Постмодернистская социологическая концепция Ж. Бодрияра

Употребляя словосочетание «постмодернистская социологическая теория», мы должны принимать его крайне условно, во-первых, потому что позиции самих постмодернистов значительно отличаются друг от друга, т. е. существует на самом деле множество теорий, а не одна; и, во-вторых, потому что одной из фундаментальных установок представителей постмодернизма является отказ от «метаповествований», под которыми они подразумевают универсальные и всеохватывающие концепции.

И все же, несмотря на то, что между постмодернистскими мыслителями имеются значительные различия, можно выделить три основных позиции. Согласно первой из них, произошел фундаментальный разрыв, в результате которого современное общество было заменено постсовременным. Сторонниками этой точки зрения являются Ж. П. Лиотар, Ж. Бодрияр, Ж. Делез, Ф. Гваттари. Согласно второй позиции, такое изменение хотя и имело место, постмодернизм вырастает из модернизма и неразрывен с ним. Приверженцами этой ориентации являются такие исследователи, как Ф. Джеймсон, Э. Лаклау, Ш. Муффе. И, наконец, существует позиция, согласно которой следует рассматривать модернизм и постмодернизм не как отдельные эпохи, а как участников длительных и непрерывных дискуссий, в коих постмодернизм постоянно указывает на ограниченность модернизма. Ее разделяют Б. Смарт, Д. и М. Вайнштейны и др.

Невзирая на то, что слово «постмодерн» звучит на устах многих ученых и философов, значение его до сих пор является довольно расплывчатым и четко не установленным. Поэтому для большей ясности, по мнению Дж. Ритцера, полезно проводить различие между терминами «постсовременность», «постмодернизм» и «постмодернистская социальная теория».

Термин «постсовременность», по его мнению, относится к исторической эпохе, которую обычно считают следующей за эрой современности; «постмодернизм» — к произведениям культуры, значительно разнящимся с модернистскими продуктами культуры, а «постмодернистская теория» — к способу мышления, отличающемуся от модернистской социальной теории. Таким образом, постмодерн включает в себя новую историческую эпоху, новые произведения культуры и новый тип теоретизирования о социальном мире. Мы рассмотрим лишь третий аспект постмодерна — постмодернистскую социальную теорию в ее отличии от модернистской.

И здесь сразу же бросается в глаза одна особенность. Если модернистская социальная теория стремилась к универсальному и рациональному обоснованию своего анализа и критики общества, то постмодернисты отвергают эти стремления и склоняются к релятивизму, иррационализму и нигилизму. Так, вслед за Ницше и Фуко, они ставят данные основания под сомнение, считая, что при подобном подходе определенные группы оказываются в привилегированном положении, в то время как значение других принижается, ибо одни наделяются властью, а другие представляются безвластными.

Кроме того, постмодернисты отказываются от создания «больших повествований», или метанарративов. Например, французский философ Жан Франсуа Лиотар (1924 — 1998) противопоставляет «большому синтезу» (или «метадискурсу»), который он связывает с именами таких теоретиков, как Маркс и Парсонс, «уменьшенные, локализированные повествования». «До предела упрощая, — пишет он, — я определяю постмодерн как недоверие к метаповествованиям». Далее Лиотар призывает: «Давайте вести войну с тотальностью… давайте активизируем различия». И, следуя этому призыву, постмодернистская социальная теория становится торжеством различных теоретических подходов.

В то время как Лиотар отвергает большие повествования в целом, Жак Бодрияр (1929 — 2007) делает это применительно к социальных наукам. По его мнению, «… великого организующего, большого повествования Социального, нашедшего поддержку и оправдание в идеях о разумном соглашении, гражданском обществе, прогрессе, власти, — того, что могло бы свидетельствовать о том, что когда-то существовало, более не существует. Эпоха социальной перспективы, точно совпадающая с недостаточно определенным периодом, известным как модерн…, прошла».

Ввиду того, что Бодрияр является одним из наиболее радикальных представителей постмодернизма и, кроме того, получил социологическое образование в отличие от многих других приверженцев этого направления, занимающихся социальными проблемами, мы остановимся на его творчестве более подробно.

В ранних работах, относящихся к 60-м — началу 70-х гг., для него характерна модернистская и, более того, марксистская ориентация. Поэтому неслучайно в этот период французский философ в марксистском духе разрабатывал критику общества потребления. Хотя уже здесь чувствуется отпечаток, который наложили на его творчество лингвистика и семиотика, в результате чего его ранние труды рассматриваются некоторыми исследователями как «семиотическое дополнение к теории политической экономии Маркса».

Затем Бодрияр подверг марксистский подход критике. Так, в книге «Зеркало производства» (1973) он утверждал, что марксова теория является «зеркальным отражением» консервативной политической экономии, а поэтому заражена «вирусом буржуазной мысли», и это проявляется в использовании ею таких понятий, как «труд», «стоимость» и т. д. В замен нее, по мнению французского философа, требуется новая, более радикальная ориентация. И в связи с этим он выдвигает теорию символического обмена в качестве альтернативы — и полного отрицания — обмену экономическому. Специфика символического обмена состоит в том, что он включает в себя непрерывный цикл «приобретения и возмещения, отдачи и получения» — «цикл даров и встречных даров». Поэтому символический обмен находится якобы вне логики капитализма и даже противостоит ей.

Опираясь на это понятие, Бодрияр разрабатывает политическую программу, нацеленную на создание общества, характеризующегося таким обменом. При этом он выражает свое критическое отношение к пролетариату и возлагает все надежды на новых левых.

