Философские идеи петрашевцев

Переходный характер движения петрашевцев заметен также и в их философских воззрениях. Это движение возникло тогда, когда в Ев­ропе философский идеализм постепенно начал уступать место нату­рализму, который проявлял себя в биологическом материализме и по­зитивистском культе науки. В России тоже подходила к концу «эпоха философии». Ведущие русские мыслители - такие как Белинский и Герцен - отходили от гегелевского идеализма с помощью материали­стической философии Фейербаха.

В статье «Натурализм» во втором выпуске «Карманного словаря иностранных слов» можно видеть наиболее концентрированное вы­ражение философских взглядов Петрашевского. Термин «натура­лизм», говорится в этой статье, означает учение, считающее возмож­ным для человека достижение путем одного мышления, без всякой помощи предания, откровения или самоличного явления божества и осуществление в действительной жизни вечного блаженства чрез полное, самостоятельное и самодеятельное развитие сил природы своей. Натурализм в низших фазисах своего развития откровения бо­жества в положительных религиях считает ложными, созданиями не божественными, а чисто человеческими. В дальнейшем своем разви­тии это учение, вмещая в себе пантеизм и материализм, считает боже­ство не чем иным, как общей и высшей формулой человеческого мышления, переходит в атеизм и даже, наконец, преображается в ан-

ГЛАВА 9. Петрашевцы

тропотеизм, т.е. в учение, признающее высшим существом только че­ловека в природе. Натурализм, находясь на этой степени своего раци­онального развития, считает всеобщее признание божества в положи­тельных религиях происшедшим от обоготворения человеком своей личности и общих законов своего мышления; все религии, которые представляют нам историческое развитие человечества, считает толь­ко постепенным приготовлением человечества к антропотеизму или полному самосознанию и сознанию жизненных законов природы¹.

Здесь, несомненно, заявляет о себе тип философии, которой отда­вал предпочтение сам Петрашевский, точно так же как вряд ли можно сомневаться в том, что «антропотеизм» в этом контексте обозначает философию Фейербаха. Понятие природы в философии Петрашевско­го происходит не из рационализма восемнадцатого века - этот рацио­нализм Петрашевский считал низшей стадией натурализма. Следую­щей, более высокой и промежуточной стадией, по его мнению, был материалистический пантеизм Фурье и идеалистический пантеизм Гегеля, в котором Бог понимался как всеобщая и высшая формула человеческого разума. (Петрашевский не видел никакого противоре­чия в том, чтобы рассматривать гегельянство как фазу «натурализма», поскольку он считал натурализм противоположностью сверхнату­рализма, т.е. позиции, отвергаемой Гегелем во имя имманентности Бога). Высшая стадия натурализма, представленная Фейербахом, рас­сматривалась поэтому как кульминация развития немецкой фи­лософии.

Сходной была концепция Спешнева, хотя он и полагал, что не ан­тропотеизм, но скорее атеизм может быть радикальной альтернативой «сверхнатурализма». В большом письме Спешнева польскому эми­гранту Эдмунду Хоецкому находим следующее рассуждение:

...весь немецкий идеализм XIX века - «великая» немецкая филосо­фия, начиная с Фихте <...> метит лишь в антропотеизм, пока она, достигнув в лице своего последнего знаменосца и корифея - Фейерба­ха - своей вершины и называя вещи своими именами, вместе с ним не восклицает: Homo homini deus est - человек человеку бог. Я видел да­лее, как эта доктрина, проникая из Германии, распространялась сре­ди других народов - конечно, не так широко, как на своей родине. И при этом я имею в виду не рабских переписчиков гегелевской фило­софии за границей, а лишь самостоятельные умы - Прудона во Франции и Каменского в Польше. Оба вышли из школы Гегеля, и луч-

Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. С. 183-184.

Анджей Валщкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

ГЛАВА 9. Петрашевцы

шим доказательством того, что предпосылки для обожествления человечества имелись уже у самого Гегеля и что школа Фейербаха была его подлинной наследницей в Германии, является то, что и у этих двух соседей немцев и в то оке самое время, что и в Германии, гегелевское учение выступило как антропотеизм, и пришли они к этому, не зная Фейербаха, как Фейербах не знал их.

