критики») можно свести к трем пунктам. Во-первых, он обвинил представителей этого направления в том, что каждое «последнее слово» прогресса они преподносят как абсолют­ную ценность, сводя все богатое разнообразие жизни к упрощенной формуле «постепенного приближения» к тому, что принято за норму в данный момент. Во-вторых, Григорьев почувствовал, что вера пред­ставителей «исторического воззрения» во всеобщую и неизбежную природу прогрессу приводит их к недооценке своеобразия народа, к тому, что упускается из виду значение конкретно-индивидуального и неповторимого феномена и игнорируется все то, что невозможно объяснить всеобщими законами. В-третьих, отождествляя свое соб­ственное сознание с имманентным Разумом Истории, идеологи «ис­торического воззрения» виновны в том, что пытаются осуществлять сознательный контроль над жизнью и считают себя вправе втискивать

¹ См. статью Григорьева «Взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства» (1958) в указанном издании его сочинений. Т. 1.

Анджей Балицкии. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

жизнь в прокрустово ложе логики и резать скальпелем на части ее живую ткань в самодовольном убеждении, что такая операция ока­жется целительной. Это абсурдное и вредное притязание, утверждал Григорьев; оно не принимает в расчет тот факт, что жизнь направля­ется Божественным творчеством - «живым фокусом высших законов самой жизни»¹ - и что человек должен прислушаться к иррациональ­ной пульсации жизни вместо того, чтобы пытаться контролиро­вать жизнь.

Выход за пределы «исторического воззрения» Григорьев считал заслугой позднего Шеллинга, который в своей «Философии открове­ния» настаивал на личном бытии, персональности Бога, вновь утвер­дил человеческую индивидуальность в качестве абсолютной ценности и заложил основу для понимания того, что народы - это тоже уни­кальные и иррациональные, исключительные личности, не подвер­женные воздействию так называемых всеобщих законов человеческой эволюции.

Народы, писал Григорьев, это организмы, каждый из которых «сам в себе замкнут, сам по себе необходим, сам по себе имеет полномочие жить по законам, ему свойственным, а не обязан служить переходною формой для другого».

Основная предпосылка «органической критики» Григорьева - вера в то, что жизнь есть «органическое единство»³. Это, естественно, приводило его к предпочтению «органических явлений» в культуре, т.е. произведений, укорененных в народной почве. Тем не менее, «возвращение к почве» не означало для Григорьева (в отличие от сла­вянофилов) отвержения западных ценностей или отрицания принципа персонал ьности. На взгляд Григорьева, не только «кроткий» тип, иде­ализированный славянофилами, но и его противоположность - «хищ­ный» тип, представляющий индивидуализм, имеет в русской почве свои корни. Органический синтез уважения к традиции и принципу личности, естественного роста, как у растения, и утонченно-рацио­нального сознания, - словом, синтез славянофильства и западниче­ства, - нельзя считать внутренне невозможным. Такой синтез, по мне­нию Григорьева, уже произошел в творчестве Пушкина и произойдет также в обществе, потому что великий поэт всегда является самым совершенным духовным органом своего народа и непогрешимым предвестником его будущего.

При таких взглядах не приходится удивляться тому, что Григорьев занимал оригинальную позицию по вопросу о «лишних людях» в рус-

¹ Там же. С. 205.

² Там же. С. 210.

³ Там же. С. 223.

ГЛАВА 11. Николай Чернышевский и «просветители»... 237

ской жизни и литературе. Он признает, что «лишние люди» действи­тельно утратили корни в собственной почве и уделом их стала внут­ренняя раздвоенность; но этот процесс, по мысли Григорьева, необ­ходим для того, чтобы обогатить саму почву и помочь ассимили­ровать европейские начала и начало личности. «Лишние люди» ото­рвались от своей почвы, но судьба их - в том, чтобы вернуться домой не только кающимися блудными сыновьями, но такими людьми, ко­торые принесли с собой новый и ценный опыт, накопленный во время их «скитальничеств». Излюбленным подтверждением этого тезиса был для Григорьева путь Лаврецкого, героя «Дворянского гнезда» Тургенева. По сути дела, Григорьев истолковал идеологическую эво­люцию самых выдающихся русских писателей, начиная с Пушкина и кончая Достоевским, как аналогичный процесс «укоренения», то есть возвращения к народной почве.

