Бытие как единство субъективной и объективной реальности

“Существующая вне человеческого сознания объективная реальность и субъективная реальность, являющаяся его продуктом и существующая лишь в нем, несмотря на их серьезное различие, находятся в тесном единстве, глубоко связаны, взаимодействуют и влияют друг на друга. Эта глубинная связь их единства и взаимодействия, охватывающая все возможные состояния субъективной и объективной реальности, всю действительность в прошлом, настоящем и будущем, отражается и фиксируется философской категорией “бытие”. Бытие есть единство объективной и субъективной реальности. Особый смысл категории бытия состоит в том, что она говорит о “завязанности”, задействованности человека в мире, который без субъективной реальности, создаваемой человеком, был не столь полным, разнообразным и динамичным, ибо благодаря субъективной реальности и сама объективная реальность, и все бытие наполняются новыми явлениями: техническими сооружениями, новыми ландшафтами, космическими устройствами и т.д., которых не было и не могло бы быть без активной деятельности человека, без субъективной реальности”.

(Философия. Основные идеи и принципы. М., 1990. С.42.)

1. В чем недостаточность понимания бытия только как объективной реальности, существующей до и независимо от субъекта?

2. Что нового в понимание бытия вносит включение в нее субъективной реальности?

3. Каким новым содержанием наполняется объективная реальность благодаря включению в нее субъективной?

4. Как с рассмотренных позиций можно определить бытие?

Бытие как синтез объективного и субъективного

“...Оперируя понятием “бытие”, философы открывали особый аспект реальности, не совпадающий ни с миром человеческих ценностей, ни с природой. Эта реальность, данная в мышлении, но тем не менее имеющая доказуемое объективное значение.

В истолковании этой реальности философы разделились на несколько принципиально разных течений. Одни утверждали, что “бытие” открывает подлинный мир сущностей и является как бы окном, позволяющим взглянуть из мира явлений на действительность. Другие считали, что “бытие” - это фиктивное, пустое понятие, возникшее в результате лингвистических недоразумений и позволяющее, в лучшем случае, увидеть, как в зеркале, отражение собственной структуры разума...

Первые склонялись к натурализации или догматической объективации своих конструкций которые в этом случае оказывались лишь субъективными схемами. Вторые теряли интуицию сверхопытного единства мира, что приводило к распаду мышления - теоретически и исторически - на бессвязные самодовлеющие элементы, на пустой рассудок, бессмысленную волю, бесцельное воображение.

Понятие бытия не является гипостезированием субъективности, но и не в состоянии заменить собой позитивное раскрытие реальности...

Вместе с понятиями и темами, вовлеченными им в мышление, “бытие” строит схемы, не совпадающие с эмпирической действительностью, но и не ограничивающиеся рамками идеальности. Являясь как бы прафеноменом философского понятия, категория бытия доказывает единство мира и смысла, но, оставаясь в теоретических границах, выступает как реликт этого единства или как указание цели”.

(Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической западноевропейской философии. М., 1986. С.236-237.)

1.Сопоставьте позиции прочитанного отрывка с предыдущим о двух смысловых оттенках бытия. В чем Вы видите различие представленных здесь подходов?

2. По материалу А.Л. Доброхотова выделите две крайние точки зрения в понимании смысла бытия. Считаете ли вы возможным принять содержащиеся здесь характеристики двух указанных подходов?

3. В каком смысле бытие - единство “мира и смысла”?

 

Глава II. Проблемы онтологии культуры

 

 

Язык - дом бытия

 

У создателей семиотики было достаточно оснований считать язык началом и базой любых форм общения и коммуникации. В культуре, выросшей на Библии, это более чем естественно. Слово, ставшее плотью, о котором говорится в Евангелии от Иоанна, почти двумя тысячелетиями ранее утвердило изначальность языка. Еще более раннее свидетельство содержится в рассказе Старого Завета о том, как Бог дал Моисею на горе Синай «скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим» (Исх. 31:18). Трудно представить более веское доказательство первичности языка как средства коммуникации (в западной, иудео-христианской культуре). Правда здесь сразу же возникают некоторые вопросы о соотношении письменного языка и устной речи, знака и звучания. Проблемы знака и значения выдвигаются все настойчивее еще и потому, что в искусстве пытаются найти ключ к раскрытию духовного содержания, которое уже самой своей потребностью быть сообщенным приобретает характер знака.

