Социология революций П. А. Сорокина

После рассмотрения основных вех жизни и творчества П. А. Сорокина в американский период следует остановиться подробнее на его основных концепциях, созданных в это время. И первой среди них надо проанализировать концепцию революций, поскольку наш соотечественник так и остался в мировой социологии, по сути дела, единственным крупным мыслителем, который постиг данный феномен на личном опыте, пережив три революции, потрясшие Россию в начале ХХ столетия.

Для Сорокина, отдавшего свою молодость романтическим увлечениям революционными идеями, а затем оказавшегося свидетелем и жертвой пролетарской диктатуры большевиков, обращение к проблеме социологии революций было вполне закономерным. Исходя из того, что задача социологической науки заключается в выявлении типичных черт в совокупности социальных феноменов, ученый и революцию стремится рассматривать как особый тип социальных действий или как специфическое поведение людей в индивидуальном и коллективном аспекте.

Прежде всего он устанавливает, что любая революция, совершая свой цикл развития, проходит три типичных фазы. «Первая фаза, как правило, быстротечна. Она отмечена радостью по поводу освобождения от гнета старого режима и великими надеждами на реформы, которые обещают все революции. Эту первоначальную стадию можно назвать лучезарной: ее власть гуманна и великодушна, действия мягки, нерешительны и довольно бессильны. В результате в человеке начинает просыпаться ‘‘звериное начало’’, и эта короткая увертюра сменяется обычно второй, разрушительной фазой. Революция превращается теперь в неистовый ураган, который разрушает всё без разбору на своем пути. Он безжалостно выкорчевывает не только устаревшие, но и полнокровные институты, которые разрушает наравне с мертвыми или отжившими свое ценностями; он убивает не только паразитарную старорежимную властвующую элиту, но также и множество творческих личностей и групп. На этой стадии революционная власть безжалостна, тиранична и кровожадна. Ее действия в основном разрушительны, ее методы — насилие и террор. Если ураганная фаза не разрушит нацию до основания, революция постепенно перерастает в третью, конструктивную фазу. Все контрреволюционные силы уничтожены, начинается строительство нового порядка, новой культуры, нового человека. Этот новый порядок создается не только на основе революционных идеалов, но предусматривает и реставрацию наиболее жизненных дореволюционных институтов, ценностей и тех особенностей быта, которые на время были разрушены во второй фазе революции и которые оживают и восстанавливаются независимо от желаний революционной власти. Таким образом, послереволюционный порядок обычно представляет собой смешение новых порядков и нового образа жизни со старыми жизненными и продуктивными порядками дореволюционного времени».

Сам Сорокин выступает принципиальным противником революций по нескольким причинам. Для него революция есть «худший способ улучшения материальных и духовных условий жизни масс… Революции скорее не социализируют людей, а биологизируют; не увеличивают, а сокращают базовые свободы; не улучшают, а скорее ухудшают экономическое и культурное положение рабочего класса… Чего бы они ни добивались, достигается это чудовищной и непропорционально великой ценой».

Короче говоря, наш соотечественник убежден, что революции, несмотря на благие побуждения самих революционеров, изменяют поведение людей далеко не в лучшую сторону, поскольку повсюду сеют вражду и злобу, ненависть и разрушения. Таким образом, всякая революция, как правило, «биологизирует» поведение людей, опуская их зачастую до уровня господства животных инстинктов. И хотя у революции есть своя обратная сторона — проявления жертвенности, подвижничества и героизма, однако, между двумя ее ликами существует парадоксальная диспропорция. Дело в том, что звериные инстинкты проявляются в массовом порядке, тогда как жертвенность и героизм выказывают единицы.

Другой парадокс революций, согласно Сорокину, еще, может быть, более удивительный, чем вышеуказанный. Он заключается в том, что по прошествии многих лет люди начинают идеализировать революцию, забывая о ее многочисленных жертвах и разрушениях. В итоге создаются идеологические мифы, подменяющие собой историческую реальность. Однако попытки реализации социальных мифологий всегда и везде, по мнению ученого, приводили к диаметрально противоположным результатам: вместо свободы люди получали тотальное рабство, вместо мира — войну, вместо хлеба — голод. Учитывая эту закономерность, социолог обосновывает социальный закон флуктуации тоталитаризма и свободы, согласно которому в условиях кризисов и революций непременно усиливается государственная регламентация всех сторон жизни народа, и, наоборот, когда кризис оказывается преодоленным, общества возвращаются к мирным, «менее регламентированным и более свободным образам жизни».

Характеризуя революционеров как специфический социальный тип, Сорокин отмечает, что поначалу они полны благородных замыслов: во всяком случае так кажется возбужденной толпе, которая некритично внимает каждому их слову. Однако после прихода к власти с борцами за народное дело происходит удивительная метаморфоза: из пламенных ревнителей равенства и свободы они со временем превращаются в жестоких тиранов, занимающих вершину социальной пирамиды. Так, заявляя о себе как об элите, сначала «самой равной среди равных», они назначают себе, в конце концов, высокие оклады, получают в распоряжение особняки и другие материальные блага, раздают своим приближенным награды и почетные звания. Одним словом, уравнители, дорвавшись до власти, оказываются самыми ярыми поборниками социального неравенства. И это неудивительно, просто в них пробуждается то, что в любом человеке заложено от природы.

Но изменчивы не только сами революционеры, милосердие которых превращается в жестокость; изменчиво и дело их рук — революции, которые возникают ради учреждения всеобщего равенства и приведения народа ко всеобщей справедливости, а заканчиваются установлением еще большего неравенства, нищеты и страданий простых людей. Так было всегда, ибо таков циклический характер истории.

Кроме того, Сорокин обнаруживает еще один тупик социально-политических революций — бюрократический. Так, большевики пришли к власти под лозунгом не только экономической экспроприации (землю — крестьянам, заводы — рабочим), но и политической. Экспроприация власти должна была происходить параллельно с экспроприацией собственности. Имущество отнимают у буржуазии, власть у царских чиновников. Однако, в конечном счете, чиновников при советской власти стало в 3 — 4 раза больше, чем было при царском режиме.

Таким образом, в книге «Социология революций», основные идеи которой мы только что проанализировали, Сорокин на огромном историческом материале доказывает, что революционные бунты и сопутствующие им войны, как правило, усиливают и ускоряют дезинтеграцию общества, а потому их идеалы чаще всего оказываются иллюзорными. Это позволяет ему сформулировать закон «социального иллюзионизма». Действие этого закона ученый показывает на примере Февральской и Октябрьской революций, произошедших в России в 1917 г. Так, революционерами ставилась задача ликвидировать пирамиду социального неравенства, но вместо нее появилась другая; и, более того, в итоге люди лишились даже формальных прав, включая право на жизнь. Обещали всем хлеба, а получили голод и вымирание. Хотели уничтожить капитализм, а разрушили средства производства.

Именно поэтому Сорокин выступает непримиримым оппонентом социально-политических революций. По его мнению, позитивных результатов в общественном развитии можно достичь только реформами, ибо «все фундаментальные и по-настоящему прогрессивные процессы суть результат развития знания, мира, солидарности, кооперации и любви, а не ненависти, зверства, сумасшедшей борьбы, неизбежно сопутствующей любой великой революции».