Феноменологическая социология А. Щюца

Заслуга разработки феноменологической социологии принадлежит Альфреду Шюцу (1899 — 1959), имя которого при жизни было малоизвестным в ученых кругах, поскольку лишь после его смерти написанные им труды привлекли к себе внимание многих социологов. Родился он в Вене, здесь же получил в университете академическое образование, а затем стал банковским служащим. Быстро сделав карьеру на этом поприще, Шюц укрепил свое материальное и финансовое положение, однако, его деятельность в качестве банкира не приносила ему глубокого внутреннего удовлетворения. Поэтому неудивительно, что смысл своей жизни он видел в занятиях социологией. Уже в 1932 г. молодой ученый опубликовал свою наиболее значимую работу «Феноменология социального мира», которая долгое время оставалась незамеченной и, только будучи переведенной на английский язык спустя 35 лет (уже после смерти ее автора), она вызвала к себе повышенный интерес и стала весьма востребованной в рядах социологов.

Начавшаяся Вторая мировая война заставляет Шюца эмигрировать сначала во Францию, а позднее в США, где он работал консультантом в ряде банков и одновременно занимался преподаванием собственного варианта социологии. Эта «двойная» карьера продолжалась до 1956 г., когда ученый окончательно отошел от банковских дел и полностью сосредоточил свое внимание на научной работе и преподавательской деятельности. Хотя Новая школа социальных исследований в Нью-Йорке, где он читал лекции студентам, считалась в то время довольно продвинутой и даже авангардистской, нельзя сказать, что идеи Шюца получили в ней заметное распространение. Правда, некоторые студенты, среди которых были П. Бергер и Т. Лукман, проявили к концепции своего учителя большой интерес и, опираясь на ее основные положения, добились позднее существенных результатов в разработке феноменологической социологии.

В своем творчестве Шюц оригинальным образом соединил экзистенциализм М. Хайдеггера, философию жизни А. Бергсона, интеракционизм Дж. Мида, феноменологию Э. Гуссерля и понимающую социологию М. Вебера. Но все же наиболее важными теоретическими источниками его концепции становятся труды двух последних мыслителей.

В работе «Феноменология социального мира», которая представляет собой первую попытку создания нового теоретико-методологического фундамента социальных наук, Шюц отправляется от гуссерлевской идеи «жизненного мира» как сферы дорефлексивного, непосредственно-переживаемого опыта, и от веберовского понимания социального действия, имеющего для самого действующего индивида субъективно подразумеваемый смысл. В результате его новая социология оказалась, по сути дела, систематическим описанием, с точки зрения действующего индивида, структур социального мира, каким он является в ходе и посредством самой этой деятельности, или, иными словами, она оказалась систематическим описанием познания социального мира в процессе деятельности.

Проводя свою позицию весьма последовательно, австрийский социолог прослеживал процесс социального познания от субъективно подразумеваемого смысла изолированного действия до претендующих на объективность социальных наук. Тем самым он пытался связать науку с миром повседневного знания и опыта, одним словом, со здравым рассудком.

Свои размышления о природе социального мира Шюц начинает с констатации кардинального факта несовместимости позиций, точек зрения Я и другого. Ведь каждая индивидуальная позиция определяется тем, что можно назвать биографической ситуацией индивида, которая зависит от обстоятельств рождения, взросления, воспитания, разнообразных религиозных и идеологических воздействий и т. д. Поэтому для каждого индивида она уникальна и превращает «мир вообще», как общую для всех живущих реальность, в «мой собственный мир» конкретного человека.

Вместе с тем все биографические ситуации имеют между собой нечто общее, поскольку являют нам продукт истории не только индивидуального ознакомления с миром, но и усвоенной в ходе образования и воспитания «всеобщей истории» предметно-смыслового освоения мира. Поэтому, как говорит Шюц, каждый из моментов моего опыта, «осажденного» в биографической ситуации, с самого начала типичен, т. е. располагается в горизонте возможных моментов опыта, подобных этому.

Таким образом, перед индивидом предстает мир сложнейших человеческих взаимодействий, которые, несмотря на всю свою сложность, протекают успешно. Согласно австрийскому социологу, это возможно благодаря тому, что повседневное мышление преодолевает различие индивидуальных перспектив с помощью двух главных идеализаций — идеализации взаимозаменяемости точек зрения и идеализации совпадения систем релевантности.

