Форма и архитектоника киномузыки

Более чем за сорок лет развития звукового кино ки­номузыка сделала огромные шаги вперед как в области своих средств, так и в области своих функций, своего стиля и значения для фильма в целом. Не могла она развиваться только в плане законченности собственной формы, ибо музыка должна быть подчинена высшему началу — фильму как цельному произведению, — и чем совершеннее она это делает, тем решительнее ей прихо­дится отказываться от собственной формы ради целост­ности произведения киноискусства.

Итак, киномузыка не имеет своей специфиче­ской формы. Каждый фильм вновь создает для се­бя собственную новую форму, именно зрительно-звуко­вую. Правильно судить о киномузыке позволяет только одновременное изучение обеих структур. Здесь не под­ходят критерии, пригодные для автономных музыкаль­ных жанров или других видов синтетического искусства.

Теоретики музыки [42; 427] определяют музыкаль­ную форму как результат взаимодействия всех музы­кальных элементов, помогающих достижению опреде­ленного выразительного характера. Согласно этому оп­ределению, киномузыка, казалось бы, является музы­кальной формой, ибо она пользуется всеми известными музыкальными элементами, хотя и несколько иначе, не-

 

 

жели автономная музыка, и, в числе прочих задач, вы­полняет определенные выразительные задачи, но тоже несколько иначе, чем автономная музыка. И все же именно на примере киномузыки мы можем убедиться в том, что вышеприведенное определение неудовлетвори­тельно. Ведь для возникновения музыкальной формы необходима еще временная протяженность и структур­ная целостность характера, порождаемая гомогенностью используемых средств. Но в киномузыке отсутствуют эта непрерывная протяженность и эта целостность характе­ра, и поэтому ее нельзя назвать «музыкальной формой» в прежнем значении этого понятия.

Мы уже многократно указывали, что в киномузыке лишь небольшие куски имеют непрерывное течение, ко­торое к тому же совсем не всегда обладает характером законченного по форме целого. Даже в фильмах Чапли­на, где достигнута музыкальная непрерывность, она ни­когда не имеет все время единой формы построения, на­против, в лучшем случае происходит нанизывание фраг­ментов, объединяемых более или менее единым стилем. Драматургическое единство, которому должны подчи­няться музыкальные средства, уничтожает в фильме не­прерывность музыкального развития и, по существу, субстанциальное единство.

В то время как в автономной музыке исходной точ­кой для композиции является представление об общем построении произведения, при сочинении киномузыки композитор руководствуется ее драматургическими за­дачами. Киномузыка не нуждается в больших формах, то есть в схеме одного какою-либо жанра, хотя в ней и могут появляться короткие законченные формы, такие, как песни, танцы и пр. Некоторые традиционные прин­ципы теряют здесь свое значение. Например, киномузы­ка не может использовать принципа репризности, то есть завершения формы путем возврата к прежнему тематическому материалу, но зато превосходно приме­няет вариационную форму, то есть возврат темы в дру­гом, переработанном виде, который каждый раз соот­ветствует изменившейся ситуации. Итак, некоторые принципы формы имеют смысл только в автономной му­зыке; там реприза или разработка получают свой ар­хитектонически-энергетический смысл благодаря тому, что они заставляют слушателя сосредоточить свое вни-

мание только на музыкальном течении и при этом апел­лируют к его сознанию, где должны были удержаться исполненные прежде части произведения. При восприя­тии фильма это происходит несколько иначе, потому что все внимание сосредоточено на осознании развития дей­ствия, хотя понимание сюжета, разумеется, и требует воспоминаний о прошлых фазах фильма, повторений уже отзвучавшей музыки. То, что в разных жанрах чистой музыки составляет принцип единства формы, не может выполнять ту же функцию в киномузыке. Ин­теграция течения фильма совершается в зрительной сфере, но музыка — как это ни может показаться стран­ным — именно в состоянии этому помочь благодаря своей способности меняться.

