Философские идеи в творчестве Ф.М.Достоевского

 

У русской религиозной философии XIX в. есть яркая особенность - ее связь с русской литературой. "Вся наша литература XIX века ранена христианской темой, - писал Н.А.Бердяев, - вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни для человеческой личности, народа, человечества, мира. В самых значительных своих творениях она проникнута религиозной мыслью. И вершиной русской мысли, величайшим русским метафизиком был, конечно, Достоевский".

Совершенно справедливо замечено, что имя Ф.М.Достоевского (1821-1881) принадлежит столько же литературе, сколько и философии.

Достоевский всю жизнь не отходил от "христианского натурализма" и веры в скрытое, неявленное, но подлинное совершенство души человеческой" («Дневник Писателя»). Само восприятие человека у Достоевского внутренне пронизано этической категорией, - он не только описывает борьбу добра и зла в человеке, но и ищет ее в нем. В "Записках из подполья" с поразительной силой высказана независимость человеческого духа от природы, - и там же провозглашается, что подлинная суть человека - в его свободе и только в ней. "Все-то дело человеческое, кажется, действительно в том только и состоит, чтобы человек поминутно доказывал себе, что "он - человек, а не штифтик" ("Записки из подполья"). Это самоутверждение есть утверждение своей независимости от природы, - все достоинство человека в этом как раз и состоит.

Но именно поэтому подлинное в человеке и состоит лишь в его этической жизни - здесь, и только здесь, человек есть по существу новое, высшее, несравнимое бытие. В этом смысле уже в "Записках из подполья" мы находим такой апофеоз человека, который превращает его если не в центр мира, то в важнейшее и драгоценнейшее явление. Для Достоевского аморализм, скрытый в глубине человека, есть тоже апофеоз человека, - этот аморализм - явление духовного порядка, а не связан с биологическими процессами в человеке. Но чем категоричнее это онтологическое превознесение человека, тем беспощаднее вскрывает Достоевский роковую неустроенность духа человеческого, его темные движения. Основная тайна человека в том и состоит, по Достоевскому, что он есть существо этическое, что он неизменно и непобедимо всегда стоит перед дилеммой добра и зла, от которой не может никуда уйти: кто не идет путем добра, тот необходимо становится на путь зла.

Этический персонализм Достоевского облекается в живую плоть действительности: "ядро" человека, его подлинная суть даны в его свободе, в его жажде и возможности индивидуального самоутверждения ("по своей глупой воле пожить"). Бердяев справедливо подметил, что для Достоевского "в свободе подпольного человека заложено семя смерти". В подполье нашем, по выражению Достоевского, ощущается смрад, обнажается внутренний хаос, злые, даже преступные, во всяком случае, постыдные, ничтожные движения. Это вскрывает какую-то загадку в душе человека, вскрывает слепоту нашей свободы, поскольку она соединена только с голым разумом. Путь к добру не определяется одной свободой, он, конечно иррационален, но только в том смысле, что не разум движет к добру, а воля, сила духа. Оттого-то в свободе, оторванной от живых движений любви, и есть семя смерти. Проблематика свободы в человеке - вершина идей Достоевского в антропологии. Есть диалектика зла в движениях свободы, но есть и диалектика добра в них. Слова Достоевского о том, что "красота спасет мир" вскрывают эту своеобразную эстетическую утопию Достоевского. Все его сомнения, все обнажение хаоса и "семени смерти" в нем нейтрализуется у Достоевского убеждением, что в человеке таится великая сила, спасающая его и мир, - горе лишь в том, что человечество не умеет использовать эту силу. В "Дневнике Писателя" (1887 г.) Достоевский написал однажды: "величайшая красота человека, величайшая чистота его... обращаются ни во что, проходят без пользы человечеству единственно потому, что всем этим дарам не хватило гения, чтобы управлять этим богатством".

В материалах к "Бесам" есть слова: "Христос затем и приходил, чтобы человечество узнало, что и его земная природа, дух человеческий может явиться в таком небесном блеске, на самом деле и во плоти, а не то что в одной мечте и в идеале, что это и естественно и возможно".