Действительно, антропотеизм Фейербаха был следствием замены божественного бытия человеческим и возведением антропологии в ранг теологии. «Христианская религия, - писал Фейербах, - связала человеческое имя с именем божьим в одном названии - богочеловека, она таким образом человеческое имя вознесла до атрибута высшего существа. Сообразно истинному положению вещей новая философия превратила этот атрибут в субстанцию, предикат - в субъект». На место Богочеловека Фейербах ставит Человекобога. «Бог есть чело­век, человек есть Бог»³. Фейербах ожидал, что его учение будет иметь освобождающее воздействие, человек выпрямится и возродит­ся, он по-новому ассимилирует в себе божественное начало, ставшее ему чужим и замкнувшееся в Царствии Небесном. В то же время Фей­ербах никогда не упускал случая подчеркнуть, что человек как суще­ство, обладающее телом, тоже подчинен законам природы. Отсюда -бурный протест Фейербаха против спиритуализма, для которого цен­ностью обладает только душа, и против гегелевского идеализма, ко­торый видел в человеке только мыслящее существо. Антропотеизм имел своей задачей реабилитацию природы и человека как часть этой природы, как чувственного, наделенного страстями существа из плоти и крови.

Эти краткие замечания позволяют лучше понять соединение фейербаховских и фурьеристских элементов, так характерное для идеологии петрашевцев. Легко было отвергнуть пантеистические фантазии Фурье, заменив их антропотеизмом, поскольку Фейербах был согласен с Фурье в тех вопросах, которые имели первостепенное значение для петрашевцев: реабилитация природы и чувственности,

¹ Там же. С. 494-495. Хенрик Каменский (1813-1865), философ и выдающий­ся идеолог радикального крыла польского национально-освободительного дви­жения, написал книгу «Философия и материальная экономика человеческого общества» (на польском языке, два тома, Познань, 1843-1845). В ней он утвер­ждал, что трудовое, исторически развивающееся человечество - единственный Абсолют для человека.

² Feuerbach L. Vorlaufige Thesen zur Reform der Philosophic. 1842. <Фейер-бах Л. Предварительные тезисы к реформе философии // Он же. Избранные фи­лософские произведения: В 2 т. М., 1955. Т. 1. С. 132.>

³ Фейербах Л. Сущность христианства.

свободное и гармоническое развитие страстей, а также перспектива ренессанса человечества, основанного на свободе человеческой при­роды и расцвета всех ее творческих возможностей. Речь Ахшарумова на обеде в честь Фурье - хороший пример органического слияния фурьеризма с мотивом антропотеизма - мотивом восстановления при­сущих человеку божественных качеств:

Да, мы, все должны это сделать и должны помнить, за какое ве­ликое дело беремся: законы природы, растоптанные учением неве­жества, восстановить, рестаурироватъ образ божий человека во всем его величии и красоте, для которой он жил столько времени. Освободить и организовать высокие стройные страсти, стеснен­ные, подавленные. Разрушить столицы, города и все материалы их употребить для других зданий, и всю эту жизнь мучений, бедствий, нищеты, стыда, срама превратить в жизнь роскошную, стройную, веселья, богатства, счастья, и всю землю нищую покрыть дворцами, плодами и разукрасить в цветах - вот цель наша, великая цель, боль­ше которой не было на земле другой цели.

Приведенное высказывание показывает, что материализм Фейер­баха (в отличие от вульгарного материализма Фогта и Малешотта, которому Фейербах проложил путь) не связан с позитивистской «трезвостью». Наоборот, фейербаховский материализм сохранял пе­чать эпохи «социального романтизма»², напряженной веры во всеоб­щее и полное обновление человечества. С другой стороны, философия Фейербаха несла в себе еще и такую тенденцию, которую можно назвать предпозитивизмом. Если ключ к пониманию философии (то есть идеалистической философии) - это теология, а ключ к понима­нию теологии - антропология, тогда изучение человеческой природы должно быть самой важной отраслью знания. Но если принять, что человек - часть природы, подчиненная строгим и всеобщим законам причинности, то изучение человеческой природы относится, среди прочего, к компетенции естественных наук и требует использования научных методов. Такой ход мысли объясняет, почему петрашевцы в такой мере полагались в своих взглядах на естественные науки, бу­дучи убеждены в необходимости изучения физиологии и психологии человека, и в целом сочувствовали позитивистским направлениям

Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. С. 690.

Этот термин употреблялся для обозначения различных социальных и рели­гиозных концепций возрождения человечества, весьма популярных во Франции в период 1815-1848 гг. Одной из таких концепций был фурьеризм, в особенности максималистские идеи самого Фурье, которые легко переходили в чистую фан­тастику.

Андже1~1 Валицкнй. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

европейской мысли. Этот «предпозитивизм» особенно заметен в ста­тьях публициста Валериана Майкова, который одним из первых в России начал изучать произведения Конта, Литтре и Джона Стюарта Милля.