В художественных фильмах нет ни непрерывности, ни единства средств, ни последовательного стилистиче­ского единообразия музыки. Здесь могут существовать рядом самые различные жанры музыки (джаз и народ­ная музыка, симфоническая и экзотическая музыка и т. п.); самые различные стили (исторические, жанро­вые, исполнительские и т. п.); самые различные средства исполнения (оркестр и народные инструменты, пение и игра на музыкальных инструментах, электронная и тра­диционная музыка и т. д.). Когда этого требует дейст­вие, рядом оказываются все мыслимые типы музыки и различные средства; если это нужно для изображаемой ситуации, музыкальное течение прерывается шумовыми эффектами, речью и тишиной.

Разумеется, и в синтетических жанрах, например в опере, наблюдается некоторая прерывность и даже от­сутствие единства средств, но в кино это проявляется так сильно, что количественные различия приводят к но­вому качеству. Уже в зингшпиле, в опере-буфф, в воде­виле и оперетте отсутствует последовательная музыкаль­ная непрерывность (музыкальные куски прерываются речью), но никто не ставит под вопрос «музыкальный» характер этих форм. Даже в опере, где музыкальное те­чение развивается непрерывно, нельзя говорить о суб­станциальном единстве (за исключением музыкальной драмы, которая осуществляет это единство посредством лейтмотивов, несущих семантическую нагрузку); и все же никому не приходит в голову исключить оперу из группы музыкальных жанров.

В кино частая смена музыкального стиля вытекает из требований зрительной сферы, которая объединяет совершенно различные музыкальные куски, так же, как в других случаях, наоборот, на небольших отрезках еди­ное музыкальное течение интегрирует различные по со­держанию кадры. Таким образом, в киномузыке господ­ствуют совершенно иные принципы интеграции, чем в других синтетических формах, которые в принципе яв­ляются музыкальными жанрами.

Отсутствие единства в киномузыке происходит также вследствие постоянной смены средств исполнения, кото­рая со своей стороны вытекает из двояких функций ки­номузыки. Когда киномузыка выступает как внутрикад-ровая, вместе с показанным или «примышленным» источником звука, формы ее исполнения должны быть приспособлены к зрительным моментам. Но если кино­музыка функционирует как комментарий автора к пока­занным или непоказанным ситуациям, то она обладает значительно большей свободой в выборе средств испол­нения ¹.

Технические условия записи киномузыки на ленту, со своей стороны, очень сильно меняют состав инстру­ментальных групп: то, что звучит хорошо в концертном зале, неприемлемо для звукозаписи. Однако в этом от­ношении киномузыка только количественно отличается от автономной музыки. Разреженность звуковой ткани одинаково присуща как некоторым стилям современной музыки, так и обычной киномузыке. В последней она естественно вытекает из ее подчинения требованиям зри­тельной сферы ².

 

1 В автономной музыке существуют некоторые предформы отхода от традиционного состава оркестра в зависимости от содер­жания шарманка в балете «Петрушка» Стравинского, мандолины и гитары в симфониях Малера, аккордеон и гитары в «Воццеке» Бер га — вот несколько примеров расширения традиционных средств симфонического оркестра; а изменения в инструментальных группах каждой из четырех частей «Вознесения» Мессиана доказывают, что симфоническая музыка XX века тоже ломает традиции исполнения В современной авангардистской музыке этот процесс зашел значи­тельно дальше, вплоть до полного отрицания традиционного звуко­вого материала.

2 Здесь уместна гипотеза, что именно киномузыка с присущим ей лаконизмом подготовила почву для пуантилизма Благодаря своим новым техническим методам фонического преобразования зву-

 

Неавтономный характер киномузыки имеет еще и другие причины: возможность осуществления индивиду­альных музыкальных идей здесь гораздо более ограни­чена, чем в других музыкальных жанрах. Композитор не может идти по пути своей собственной изобретатель­ности, а должен считаться с лежащей в основе зритель­ного фактора концепцией режиссера. Он должен срод­ниться с представлениями другого и своими средствами их дополнить, подчеркнуть или прокомментировать. Он— лишь один из многих создателей произведения, и это, конечно, значительно влияет на его внутреннюю уста­новку.