Однако, диалектика "естественного и возможного" добра предполагает в человеке религиозную жизнь (учение о "мистическом корне" движений добра в Дневнике Писателя 1880 г., гл. III) "Весь закон бытия человеческого лишь в том, - говорит в "Бесах" Стефан Трофимович, - чтобы человек мог преклониться перед безмерно великим; Безмерное и Бесконечное так же необходимы человеку, как та малая планета, на которой он живет". Несчастье человечества в том, что в нем "помутилась эстетическая идея"; оттого теперь красота стала "страшная и ужасная вещь", она и "таинственная вещь - тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердце человеческое" ("Братья Карамазовы").

Все же вера в человека торжествует у Достоевского над всеми его "открытиями" хаоса и смрадного подполья в человеке, - в этом моменте антропология Достоевского пронизана лучами пасхальных переживаний, столь существенных для Православия.

Этицизм мысли Достоевского, его этический максимализм, вся страстная напряженность этических исканий, придающая такую глубокую значительность его основным художественным образам оказали великое влияние Достоевского на русскую философскую мысль. Кто только в последующих поколениях русских мыслителей не испытал не себе глубочайшего влияния Достоевского! (С.Гессен в своих статьях о Достоевском и Вл.Соловьеве признает значительное влияние Достоевского на Соловьева. Наиболее прямо говорит Бердяев: "Достоевский имел определяющее значение в моей духовной жизни..." Предисловие к книге "Миросозерцание Достоевского").

Достоевский отвергал этику рассудочности, этику автономизма, и сознательно защищал этику мистическую. Это означало для него, что моральные движения определяются не чувствами, не рассудком, не разумом, а прежде всего живым ощущением Бога, - и где выпадает это ощущение, там неизбежен или не знающий пределов цинизм, ведущий к распаду души, или человекобожество. (Кто теряет веру в Бога, становится, хотя бы не доходя до конца, на путь Кириллова ("Бесы") - на путь человекобожества. Здесь - отвержение Богочеловечества, как откровения о человеке, находящем свою полноту в Боге). С другой стороны, Достоевский (здесь он примыкает к учению славянофилов) глубоко чувствовал неправду самозамыкающегося индивидуализма ("обособления", по его выражению). Достоевскому принадлежит формула, что "все виноваты за всех", что все люди связаны таинственным единством, потенциально заключающим в себе возможность подлинного братства. Достоевский горячо принимал идеи Н.Ф.Федорова о духе "небратства" в современности: "Кто кроме отвлеченного доктринера, мог бы принять комедию буржуазного единения, которую мы видим в Европе, за нормальную формулу человеческого единения на земле?" ("Зимние заметки о летних впечатлениях").

Мистическая основа морали выражена с большой силой и смелостью в предсмертных речах старца Зосимы ("Братья Карамазовы"). "Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле...и взошло все... но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего к таинственным мирам иным". "Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным".

Живое и подлинное отношение к жизни для нас измеряется лишь любовью, преступающей границы и рассудка, и разума. Любовь становится сверхразумной, подымаясь до ощущения внутренней связи со всем миром, даже мертвым, даже с вещами ("Братья, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну постигнешь в вещах").

Уже в ранние годы Достоевский много думал о "назначении христианства в искусстве". В этой обращенности его духа к вопросам эстетики нельзя не видеть влияния Шиллера с его культом эстетического начала в человеке и с его глубокой верой в единство добра и красоты. Как раз тогда Достоевский писал: "мы верим, что у искусства - собственная, цельная и органическая жизнь... Искусство есть такая же потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества неразлучна с человеком... человек жаждет красоты, принимает ее без всяких условий, а потому только, что она красота".

"Красота уже в вечности..." (из статьи во "Времени" в 1864г.) Позже эту идею Достоевский развивал в "Бесах": "если в народе сохраняется идеал красоты, значит в нем есть потребность здоровья, нормы, а следовательно, тем самым гарантировано и высшее развитие этого народа". "Без науки можно прожить человечеству - заявляет старик Верховенский ("Бесы"), без хлеба, без одной только красоты невозможно. Вся тайна тут, вся история тут".

"Народы движутся силой, происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Это... есть начало эстетическое, как говорят философы, начало нравственное, как они же отождествляют; - искание Бога, как называю я его проще". ("Бесы"). В публикуемых им материалах: "Дух Святой есть непосредственное понимание красоты, пророческое сознание гармонии и, стало быть, неуклонное стремление к ней". Это не есть только приятие культуры, это уже ее религиозное освящение, в котором начинается и ее преображение.