Поэтому в спорах шестидесятых годов Григорьев горячо поддер­живал «лишних людей» в противовес «клеветнической», по его мне­нию, критике Добролюбова. Если в статье «Что такое обломовщина?» Добролюбов поставил себе целью доказать, что «лишние люди» сами укоренены в системе крепостничества, которую, казалось бы, они критикуют, то Григорьев переворачивает эту аргументацию, утвер­ждая, что такая укорененность говорит в пользу «лишних людей» пе­ред лицом «беспочвенных теоретиков». Ленивая деревня Обломовка на самом деле - символ «родной матери», которую Добролюбов по­смел «облевать слюною бешеной собаки»¹. Правило «возлюби труд и избегай праздности и лености», писал Григорьев, совершенно верно и достойно всяческой похвалы в отвлеченном смысле, в абстракции; но как только «вы станете, как анатомическим ножом, рассекать то, что вы называете Обломовкой и обломовщиной, бедная обиженная Обломовка заговорит в вас самих...»².

Центральное место в мышлении Григорьева занимает особая кон­цепция народности в литературе - концепция, которую он проти­вопоставил как требованию подчинить литературу общественным и политическим целям, так и идеалу искусства для искусства. Это позволило ему примирить романтический эстетизм с оправданием реалистических тенденций, а культ великих романтических поэтов (помимо Пушкина Григорьев высоко ценил Мицкевича и Байрона) -с пониманием и симпатией к поэзии Некрасова. Поскольку в его кон­цепции народности определенное место занимает фольклорное нача­ло, то в целом Григорьев склонен приветствовать процесс демократи­зации в литературе, который выражался в появлении писателей не-

Григорьев АЛ. Воспоминания (и воспоминания о нем). М.; Л., 1930. С. 212. ' Григорьев А.А. Сочинения. Т. 1. С. 415.

Анджеи Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

дворянского происхождения и в проникновении литературы в глу­бинные слои народной жизни. Однако нужно помнить, что понятие народности в мировоззрении Григорьева соединялось с романтиче­ским иррационализмом и консервативным взглядом на историю -представлением о том, что «органичность» противостоит рациональ­ному мышлению и сознательным попыткам переделывать действи­тельность. Это, конечно, мешало ему понять, что «теоретики», кото­рых он критиковал, - Чернышевский, Добролюбов и Писарев, - на самом деле тоже были органическим порождением русской почвы.

Другим ведущим идеологом движения «возвращения к почве» был Николай Страхов (1828-1896), по профессии ученый-естественник и близкий друг Достоевского и позднее Толстого'. Главным в мышле­нии Страхова было представление, что природа и общество образуют органическое целое. Страхов был уверен, что гегелевская философия дает теоретические основания для такого холистского взгляда на мир. Его интерпретация философии Гегеля, конечно, отличалась от интер­претации А. Григорьева: Страхов видел в гегельянстве не форму ра­ционализма, а напротив, считал Гегеля «чистейшим мистиком», свя­занным традицией мистицизма Баадера, Мейстера Экхарта и Ангелу-се Силезиуса². Вряд ли стоит удивляться тому, что Страхов нашел возможность примирить так понятое гегельянство с православным теизмом и славянофильским иррационализмом.

Всю свою жизнь Страхов посвятил борьбе с различными прояв­лениями теоретического атомизма и механицизма, которые, как он чувствовал, являются симптомами болезни западной цивилизации и служат идеологическим основаниям нигилизма, революционаризма и воинствующего «просветительства» шестидесятых годов. Филосо­фию Фейербаха Страхов считал дополнением к атомистическим концепциям в естественных науках. Квинтэссенция фейербахиан­ских идей, писал Страхов, заключается в отсутствии единства: «Нет в мире никакого средоточия и никакой связи; средоточие каждой вещи в ней самой, каждая вещь потому только существует, что она отдельна, не связана с другими. Каждая точка в пространстве, каж­дый атом существует отдельно, сам по себе, и это-то и есть настоя­щее существование»³. Эта цитата - из статьи Страхова 1864 г. Хотя речь в статье идет о Фейербахе, не может быть сомнений в том, что Страхов имеет в виду также и русского ученика Фейербаха - Нико­лая Чернышевского.

¹ См.: Gerstein L. Nikolai Strakhov. Cambridge, Mass., 1971.

² Чижевский Д.И. Гегель в России. Paris, 1939. <СПб.: Наука, 2007. С. 309. - Прим. перев.>

³ Страхов Н.Н. Борьба с Западом в нашей литературе. СПб., 1883. Т. 2. С. 92.