Поскольку музыка не стоит в фильме на первом пла­не и ее функции по отношению к изображению то и дело меняются, столь важно постоянное и возможно более тес­ное сотрудничество композитора с режиссером, автором сценария и кинооператором, которые все вместе создают фильм; оно является предпосылкой для того, чтобы мо­гло возникнуть художественно законченное целое, где му­зыка будет наиболее совершенно выполнять все выпа­дающие на се долю функции. Эти функции должны быть определены двумя главными творцами фильма — режис­сером и композитором, ибо только при таком условии будет достигнут органический синтез изображения и звука.

Итак, методы композиции киномузыки несколько отличаются от методов сочинения автономной музыки.

Мы только что указали, что киномузыка как целое не имеет законченной непрерывной формы и что в ее рам­ках существуют лишь мелкие законченные формы. Но помимо того имеются еще некоторые отрывки, фрагмен­ты, образующие более высокоразвитые и законченные эпизоды, а именно музыка, сопровождающая заглавные титры, которая как бы выполняет функции увертюры в опере, и заключительная музыка, которая резюмирует настроения всего произведения и обобщает его эмоцио­нально. Правда, в кино «увертюра» звучит, со п ро­кового материала, естественно вытекавшим из потребностей кино, она даже создала предпосылки для экспериментов электронной и конкретной музыки. Необходимые в киномузыке, вследствие ее подчиненности кадрам, перестановка и сокращение фаз звукового течения используются и современной алеаторической музыкой

вождая титры и все сведения о фильме, на которык сосредоточено внимание зрителя, но одновременно она все же вводит зрителя в настроение картины или прямо в содержание первой сцены. Порой она непосредст­венно переходит в первую сцену («Часы надежды», «Чудо в Милане», «Поколение», «Овод», «Молодая гвардия» и другие), то есть служит настоящим «введе­нием» в картину. При этом она обычно использует мотивы первой сцены («Голубой крест») или главный мотив всего фильма («Поезд»). В «Ночных красавицах» титры сопровождает музыка в стиле Моцарта, и в первой сцене исполнение этого произведения продолжается уже героем картины, который играет его на рояле. Увертюра не только сопровождает титры, по и распространяется на начало действия, что особенно сильно связывает оба фрагмента. То же самое наблюдается в старой совет­ской картине «Златые горы» и во французском после­военном фильме «Дьявол во плоти». В кинофильме «Овод» музыка увертюры непосредственно и незаметно переходит в шум морских волн.

К заглавным титрам часто дается вокальный фраг­мент в виде баллады, вводящей в действие фильма, но в дальнейшем больше не фигурирующей, как, например, в фильмах «Калоши счастья», «Дон-Кихот». Иногда это бывает даже законченная пьеса (танец) или же незакон­ченная, непосредственно вводящая в действие. Имеются фильмы со своего рода увертюрой как единственным музыкальным фрагментом целого («Земля»). Их про­тивоположностью служит такой тип вступления, где звучат все лейтмотивы, которые встречаются в фильме.

Увертюра фильма может быть законченным по фор­ме целым; она завершается каденцией, но пользуется материалом, который позднее вновь появляется в му­зыкальных эпизодах фильма. Так, увертюру к советско­му фильму «Человек с ружьем» Шостакович строит на основных темах фильма, которые затем опять появля­ются в заключительной музыке. Кроме того, первые такты музыки, сопровождающей титры к обеим частям этого фильма, построены на одном и том же мотиве, чем подчеркивается их связь. То же самое применяется в обеих сериях «Молодой гвардии».

Увертюра Шостаковича к кинофильму «Молодая гвар­дия» является настолько развитым и законченным сим-

фоническим фрагментом, что впоследствии она вошла как составная часть в самостоятельную сюиту того же композитора.

Часто увертюра строится также на шумовых эффек­тах, обработанных в «музыку шумов», как, например, конский топот в «Семи самураях» или целая «симфония шумов» ротационной машины, стрельбы, взрывов бомб и т. п. в фильме «Ротация».

Очень интересные музыкальные титры дал Дисней к своему старому мультипликационному фильму «Концерт джаза» (Микки-Маус — дирижер). В то время как весь фильм построен на мультипликационной интерпретации увертюры к «Вильгельму Теллю» Россини, которой ди­рижирует Микки-Маус, в заглавных титрах дается фраг­мент из увертюры к опере «Цампа» Герольда, бывшей предыдущим номером программы, которым Микки-Маус дирижировала до увертюры Россини. Конечно, эта шут­ка понятна только тем кинозрителям, которые узнали эту «цитату» и понимают ее значение в фильме.