Уместно спросить, почему эта предпозитивистская тенденция не вытеснила из мышления петрашевцев романтические увлечения ан-тропотеизмом и утопическим социализмом. Вероятно, эти увлечения прошли бы с течением времени, но дискуссии среди петрашевцев бы­ли активными лишь на протяжении пары лет - слишком короткий срок для того, чтобы участники этого движения могли осознать по­тенциально конфликтный характер позитивистских и романтических элементов внутри их мировоззрения. Этот дуализм ярко выразил Момбелли, который заявил: для того чтобы «люди сделались еще на земле богами», необходимо «отбросить все предрассудки (произведе­ния порока)»¹. Этот аргумент - а он был отголоском убеждения Фей­ербаха, что люди станут свободными только после того, как они от­вергнут все иллюзии, - похоже, естественным образом приводил к выводу, что с «суевериями» можно бороться, только применяя стро­гое научное мышление и путем постоянного обращения к новейшим естественнонаучным открытиям. Тем самым петрашевцы оказались прямыми предшественниками «просветительства» шестидесятых го­дов, включая «реализм» Дмитрия Писарева. Мировоззрение петра­шевцев полностью соответствовало преобладавшему направлению в русской литературе - его представляла в то время «натуральная шко­ла», - направлению, которое подчеркивало познавательную функцию искусства и отдавало предпочтение литературным произведениям, предлагавшим «физиологический анализ» общества. Психологизм раннего Достоевского тоже происходил из постулата петрашевцев о необходимости психологического анализа человеческой природы.

Для того чтобы определить роль петрашевцев в истории русской мысли, необходимо принять во внимание рецепцию их идей в зрелых сочинениях Достоевского. Полемика с социализмом, которая образует фон всех его великих романов, в значительной мере питалась идеями товарищей его юности. Основная тема этой полемики - мысль о том, что социализм основывается не на желании социальной справедливо­сти, а на самоуверенной и тщетной попытке поставить человека на место Бога, - несомненно, навеяна дискуссиями об антропотеизме на собраниях петрашевцев, которые Достоевский посещал в молодости.

 

ГЛАВА 10

Философские и общественно-политические произведения петрашевцев. С. 622.

истоки «русского социализма»

Русский социализм» Герцена вырос из полемики о роли /У А-^России и Европы - полемики 1840-х гг. между славянофи-\\-А. лами и западниками. Славянофилы притязали на то, что они представляют исконные «русские начала», воплощенные в дере­венской общине, и отвергали рационализм и индивидуализм, которые в их глазах были родовым клеймом западной цивилизации. Со своей стороны, западники отстаивали автономию разума и личности: они утверждали, что эмансипация отдельного человека теснейшим обра­зом зависит от рационализации общественных отношений. История современной Европы, казалось, являет собой образец освобождения отдельного человека от внешнего авторитета и догматически навязы­ваемых традиций, так что западникам казалось логичным принять принцип буржуазного развития.

Сомнения Герцена в правильности этого последнего вывода при­вели к появлению его «русского социализма». Как убежденный сто­ронник принципа личности, Герцен поддерживал западников; но даже в первой половине 1840-х гг. на него оказывала значительное влияние социалистическая критика капитализма, и он сомневался в том, ведет ли на самом деле «западный» путь к победе этого принципа. Первое же соприкосновение с Западной Европой убедило Герцена в том, что она находится в тисках жестокого кризиса и что России следует ис­кать свой собственный, «самобытный» путь развития. Это, конечно, было равносильно полному разрыву с западничеством.

ЭВОЛЮЦИЯ ВЗГЛЯДОВ ГЕРЦЕНА

Кризис убеждений

Покинув Россию в январе 1847 г., Герцен отправился в Париж. Для него, воспитанного с ранних лет под влиянием французской культуры, прибытие в «политическую и общественную» столицу Европы означало осуществление мечты. Разочарование наступило быстро: даже первое его письмо к московским друзьям показывает, что вульгарность среднего класса в парижском театре шокировала его

Анджей Валицкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...

эстетическую чувствительность. Это эстетическое отвращение, не лишенное оттенка аристократического превосходства, сопровожда­лось и глубоким нравственным отвращением. В своих «Письмах из Avenue Marigny...» (1847) Герцен так определяет общественную роль буржуазии:

<г

Буржуазия не имеет великого прошедшего и никакой будущности. Она была минутно хороша как отрицание, как переход, как противу-положностъ, как отстаивание себя. Ее сил стало па борьбу и на по­беду; но сладить с победою она не могла: не так воспитана. <...> Дворянство имело свою общественную религию; правилами полити­ческой экономии нельзя заменить догматы патриотизма, предания мужества, святыню чести; есть, правда, религия противуположная феодализму, но буржуа поставлен между этими двумя религиями.