ГЛАВА 11. Николай Чернышевский и «просветители»...

Главное произведение Страхова - книга «Мир как целое» (1872). В ней он выдвигает свою собственную философию природы и дает обстоятельную критику идей, популяризированных Писаревым в его статьях (о материализме, об атомистической и механистической исто­рии природы и об эволюционной теории Дарвина). Мир, утверждает Страхов, есть органическое единство. Больше того, это проникнутое духом единство и различные части его - по существу, воплощение различных стадий этого духа. Никакая отдельно взятая часть мира как целого в действительности неотделима от целого, неавтономна; все со всем связано, ничего не существует «само по себе», все пребывает в текучем состоянии, как говорил Гераклит. Единство мира имеет гармонический и органический характер; части, составляющие это единство, не только соединены между собою, но и подчинены друг другу, образуя иерархическую структуру. И, наконец, этот мир имеет центр, которым является человек, самое утонченное произведение и «узел бытия», «главное явление и главный орган мира». Но человек постоянно стремится отделить себя от целого, перерезать пуповину, соединяющую его с органическим единством творения¹.

Страхов, разумеется, осуждал эти центробежные тенденции. Окружающий мир внушал ему дурные предчувствия, поскольку ка­зался полем битвы могущественных сил разъединения и распада. Для того чтобы дать отпор этим силам. Страхов призывал к восстановле­нию «органического» начала в человеческом существовании - начала, которое выражается в религиозном чувстве, связях с «народной поч­вой» и сознании своей национальной принадлежности.

¹ Страхов Н.Н. Мир как целое. 2-е изд. СПб., 1892. С. VI1-1X.

ГЛАВА 12

ИДЕОЛОГИИ НАРОДНИЧЕСТВА

ВВЕДЕНИЕ

240 Термин «народничество» употребляется в нескольких различных значениях.

240 В самом широком смысле словом «народничество» обозначаются все русские демократические идеологии - как революционные, так и реформистские, - которые выражали интересы крестьян и мелких производителей и отстаивали тот взгляд, что Рос­сия может избежать капиталистической стадии развития. Если мы примем это определение, тогда народничество окажется очень широ­ким, внутренне дифференцированным движением со своей длитель-- ной историей, начиная от Герцена и Чернышевского и вплоть до со­циалистов-революционеров в двадцатом столетии.

В узко-историческом значении, в котором употребляли это слово русские революционеры 1870-х гг., термин «народничество» приме­няется к одному лишь направлению в пределах русского радикализ­ма - направлению, которое возникло в середине 1870-х гг. после по­пыток первого «хождения в народ» и которое отличалось от других революционных направлений тем, что отстаивало принцип «гегемо­нии масс над образованной элитой». В этом смысле слово «народни­чество» противопоставлялось «отвлеченному умствованию» тех рево­люционеров, которые пытались учить крестьян вместо того, чтобы самим учиться у них, и которые хотели навязать крестьянам идеалы западного социализма вместо того, чтобы прислушаться к тому, что крестьяне сами имели сказать, и чтобы действовать в их подлинных интересах. С точки зрения отстаиваемых ими методов борьбы, «народники» (во втором значении слова) противостояли участникам «Народной воли» - народнической революционной организации,

¹ Детально вопрос об этом термине обсуждается в книге: Walicki A. The Con­troversy over Capitalism. Oxford, 1969. P. 1-28. См. также: Pipes R. Narodnichestvo: A Semantic Inquiry // Slavic Review. 23. No. 3. Sep. 1964. Наиболее полным изло­жением истории революционного народничества является книга: Venturi F. Roots of Revolution: A History of the Populist and Socialist Movements in Nineteenth-Century Russia. London, 1960.

² Лучшая монография об идеях «Народной воли» - книга В.А. Твардовской «Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1980-х годов» (М., 1969).

ГЛАВА 12. Идеологии народничества

сложившейся в 1879 г.: в отличие от «народовольцев», «народники» отстаивали активные действия только среди народа и силами народа, осуждали революционные заговоры, индивидуальный террор и по­пытки захвата власти профессиональными революционными органи­зациями.