Суть первой идеализации состоит в следующем: «Я считаю само собой разумеющимся и предполагаю, что другой считает также, что, если я поменяюсь с ним местами и его «здесь» станет моим, то я буду находиться на том же самом расстоянии от объектов и видеть их в той же самой типичности, что и он в настоящий момент, и, более того, в пределах моей досягаемости будут находиться те же самые вещи, что и у него сейчас».

Вторая идеализация состоит в том, что «до тех пор, пока не доказано обратное, я считаю само собой разумеющимся — и полагаю, что другой считает также, — что различия перспектив, порождаемые нашими уникальными биографическими ситуациями, несущественны с точки зрения наличных целей любого из нас и что он и я (т. е. «мы») полагаем, что отбираем и интерпретируем потенциально и актуально общие объекты и их характеристики тем же или, по крайней мере, «эмпирически тем же», т. е. тем же самым с точки зрения наших практических целей способом».

Именно две эти идеализации и являются, согласно Шюцу, орудием типизации объектов с целью преодоления и «снятия» черт своеобразия личного опыта. Поэтому в результате их применения возникает ощущение объективности воспринимаемого и концептуализируемого, общего мне и моим партнерам мира. Это и есть мир повседневной жизни в его самых общих характеристиках, как он воспринимается подавляющим большинством социальных индивидов. Это — наш привычный «социокультурный мир».

Итак, по своему генезису наши представления о нем имеют социально (т. е. посредством межчеловеческих взаимодействий) детерминированный характер. Но в сознании самих индивидов он выступает как объективный, независимо от них самих существующий мир. А посему можно сказать, что объективность социального мира есть рефлексивный, социально организованный феномен.

В итоге социальным взаимодействием будет являться то взаимодействие, которое основывается на представлениях, имеющих определенный уровень типичности. Типизируются мотивы участников, и, согласно мотивам личности участников, само взаимодействие воспринимается участвующими сторонами как типическое. Стало быть, в повседневной жизни в большинстве случаев мы имеем дело не с людьми, а с типами.

Такой образ социального взаимодействия и социальной жизни в целом может показаться слишком рациональным. Но, как показывает Шюц, разумность, предсказуемость поведения в повседневной жизни имеет мало общего с рациональностью в ее веберовской трактовке, согласно которой рациональное действие предполагает, что деятель ясно представляет себе цели, средства и последствия своего действия. На самом же деле, чтобы действие отвечало этим критериям, действующий должен проанализировать всю ситуацию и совместить ее с целями других людей. Однако тогда не только они должны будут выполнять все предписания рациональности, но и сам он обязан будет учитывать в своих расчетах все их расчеты, что явно невыполнимо.

И, тем нее менее, повседневная жизнь почти полностью состоит из действий, которые понятны, разумны, предсказуемы и в этом смысле рациональны. А это значит, что повседневная рациональность отличается от идеальной, логической рациональности, как она описывалась М. Вебером и многими другими. И действительно, она основывается не на исчислении «средств-целей», но на априорно данных типических структурах, которые не анализируются и не рассчитываются, а принимаются на веру. Они представляют собой нормальную объективную среду повседневной деятельности. Эта нормальность есть повседневный эрзац научной рациональности, хотя и выдает себя за последнюю.

Итак, повседневная реальность — реальность особого рода. Давая ее обобщающее определение, Шюц подчеркивает, что это — сфера человеческого опыта, отличающаяся особой формой восприятия и переживания мира, возникающей на основе трудовой деятельности, для которой характерно напряженно бодрствующее состояние сознания, целостность личностного участия в мире, представляющем собой совокупность не вызывающих сомнения в объективности своего существования форм объектов, явлений, личностей и социальных взаимодействий.

В то же время Мир повседневности — это интерсубъективный мир, в котором люди, с одной стороны, выступают в качестве создателей социальной реальности, а с другой, — обусловливаются ранее образовавшимися социальными и культурными структурами, созданными предшествующими поколениями. Кроме того, «жизненный мир» — это мир, наполненный смыслом. Поэтому задача социологии состоит в том, чтобы изучать не реальность как таковую, а те смыслы и значения, которые люди придают ее объектам и событиям.

