Неофункционализм и концепция Н. Лумана

В последние десятилетия прошлого столетия лидером в разработке структурно-функционального подхода стал немецкий социолог Никлас Луман (1927 — 1998), который стремился объединить в своем учении элементы структурного функционализма с теорий систем посредством привлечения понятий когнитивной биологии и кибернетики. Он считал воззрения позднего Парсонса единственной теоретической основой для создания нового социологического подхода, однако, одновременно указывал на два аспекта в парсонсовской теории, в которых она оказалась не на высоте современного научного знания. Это — разработка проблем самореференции и случайности.

Самореференция буквально означает отнесение к самому себе. Согласно Луману, эта проблема традиционно рассматривалась в философии в рамках теории субъекта, который выступал как свое собственное основание, будь то основание познания или воления. Новейшие исследования, напротив, проявляют интерес к самореференции объективных систем, под которой подразумевается то, что все операции какой-либо системы всегда соотносятся с другими операциями этой же системы. В социальном плане это означает способность общества обращаться к самому себе, что как раз и становится одним из центральных пунктов теории немецкого социолога. Непризнание случайности также не дает возможности Парсонсу адекватно анализировать общество, ибо он предполагает, что оно не могло бы быть другим.

Именно к этим двум проблемам, не нашедшим своего отражения в творчестве американского функционалиста, и обращается Луман, дабы разработать теорию, принимающую самореференцию в качестве основополагающей характеристики систем и сосредоточивающей свое внимание на том обстоятельстве, что все могло бы быть иначе.

Хотя с самого начала своей научной деятельности немецкий социолог был решительным приверженцем функционализма и системной теории, однако, он всегда писал о системах как преимущественно открытых образованиях, потому что рассматривал последние в их неразрывной связи с окружающей средой. При этом разница между системой и средой, по его мнению, заключается в степени сложности, ибо любая система всегда менее сложна, чем внешняя среда. И коль скоро системы не могут сравниться по сложности со своей внешней средой, то для эффективного взаимодействия с последней вырабатывают новые подсистемы и устанавливают между ними различные соотношения.

Но как бы система ни взаимодействовала со средой, то, что находится внутри нее, не тождественно тому, что существует вовне. Иными словами, в систему ничто не может проникнуть, не будучи преобразованным ею так, что оно становится «системным». Это и есть autopoiesis, т. е. самопроизводство или самосотворение. Данный термин был заимствован Луманом из концепции, разработанной чилийским биологом Х. Матураной, который считал, что организм подобен особого рода машине и организован как сеть процессов, производящих компоненты, которые, в свою очередь, воспроизводят эту самую сеть процессов. Таким образом, в организме нет ничего, что не относилось бы к нему самому и в этом качестве не было бы произведено им самим.

Немецкий социолог взял на вооружение понятие «autopoiesis», детально разработав его основные составляющие. С его точки зрения, любая автопоэзийная система обладает следующими четырьмя характеристиками:

1) она создает базовые элементы, которые, в свою очередь, составляют систему;

2) она организуется в двух смыслах: во-первых, организует свои собственные границы и, во-вторых, организует свои внутренние структуры;

3) она имеет самонаправленный (самореферентный) характер;

4) она замкнутая система, а значит, между ней и ее внешней средой нет прямой связи.

Общество Луман, естественно, относил к автопоэзийным системам, поскольку оно удовлетворяет всем четырем вышеуказанным характеристикам, т. е. производит свои базовые элементы, создает собственные границы и структуры, является самореферентным и замкнутым (в специфическом смысле).

Основным базовым элементом общества, по Луману, является коммуникация. Поэтому индивид относится к обществу лишь в той мере, в какой принимает участие в коммуникации или рассматривается как участвующий в ней. Напротив, скрытые элементы личности, которые никогда не участвуют в коммуникации, не могут быть частью общества, а посему составляют часть внешней среды, которая может вносить в общество беспорядок. И поскольку человек хотя и участвует в коммуникациях, но не входит ни в одну из них целиком, то понятие человека не имеет для немецкого социолога научного значения.

Основанная на коммуникации социальная система создает социальные структуры, чтобы разрешить проблему, которую Луман называет проблемой двойной возможности. Эта «двойная возможность» связана с тем, что в процессе получения информации получатель зависит от отправителя, а отправитель от получателя, поскольку у них существуют взаимные ожидания относительно реакции друг друга на информацию в зависимости от пола, возраста, национальности, профессии и т. д. В силу этих ожиданий для интерпретации человеческого общения появляются нормы. Таким образом, само функционирование общества порождает его элементы, образующие разного рода структуры, чтобы избежать разрушения коммуникации.