В этой главе термин «народничество» употребляется главным об­разом в первом из указанных значений, хотя и в более узком, чем обычно. Мы исходим из того, что «народничество» следует понимать не в качестве особого направления революционной мысли, но как динамическую идеологическую структуру, в пределах которой были возможны различные позиции. Существенная особенность этого идеологического комплекса состоит в том, что в нем демократический радикализм соединялся с неприятием капитализма как социально-экономической системы. Это неприятие выражалось в различных формах «социализма», но на деле оно было ближе к тому, что Ленин называл «экономическим романтизмом» - обращенной в прошлое утопией, идеализировавшей докапиталистические экономические от­ношения. В этом смысле слова «народничество» сложилось в России только в 1870-е гг., когда широко распространилось разочарование в прогрессивной роли капиталистического развития. Чернышевского можно назвать народником In statu nascendi: он сформулировал базо­вые положения народнической концепции некапиталистического пути развития, но Чернышевский принадлежал в первую очередь к «про­светителям», тем, кого Ленин относил к поборникам радикальной буржуазной демократии и кто боролся против пережитков феодализ­ма. Народники же (подчеркивал Ленин) сделали значительный шаг вперед по сравнению с «просветителями», поскольку они поняли, ка­кие трагические последствия будет иметь капитализм для трудящихся масс. «Просветители» занимали доминирующее положение в демо­кратическом движении в период борьбы за отмену крепостного права, тогда как народничество созрело в пореформенной России как реак­ция на стремительное развитие капитализма. Как «просветители», так и народники представляли интересы широких масс, а в России девят­надцатого столетия этими массам было в первую очередь крестьян­ство; поэтому просветительское движение можно считать базовым феноменом, из которого позднее возникло народничество. Однако, в отличие от «просветителей», народники соединяли в себе антифео­дальный буржуазно-демократический радикализм с мелкобуржуазной реакцией на буржуазный прогресс. Вот почему «наследие шестидеся­тых годов» (термин Ленина) было безусловно прогрессивным, тогда как наследие народничества в этом отношении неоднозначно. На­родник, писал Ленин, - это двуликий Янус, который «смотрит одним

Апджен Валицкпй. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

ликом в прошлое, а другим - в будущее»¹. Янусом, обращенным в прошлое, был народнический социализм; Ленин часто отмечал, что социалистические теории народников были «мелкобуржуазными» (в марксистском смысле этого слова), реакционными и находились под подавляющим влиянием «экономического романтизма»².

Годы 1868-1870 можно считать временем появления классичеЙсо-го народничества. Многие молодые радикалы тогда отвернулись от «реализма» Писарева и отвергли позитивистскую веру во общеосво­бодительную миссию науки. В 1868 г. Бакунин опубликовал (в эми­грантском журнале «Народное дело») свою знаменитую статью, при­зывавшую молодых русских людей покинуть университеты и «пойти в народ». Годом позже были опубликованы три классических доку­мента народничества: «Исторические письма» Лаврова, трактат Ми­хайловского «Что такое прогресс?» и книга Флеровского «Положение рабочего класса в России». Два первых издания ставили под вопрос оптимистическую веру в прогресс, столь характерную для «просвети­телей», отмечали болезненные противоречия исторического процесса и выражали сомнение относительно концепции однонаправленной эволюции - концепции, оправдывавшей тот взгляд, что Россия долж­на следовать общей схеме европейского пути капиталистического развития. Флеровский в свою очередь нарисовал живую картину рас­тущего обнищания крестьянства, последовавшего в результате внед­рения капиталистических общественных отношений в сельское хозяйство; вывод Флеровского был тот, что необходимо сделать все возможное для того, чтобы воспрепятствовать дальнейшему неогра­ниченному развитию капитализма и использовать вместо этого воз­можности крестьянской общины. В том же году, когда увидели свет три этих важнейших документа, начало возникать и революционное движение народников. Специфически народническим в этих очагах революционной борьбы было убеждение в том, что необходимо уде­лить основное внимание борьбе против дальнейшего распространения капитализма на территории России.

Если «классическое народничество», как мы его понимаем, и ви­дело в капитализме «врага номер один», то к этому все же следует добавить, что в 1870-е гг. оно не только находилось под влиянием марксизма, но и в определенном смысле было рождено марксизмом. Не случайно, что начальная стадия развития русской народнической

¹ Ленин В.И. Поли. собр. соч. 5-е изд. Т. 1. С. 529.

Следует отметить, что сам Ленин подчеркивал, что он пользуется понятием «реакционный» в «историко-философском» смысле и имеет в виду только ошиб­ку теоретиков, которые в своих теоретических построениях ссылались на уста­ревшие общественные отношения как на некий образец. См.: Ленин В.И. Цит. изд. Т. 2. С. 211. - Прим. ред.