Подталкивание «во времени» и подталкивание «в силе»

Более или менее мы ознакомились с ошибкой, заключающейся в затормаживании. Есть еще ошибка, диаметрально противоположная, заключающаяся в подталкивании.

Она состоит в том, что человек, чувствуя, что его куда-то или на что-то «потянуло», боясь упустить момент, толкает себя, заставляет делать то, что ему еще не хочется.

Эта ошибка нам уже хорошо знакома, мы даже знаем и верное средство от нее: «не торопиться».

Это подталкивание во времени: кажется, что дело идет слишком медленно, и вы подталкиваете: скорее!

Если вам не хочется говорить, а вы уже выталкиваете из себя слова; еще не хочется двигаться, а вы уже понуждаете себя встать и идти… Вы увидали или услыхали что-то новое, необычное… такое новое, что вы еще толком и не разобрали в чем дело… но — некогда! Скорее, скорее! И вы заставляете себя удивиться. Еще удивления у вас никакого не возникло — вы еще не поняли, что это такое перед вами. Но актеру на сцене все это кажется слишком долго: скорее к удивлению!

И так, перескакивая через все обычные ступени нормальной реакции, он гонит себя по верхушкам, нарушая все законы природы.

Кроме этого подталкивания во времени, есть подталкивание в силе.

Актеру кажется, что все, что он чувствует или говорит или делает, — все слабо, надо сильнее. И он себя подталкивает: сильнее, крепче!

Получается то, что в театре носит название: «нажим». К чему ведет это подталкивание в силе, этот «нажим»? Мы можем «нажать» на ходьбу и пойти быстрее, чем мы шли до сих пор; мы можем «нажать» и ударить по столу 342 кулаком сильнее, чем мы ударяли до сих пор. Но можем ли мы таким примитивным средством заставить себя сильнее чувствовать?

Вот вы, скажем, любите фрукты, а ну-ка «нажмите» на вашу любовь — полюбите еще сильнее.

Повысить влечение — хотя бы и к фруктам — можно, но только другим путем: скажем, разжечь свое воображение, вспоминая вкус, аромат, сочность персика или груши, и вам нестерпимо захочется съесть какой-нибудь из этих чудных фруктов, но это не нажим, не приказ: «люби сильнее!»

ПРИЧИНЫ «ПОДТАЛКИВАНИЯ»

Все это кажется так очевидно, так бесспорно… А между тем, актеры, в огромном своем большинстве, или не знают ничего этого, или не хотят знать и со спокойной совестью подталкивают, подхлестывают, нажимают…

Что это? Недомыслие? Примитивность?

Частичка этого имеется, конечно, и не малая. Но есть и извиняющие обстоятельства.

Дело в том, что — как было уже сказано раньше — сцена, рампа, музыка, скопление людей в зрительном зале, возбуждение за кулисами — все это так подхлестывает нервную систему, что она приходит в состояние повышенного возбуждения и настороженности. Равновесие ее нарушено.

Прибавьте к этому невольные мысли человека, оказавшегося перед публикой (он может и не замечать за собой этих мыслей, но они есть): вышел на сцену, значит, надо что-то делать. Собрался народ, смотрят, ждут от меня чего-то особенного, интересного… а я ничего не делаю — просто стою или сижу… На что же тут смотреть?

И вот невольно возникает беспокойство и старанье. Старанье: получше сесть, поярче сказать, повыразительнее сделать жест, посильнее расчувствоваться или, наоборот, «поскромнее» вести себя на сцене — «попроще», «поправдивее»…

Если хорошенько всмотреться, большинство ошибок «подталкивания» происходит от этих двух причин: первая — 343 непобедимое возбуждение нервной системы, вторая — старанье.

И как же трудно не стараться на сцене! Почти невозможно. Это случается только разве в те редчайшие секунды, когда актера захватит сильная игра партнера, или когда его сегодняшнее душевное состояние от каких-то личных причин особенно чутко и впечатлительно, и он так увлечется происходящим около него на сцене, что совершенно забудется… Но это секунды… Наступает пробуждение и вместе с ним — опять беспокойство и требование от себя чего-то особенного, достойного показа со сцены.