Однако люди живут не только в мире повседневности, но и в мире науки, в мире религиозной веры, в мире художественной фантазии и т. д. И каждый из этих миров как некая совокупность данных опыта обладает своим собственным «когнитивным стилем», представляющим собой сложное образование, которое являет специфическую форму вовлеченности личности в активную деятельность.

В этой связи приобретает особое значение типизация обыденного знания, проводимая австрийским социологом, которая дает возможность отвлечься от индивидуальных особенностей и характеристик и сосредоточиться на «типах личности». Типизация является, по Шюцу, «кровью повседневной жизни», ибо человек ориентируется в социальном мире и взаимодействует с другими людьми прежде всего благодаря тому, что обладает определенным запасом знания о многочисленных типах личности. Именно такого рода знание лежит в основе научных абстракций, и, стало быть, научная типология знания не появляется на голом месте, вдруг и из ничего. Она строится прежде всего на элементарных типах повседневного знания. Таким образом, как раз его типизация и отражение ее в сознании людей являются основным инструментом получения научного знания, базис которого составляет повседневный жизненный опыт. Вот почему, австрийский социолог утверждает, что «исследование основных принципов, в соответствии с которыми человек в повседневной жизни организует свой опыт и, в частности, опыт социального мира, является первостепенной задачей методологии наук».

На протяжении своей жизни каждый член общества создает запас того, что можно назвать знанием здравого смысла. И коль скоро указанное знание разделяют другие члены общества, это позволяет им нормально жить и общаться. Именно такое знание важно для решения практических задач повседневной жизни. Одновременно Шюц отмечает, что знание здравого смысла не является раз и навсегда данным, ибо оно постоянно изменяется в процессе деятельности и взаимодействия людей. Это происходит еще и потому, что каждый человек по-своему интерпретирует мир. И различие в интерпретациях имеет место не только на индивидуально-личностном уровне, но и на уровне социальной группы, члены которой видят и истолковывают окружающий мир несколько иначе, чем члены другой группы. Это как раз и способствует частому возникновению проблемных ситуаций.

Вот почему интерсубъективный характер повседневного знания ставит перед исследователем проблему его социологизации. И австрийским социологом в этой связи выделяются три аспекта данной проблемы: а) взаимность перспектив, или структурная социализация знания; б) социальное происхождение знания, или его генетическая социализация; в) социальное распределение знания.

При этом взаимность перспектив рассматривается им как их взаимозаменяемость, находящая свое отражение во взаимозаменяемости точек зрения: если я поменяюсь местом с другим человеком, то буду воспринимать ту же самую часть мира в той же перспективе, что и он. Следовательно, в основе структурной социализации знания лежит его одинаковое восприятие как мною, так и другими людьми.

Что касается второго аспекта, то здесь Шюц подчеркивает, что лишь очень малая часть знания о мире и людях рождается в личном опыте, а значит, оно имеет в основном социальное происхождение. Так, большая часть его передается родителями, друзьями или учителями.

В отношении третьего аспекта социализации знания — его социального распределения — австрийский социолог занимает следующую позицию: знание необходимо рассматривать как форму связи между индивидами. Поэтому о нем мы можем говорить только тогда, когда оно соотносимо (релевантно) со знанием других людей. «Иными словами, в повседневной жизни я конструирую типологию знаний другого, их объем и структуру. И поступая таким образом, я предполагаю, что он руководствуется определенной структурой релевантностей, которая выражается у него в наборе постоянных мотивов, побуждающих его к особому типу поведения и определяющих даже его личность».

Размышления Шюца на эту тему позволяют осознать, что мы отчетливо осмысливаем общее и различное между нами и другими людьми. При всей уникальности жизненного пути, биографии, образования, воспитания, социального окружения каждого из нас, при всем понимании того, что мы интерпретируем по-разному происходящее в мире, нам, тем не менее, удается без труда взаимодействовать, получать и оказывать услуги, заключать сделки и т. д. И решающую роль при этом играет повседневное знание, которым владеет каждый из нас на уровне, необходимом для того, чтобы осуществлять эффективные действия и тем самым решать собственные проблемы.

В заключение отметим, что обращение Шюца к анализу структур повседневного мира и обыденного знания и его стремление систематизировать и рационализировать это знание посредством его различных типизаций, а также установление того, на какой основе возникает научное знание, позволяет говорить о создании им оригинальной концепции и даже методологии, которая стала в последствии активно и широко применяться в социологической науке.