Любой духовный процесс в качестве основных составляющих вмещает единство реальности, субъективного действия с нею познающего индивида и экстраполяции знания об эталонном объекте на художественную реальность. Любой фрагмент бытия способен приобрести по мере вовлечения его в художественную деятельность двойное бытие, ибо он, во-первых, остается элементом независимой от человека реальности «в себе» (вещью, свойством, отношением), во-вторых, начинает функционировать как знак, как репрезентант (выразитель, модель) какой-нибудь иной реальности, т.е. становится значащей для человека формой. Знаки языка бесконечно разнообразны, и каждый из них способен репрезентировать какую-либо идеально извлекаемую человеком сущность того или иного порядка.

Язык воспроизводит реальность, т.е. закрепляет посредством чередования, смены, комбинации знаков информацию о тех связях и отношениях, которые оформляются в инварианты деятельности. Благодаря использованию знаков, мир внешних материальных предметов как бы функционально перемещается в субъективный мир индивида, предстает как универсум квазиобъектов – знаковых моделей, выполненных из звуков, жестов или графов. Такое функциональное перемещение внешнего мира в субъективную реальность делает «избыточным» содержание знаковойреальности, не всегда актуально реализуемой в образах сознания. «Избыточность» знаков есть тот внутризнаковый фактор, который «обусловливает общение… составляет источник внутренней активности субъекта, основу механизма порождения им новых идей»^[204]. Ф. де Соссюр охарактеризовал языковую реальность как единство противоположных сторон: знака и значения, языка и речи, социального и индивидуального. Последовательное проведение взгляда на язык как на посредника между реальным миром и миром идеально выявленных сущностей позволяет конкретизировать деятельностную концепцию языка, созданную В.Гумбольдтом, развитую и обоснованную впоследствии многими лингвистами и философами. Учитывая двойственную социально-индивидуальную природу языка и распространяя на сферу языковых феноменов современную концепцию субъект-объектного познания, строение функционирующего языка можно символически представить формулой: объект – язык – деятельность (художественная, научная и т.д.) – субъект – язык. Объект-язык – это часть социальной знаковой реальности, существующей независимо от индивидуального субъекта и втягивающейся в сферу индивидуальной деятельности: речевой, изобразительной, интонациональной. Субъект-язык – есть непосредственная, индивидуальная, личностная оболочка мысли, рече-оперативная модель объект-языка. Эти знаки могут быть в чем-то тождественны и в чем-то не совпадать друг с другом содержательно^[205]. Степень соответствия речевого (изобразительного, интонационного, музыкального) образа объект-языку имеет динамичную шкалу приближений, зависит от индивидуального опыта проникновения в знаковую реальность, а тем самым – от богатства многообразных связей личности, художника с целым миром культуры.

Знаки языка можно разделить на слова и иконические знаки, причем соответствующее оперирование этими знаками есть не что иное как вербально-логическое и синтетическое художественное мышление, представляющие разные уровни духовной деятельности.

Античная, европейская риторика очень рано, еще до христианизации Европы, отметила для себя особую сферу библейского слова как особую форму постижения возвышенного: «…Иудейский законодатель, человек необычный, до глубины души проникся сознанием могущества божества и перед всеми раскрыл это могущество, написав в начале своей книги о законах: «Сказал бог». – «А что сказал он?» – «Да будет свет!» И он возник. «Да будет земля!» И она возникла»^[206]. Все содержание, стиль и слог библейских книг проливается в жизнь, становится элементом речи и мышления, вкладывается в поэтико-риторическое слово, от которого неотрывна была его универсальная функция нравственного видения, знания. Все это определяет весь облик жизни, ее наполнение. Все это входит и в развитие жизни, в котором не забываются определяющие его начала, начала видящего слова. Его задача – не быть «в себе», но открывать вид на так или иначе понятую реальность исторического, временного, движущегося. Направлять умственное, осмысляющее созерцание к исторически необходимому, обоснованному. Подлинное слово постоянно соизмеряет прошлое и настоящее, оно движется в истории, соразмеряет седую древность и едва родившееся новое, оно осмысляет черед времен как логический поток. Такое слово теории оказывается имманентным самой поэзии: когда слово достигает непременности, высказывая неизбежное, увиденное с той отчетливостью и прозорливостью, с которой видит в самую критическую минуту светлый ум,– тогда слово и подлинно поэтично и подлинно теоретично.

Если представить себе, что существует троякое отношение: автор – слово (язык) – действительность,– то могут существовать различные отношения между этими тремя сторонами. Предположим два различных вида таких отношений:

 

Автор Автор

Слово Слово