Один актер от этого беспокойства будет все в себе затормаживать, так как он боится, как бы не показаться неприятным, смешным, слишком развязным…

Другой, боясь быть скучным, незначительным, бледным — будет, наоборот, все в себе подталкивать, на все нажимать.

Третий — будет делать и то и другое: и тормозить и подталкивать. Сначала он затормозит все живое, что рвется из него; а затем, чувствуя, как все что он делает, неинтересно и невыразительно, — начнет подталкивать и нажимать. Необходимо говорить отдельно обо всех только что названных ошибках, так как каждая из них ведет к тяжелым последствиям.

Но вместе с тем эти ошибки так переплелись друг с другом, так порождают одна другую, что необходимо говорить также и обо всем этом сложном состоянии беспокойства, обо всех ошибках в их взаимодействии.

Так мы и будем поступать. Кстати сказать, неопытный наблюдатель может совсем не замечать этого беспокойства и внутренней борьбы: иной актер кажется ему таким спокойным, таким правдоподобным… Но спокойствие это деланое. Оно — сплошь показное, это — выработанная маска.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ ОШИБКИ

Эта ошибка подталкивания возникает у нас очень легко. Больше того: она неминуема. Вначале избежать ее нет никакой возможности.

344 Правда, иногда при выходе на сцену с человеком происходит и обратное: поволновавшись изрядно за кулисами и с огромным усилием переступив через порог сцены, он вдруг странно успокаивается — новыми глазами смотрит на все окружающее, его охватывает вера в истинность всего происходящего на сцене… и вместе с тем он испытывает душевный подъем и радость…

Это проявление истинного дарования, признак того, что этому человеку сцена — родная стихия, и присутствие публики не сбивает его, наоборот, мобилизует все его творческие силы.

Но и то: наступает минута… что-нибудь выбивает актера из его чудесного состояния. А тут набрасывается на него присущее всем чувство неловкости и беспокойства, а за ним «требование от себя», «старанье» и все отсюда вытекающее…

И нет актера, который не был бы знаком с этим тягостным самочувствием…

Теперь проследим, как естественно разрастается эта ошибка «подталкивания» и к чему она приводит.

Допустим, что по ходу действия актеру стало весело, глаза его улыбнулись, лицо расправилось, на душе легко и радостно.

Ну вот, как будто бы и хорошо — больше ничего и не надо: дай себе свободу, пусть продолжается все само собой, естественно, как оно и возникло… Но актер, зная, что на него смотрят, думая, что для них, для зрителей, этого мало, они не увидят, это «не дойдет» до них, — «требует от себя», «старается»… И кроме того, ему может показаться, что он «не пустил» — задержал что-то в себе… И он подтолкнет — заставит себя улыбнуться не только глазами, но и губами, а потом засмеяться, а там — захохотать…

В душе его нет ничего, что бы вызвало в нем хохот — ему радостно и только, спокойно радостно, но он насилует себя и заставляет хохотать. Неопытный или недостаточно тонкий режиссер одобрит, поощрит… Актер и в следующий раз подтолкнет себя, да так незаметно и вывихнется. А теперь во всем, что бы он ни делал на сцене, непременно будет доля подталкивания, нажима, насилия.

345 Высшую степень этой уродливости можно видеть на актерах, много лет бессознательно практикующих такого рода «подталкивание».

Подталкивание и нажим так въелись в их натуру, что они и в жизни все время себя подталкивают. Им кажется, что их обычные нормальные чувства слишком ничтожны, неинтересны, — их надо преувеличивать, отчеканить и преподнести окружающим — «подать»… И вот они «нажимают», подчеркивают, позируют, картинничают… их на улице легко отличить.

Они смешны, они жалки… и еще более жалки оттого, что не подозревают о своем уродстве, а, наоборот, думают, что они очень «артистичны», интересны и значительны…