Однако вскоре французский философ отказывается от всех своих политических амбиций и обращает внимание на анализ современного общества, в котором, по его мнению, господствует уже не производство, а «средства массовой информации, кибернетические модели и системы управления, компьютеры, обработка информации, индустрия развлечений и знаний и т. д.». Таким образом, можно сказать, что мы перешли от общества, где доминировал способ производства, к обществу, контролируемому кодом производства. И целью данного общества является уже не эксплуатация и получение прибыли, а достижение господства с помощью знаков и производящих их систем. Более того, хотя когда-то знаки обозначали нечто реально существующее, теперь они не представляют собой практически ничего, кроме самих себя и других знаков, т. е. стали самореферентными. Поэтому мы больше не можем говорить о том, что реально, а что нет, ибо различие между знаками и действительностью сократилось.

Стало быть, в наиболее общем плане, мир постмодерна — это мир, для которого характерно такое сжатие в противовес расширению (производственных систем, товаров, технологий и т. д.), которое было свойственно обществу эпохи модерна. Одним словом, аналогично тому, как модернистский мир претерпел процесс дифференциации, можно считать, что постмодернистский мир подвергается дедифференциации.

При описании мира постмодерна Бодрияр отмечает, что он характеризуется подражательством (мы живем в «век притворства»). Процесс подражания приводит к созданию симулякров («идентичных копий, для которых никогда не существовало оригинала»), ибо когда стирается различие между знаками и реальностью, все труднее становится отличить реальное от того, что его копирует.

Французский постмодернист говорит, например, о «растворении телевидения в жизни и растворении жизни в телевидении», в результате чего мы оказываемся в плену этих симуляций, которые «образуют спиралевидную систему, не имеющую начала и конца». Так средства массовой информации перестают быть «зеркалом» действительности и сами становятся этой действительностью и даже чем-то большим, чем последняя. Как следствие, реальное ставится в подчиненное положение и, в конечном счете, вообще исчезает. Становится невозможным отличить реальность от спектакля, ибо реальные события все больше принимают характер сверхреальных. Одним словом, мир в целом оказывается некой сверхреальностью.

Рассматривая описанные аспекты, Бодрияр концентрирует свое внимание на культуре, в которой, как он считает, происходит массовая «катастрофическая» революция, включающая в себя все более возрастающую пассивность масс, а не их возрастающую мятежность, о которой говорили марксисты. Таким образом, масса представляется «черной дырой», которая поглощает всю информацию, сообщения и т. д., делая их тем самым бессмысленными. Иначе говоря, массы угрюмо бредут своим путем, игнорируя попытки манипулировать ими. Поэтому слова «безразличие», «апатия», «инертность» сполна характеризуют массы, пронизанные символами средств массовой информации, симулякрами и сверхреальностью.

Итак, развитие инертности, превращение социального в массы, а масс — в «черную дыру» нигилизма и бессмысленности — таково видение современного общества, представленного в оптике постмодернизма.

Но каким бы удручающим ни казался этот вывод, в работе «Символический обмен и смерть» (1976) Бодрияр предстает еще более скандальным и экстравагантным, ибо он рассматривает современное общество как культуру смерти, где последняя является «образцом всякого социального исключения и дискриминации». Однако акцент на смерти не отражает ее бинарную оппозицию жизни. Напротив, общества, для которых характерен символический обмен, уничтожают бинарные оппозиции между жизнью и смертью (и с помощью этого также исключение и дискриминацию, которые сопутствуют культуре смерти). Именно страх смерти и исключения заставляет людей еще глубже погружаться в культуру потребления, чтобы забыться.

Со временем понимание символического обмена как предпочтительной альтернативы стало казаться французскому постмодернисту слишком примитивным, и в качестве последней он стал рассматривать соблазн, потому что это, по его мнению, больше соответствовало духу постмодернизма. Сам соблазн «подразумевает очарование чистых простых игр, поверхностных обрядов». Бодрияр превозносит соблазн с его поверхностностью, бессмысленностью, игривостью, абсурдностью и иррациональностью именно за то, что он превосходит мир, в котором господствует (не сам ли он утверждал ранее, что оно уже не господствует?) производство.

В конечном счете, французский постмодернист предлагает теорию неизбежного, где нет надежды на революцию, как у Маркса, нет даже возможности реформирования общества, на что рассчитывали мыслители либерального толка. В противоположность этому человечество обречено на жизнь среди копий, сверхреальности и сужения всего существующего в непостижимую «черную дыру». Эта перспектива в наиболее полной мере выражена в поздней работе Бодрияра, названной «Америка», в которой он видит «законченную форму будущей катастрофы».

Постмодернистские теории, в том числе и социальные, вызывают ожесточенные споры. Некоторые их превозносят, другие говорят об «умопомешательстве постмодернизма», ибо последний открывает «огромные безнадежные небеса абсурда».

Прежде всего постмодернистские теории критикуют за неспособность соответствовать научным стандартам эпохи модерна, которые постмодернисты преднамеренно игнорируют. Они любят «играть» с большим диапазоном идей и делать далеко идущие обобщения, зачастую без необходимых для этого оснований. Кроме того, значение применяемых ими понятий весьма специфично, что существенно затрудняет адекватное понимание их работ. Постмодернистским социальным теориям нет равных в критике современного общества, но они совершенно не озабочены тем, каким это общество должно быть. И, наконец, следует отметить глубокий и безысходный пессимизм социальных прогнозов, предложенных представителями постмодернизма.

Но независимо от особенностей постмодернистских социальных теорий, в них можно найти ряд проницательных и нетривиальных идей, способных оказывать влияние на развитие социально-философской мысли еще на протяжении долгого времени.