Не менее важную роль играет заключительная музы­ка как эмоциональный итог всего фильма. Тот факт, что музыка очень часто звучит после показанного зри­тельно конца фильма, подтверждает, что режиссеры вполне понимают значение музыкального «эпилога». Случаи, когда заключительная музыка как бы подводит итоги, звуча по окончании последних сцен фильма, очень многочисленны. Мы о них уже упоминали. Впро­чем, посетители кино, которые встают, не дождавшись, пока эпилог умолкнет, часто сводят на нет воздействие этого эффекта.

Законченные фрагменты, исполненные симфониче­скими средствами, часто используются в виде сопровож­дения в массовых сценах, картинах сражений и т. п. Они имеют свою линию развития, свою кульминацион­ную точку, переходят в тишину или другие звуковые эффекты и одновременно органически включены в зри­тельное и драматургическое течение. Они обладают боль­шей самостоятельностью как музыкальная «форма», чем мелкие эпизоды, но и они подчинены ходу дей­ствия. Такой музыкальный эпизод составляет дополни­тельное, чисто музыкальное звено между различными кадрами продолжительной сцены и активно участвует в ее интеграции.

Обширные симфонические фрагменты вставлены в советский фильм «Дон-Кихот» в сценах борьбы Дон-Ки­хота с мехами, наполненными вином, с ветряными мель­ницами или с неизвестным, рыцарем. Музыка не только иллюстрирует содержание этих эпизодов, но и сливает в единый поток сменяющиеся кадры. Одним из наиболее известных примеров такого рода служит в фильме «Опас­ный свет луну» так называемый «Варшавский концерт» и в «Любовной истории» — «Корнуэльская рапсодия» Эти довольно длинные музыкальные произведения, функционирующие в картине как исполняемая музыка, по форме очень близки к концерту.

Музыкальным жанром, чаще всего встречающимся в кино, является песня. В качестве «концертного номе­ра» песня должна быть мотивирована действием, хотя она и явно замедляет его развитие. Зрители, как прави­ло, соединяют песню с определенным персонажем, обра­зом или определенной ситуацией и надолго запоминают ее Песня сыграла большую роль особенно в советских фильмах и очень часто продолжала жить самостоя­тельно, независимо от фильма, например «Песня о встречном» Шостаковича из фильма «Встречный» или колыбельная Дунаевского из «Цирка». Часто песня используется в кульминационный момент действия как концентрированное выражение ситуации.

Танец — это не менее важный музыкальный жанр, который часто используется в кино в различных истори­ческих фильмах: гавот в «Гамлете», сарабанда в «Ве­черних посетителях», интрада в «Дон-Кихоте», вальс в очень многих фильмах, чарлстон в «Огнях большого го­рода» и т. д. Танец может весьма различным образом вплетаться в действие.

Очень часто музыка к фильмам представляет собой своеобразные сюиты, которые затем разрабатываются композитором как автономные произведения В кино отдельные звенья этих циклов образуют совершенно свободные сочетания, что, однако, не противоречит сути этого музыкального жанра. Часто мы обнаруживаем здесь такие включенные в сюиту музыкальные жанры, как пассакалья, фуга, хорал (музыка к фильму «Луи-зианская история»), скерцо и сонатное аллегро (музыка к «Белому потоку»), формы рондо (как в «Дороге бед­ствий») и т. д.