Коммуникация в системах происходит благодаря кодировке. Код — это способ отделения элементов системы от элементов, которые к ней не относятся. Причем каждый вид коммуникации использует свой особый код. Так, в системе науки этот код — истина (в сравнении с заблуждением), в системе права — законность (в сравнении с беззаконием). Стало быть, здесь используется схема бинарной оппозиции, и поэтому в системе права все оказывается законным или незаконным, в рамках науки — истинным или неистинным, а в сфере хозяйства — выгодным или невыгодным и т. д.

В теории коммуникации Лумана ни одна система не использует и не понимает кода другой системы. Но несмотря на то, что системы замкнуты и код одной непереводим в код другой, они, тем не менее, могут реагировать на происходящее вовне, если это происходящее производит достаточно «шума», чтобы быть замеченным системой. Однако каждая система описывает помехи во внешней ей среде в соответствии со своим собственным кодом. Например, экономическая система будет «видеть» систему науки только с точки зрения прибыли или необходимости инвестиций.

Рассматривая эволюцию социальных систем, немецкий социолог утверждает, что это — процесс проб и ошибок, а не результат какой-то предустановленной цели, и поэтому идея прогресса в применении к ней не имеет смысла. Строго говоря, эволюция — не процесс, а набор процессов, которые выполняют три функции — вариация, отбор и стабилизация воспроизведенных свойств. Вариация — это как раз и есть процесс проб и ошибок. И если система сталкивается с нестандартной проблемой, могут появиться различные решения, позволяющие справиться с внешними помехами. Некоторые из этих решений будут эффективными, другие — нет. Однако отбор определенного решения не означает, что выбрано «лучшее» из них. Возможно, данное решение просто легче всего воспроизводить как устойчивую и постоянную структуру. В социальной системе эта стабилизация обычно включает новый вид дифференциации, требующий приспособления всех элементов системы к новому решению. Процесс эволюции достигнет временной цели лишь тогда, когда завершится фаза стабилизации.

Итак, эволюция характеризуется дифференциацией, которая представляет собой средство повышения сложности систем, поскольку каждая подсистема может устанавливать с другими подсистемами самые разные связи. Это вызывает большое внутрисистемное разнообразие, которое позволяет осуществлять более эффективную и более быструю реакцию на внешнюю среду, ибо чем больше разнообразие, тем больше выбор.

В процессе эволюции немецкий социолог выделяет несколько форм внутренней дифференциации — сегментарную, стратификационную, центрально-периферийную и функциональную. Сегментарная дифференциация делит элементы системы на основе необходимости снова и снова выполнять одинаковые функции. Стратификационная — проводится в соответствии с уровнем или статусом в системе, понимаемой как иерархия. Третий вид дифференциации — между центром и периферией — соединяет сегментарную и стратификационную дифференциацию.

Наиболее сложную форму представляет собой функциональная дифференциация, преобладающая в современном обществе, ибо каждая функция в системе приписана отдельному элементу, который более или менее независим от других. Поэтому усложнение системы, с одной стороны, увеличивает ее способность взаимодействовать с внешней средой, а с другой — одновременно повышает уровень ее уязвимости. И это — необходимая цена, которую надо платить за увеличение количества возможных отношений между различными подсистемами.

Поскольку Луман понимал общество как всеобъемлющую систему, то наблюдать ее, по его мнению, можно только изнутри через функциональную систему. А так как ни одна функциональная система не обладает безусловно «правильной» позицией для наблюдения общества, то любая точка зрения в принципе законна, и в то же время ни одна не может иметь главенства над другой. Стало быть, ни наука, ни всякая иная познавательная система не имеют привилегированного положения.

Это утверждение носит фундаментальный характер, ибо социолог хотя и ведет наблюдение за самонаблюдающей системой и порой видит то, что сама эта система видеть не может, но он знает, что, в свою очередь, он также может стать объектом наблюдения. И, тем не менее, социологи нужны в качестве наблюдателей «второго порядка», дабы осмысливать первичные наблюдения общества и делать выводы относительно его самоописания.

Итак, структурные функционалисты разработали ряд крупномасштабных подходов к социальным системам, подсистемам и отношениям между ними. Они рассматривали общество как устойчивое, взаимосвязанное и интегральное целое, обладающее культурной и социально-структурной дифференциацией. При этом центральным понятием в анализе социальной структуры для них было равновесие. Но общество в равновесии — это общество без конфликтов, где каждый знает свою роль и понимает, чего от него ждут окружающие. Конечно, полного равновесия достичь невозможно, однако, к этому надо стремиться.