Религия, противоположная феодализму, - это, конечно, социализм -единственный, на взгляд Герцена, достойный соперник общественной религии дворянства. С другой стороны, революции 1848 года закон­чились разгромом социализма и буржуазия еще раз вышла победи­тельницей. Герцену казалось, что провал революций решил судьбу Европы, что буржуазия закрепила свое господство на многие годы и что даже западные социалисты прониклись буржуазностью, - поче­му они и не сумели воспользоваться шансом, который дала им исто­рия. Славянство - в первую очередь Россия - осталось последней надеждой человечества. Герцен начал теперь видеть в Европе перево­площение Рима периода упадка, в европейских социалистах - пресле­довавшихся первых христиан, а в славянах - варварские племена, ко­торым суждено разрушить римскую империю и внести свой соб­ственный вклад в историю, одновременно сделавшись знаменосцами христианских идеалов, перешедших от Рима.

Утрата Герценом веры в западничество привела его к переоценке гегелевской философии. Покидая Россию, Герцен все еще считал себя гегельянцем, хотя и в очень широком смысле этого слова. Он мог, правда, уже тогда резко критиковать покорность человека «мировому духу» (Weltgeisi) и интерпретировать философию Гегеля в духе пер­сонализма и волюнтаризма; но он по-прежнему верил в неизбежный поступательный ход истории и разумность исторического процесса как целого. Триумфальные для буржуазии итоги 1848 г. - и сам факт существования буржуазии - подорвали этот оптимизм. То, что на смену «общественной религии» аристократии пришла не благородная вера социализма, а приземленный и эстетически отталкивающий мир

¹ Герцен A.M. Собр. соч. В 30-ти т. (1954-1965). Т. 5. С. 34.

ГЛАВА 10. Истоки «русского социализма»

лавочников, показалось Герцену вопиющим противоречием истори­ческого разума.

Кризис убеждений, пережитый в то время Герценом, привел к по­явлению одного из самых интересных его произведений - «С того бе­рега», опубликованного в Германии в 1850 г. В нем бывший гегелья­нец заявлял, что история не имеет цели, что она - вечная импровиза­ция и что каждое поколение имеет цель в себе же самом. Историей движет не разум, но случай и слепые силы. Из этого следует: «Подчи­нение личности обществу, народу, человечеству, идее - продолжение человеческих жертвоприношений, заклание агнца для примирения бога, распятие невинного за виновных»'.

История, хотя ее не назовешь «разумной», все же подвержена при­чинно-следственным законам. Только моралист или сентиментальный человек может возмущаться историей: очевидно, все, что происходит, исторически необходимо. С другой стороны, «необходимость» не следует смешивать с «разумностью»; наоборот, необходимость часто неразумна. История находится во власти слепых сил природы, кото­рые необходимы в каузальном смысле, но это не предполагает ника­кой телеологии. История «импровизируется, редко повторяется, она пользуется всякой нечаянностью, стучится разом в тысячу ворот..., которые отопрутся... кто знает?»². В истории нет ничего предопреде­ленного, и поэтому все возможно.

Это новое истолкование истории неизбежно вело к проблематиза-ции общепринятых мифов: Герцену казалось теперь, что вера в неиз­бежный прогресс истории - это вера в «Молох, который <...> в уте­шение изнуренным и обреченным на гибель толпам, которые кричат ему: "Morituri te salutant!", только и умеет ответить горькой усмеш­кой, что после их смерти будет прекрасно на земле». Отвечая себе самому на вопрос, какие лозунги теперь выдвигать и под какими зна­менами выступать, Герцен прямо заявляет, что он не ищет знамени, но пытается избавиться от знамени. Его новый совет однозначен: «Когда бы люди захотели вместо того, чтоб спасать мир, спасать себя, вместо того, чтоб освобождать человечество, себя освобождать, -как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения че­ловека»⁴.

Однако этот ответ не был окончательным. Хотя Герцен теперь провозглашал полное разрушение всех мифов и «вер», он уже гото-

¹ Герцен A.M. ук. изд. Т. 6. С. 125.

² Там же. С. 32.

³ Там же. С. 34.

⁴ Там же.

Анджей Валщкий. ИСТОРИЯ РУССКОЙ МЫСЛИ...