К эпизодическим формам киномузыки принадлежит также (правда, она встречается не часто) форма фуга­то. Фугато имеет здесь всегда особое иллюстративное, символическое значение. Интересно, что, так же, как и динамические средства киномузыки, фугато выполняет дополнительные драматургические задачи. Некоторые музыкальные средства действуют в кино как бы в двух планах: как средства музыкальной конструкции и наря­ду с этим как средство музыкальной метафоры, символа и т. п., направленные исключительно на содержание сцены, в которой они появляются, то есть иначе, чем в автономной музыке. Подобно фугато, но значительно чаще, в кино функционирует музыкальное остинато. Ему тоже поручается не только задача музыкально интегри­ровать течение фильма (своей повторяемостью), но и драматургические задачи. При помощи остинато проис­ходит нарастание напряженности («Расёмон», «Алек­сандр Невский» и другие), которая возникает под влия­нием содержания меняющихся кадров. Как известно, суть музыкального остинато состоит в повторении одной и той же музыкальной мысли, характер которой ме­няется в зависимости от того, что происходит в других голосах. В кино роль этих «других голосов» берет на себя зрительная сфера, от которой зависят функции остинато как музыкальной иллюстрации.

В кино найдена новая форма применения этого ме­тода. Музыкальные фразы разделяются различными фрагментами действия. Тем самым повторение фразы остинато приобретает новое самостоятельное значение, так как она каждый раз воздействует иначе совместно с различными зрительными эпизодами; кроме того, фра­за иногда дается в другой форме (вокально или чисто инструментально, при различной инструментовке и т. д.), как, например, в фильме «Поезд». Здесь несущест­венно, сколько длятся эпизоды между каждым пов­торением музыкального остинато, так как мелодия ости­нато служит как бы уплотненным выражением атмосфе­ры всего фильма, и слушатель ее немедленно узнает. В отличие от «лейтмотива», в обычном смысле остинато не связано здесь ни с каким-либо определенным обра­зом, ни с какой-либо определенной ситуацией. Повторе­ние или частое возвращение мелодии или одной из ее фраз усиливает выразительность, а не ослабляет ее, как 306

могло бы показаться. После двух или трех повторений в музыку, привносится содержание, возникающее из ее прежних связей с кадрами, и благодаря этой ассоциа­тивной нагрузке музыка может функционировать неза­висимо от фактической сцены, которую она сопровож­дает при более поздних повторениях. Таким образом, музыка дополняет зрительную сферу ассоциациями из прежних фрагментов фильма и соединяет отдельные зримые эпизоды посредством звукового элемента.

Музыкальные формы находят гораздо более широкое применение в экспериментальных фильмах. Примером этого служит польский фильм «Концерт в Вавеле», к которому даже применялся термин «Кино­сюита». Темой фильма служит старый замок польских королей, Вавель, со своими знаменитыми колоколами и историческими коллекциями. Музыкальная форма сюиты перенесена здесь на зрительную сферу, но сама по себе музыка не имеет последовательной формы сюиты.

Киномузыка, разумеется, может пользоваться также более старыми, ранее созданными музыкальными фор­мами. Возникшие в определенные исторические эпохи музыкальные формы и жанры, предназначавшиеся для выполнения различных задач в общественной жизни своего времени, воспринимаются нами как сжатые музы­кальные «метафоры», вызывающие целый комплекс ас­социаций. На эти ассоциации и рассчитывают режиссер и композитор, используя такие формы в киномузыке. Они создают таким образом колорит эпохи, национальную характеристику, атмосферу экзотики и т. п. Для этого вовсе не нужно создавать законченную форму. Доста­точно нескольких характерных фрагментов, представ­ляющих форму определенного типа. Они функциони­руют как pars pro toto, и для кинозрителя этого совер­шенно достаточно, чтобы суметь их соответствующим образом истолковать. Итак, киномузыка пользуется не столько законченными музыкальными формами, сколько фрагментами, «характерными для жанра», вполне по­нятными зрителю, ибо такой фрагмент воплощает жанр в целом (марш, народная песня, танец и т. д.), и содер­жание, которое ассоциируется с ним, сокращается до ми­нимума, требуемого изображением в каждом случае.

Итак, мы можем установить следующее: форма му­зыки в кино не непрерывна во времени, не едина по те- 307

матическому материалу, по средствам исполнения, по стилю и по характеру функций ее отдельных элементов. Это не чисто музыкальная форма, а киномузыкальная двуплановая форма, и ее наиболее существенным элемен­том является функциональная взаимосвязь обеих сфер фильма. Это служит основой того, что киномузыка об­наруживает онтологические свойства, чуждые автоном­ной музыке.