Мировое значение русской классики.

Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) - первый русский писатель мирового значения, участвующий не только в русском, но и в мировом литературном (и шире - культурном) процессе. Достоевский настаивал на том, что вся последующая великая русская литература «вышла прямо из Пушкина». Мировое значение Пушкина связано с осознанием мирового значения созданной им литературной традиции. Пушкин проложил дорогу литературе Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского и Чехова. А творчество этих писателей, осмысленное в единстве, неизбежно потребовало внимания к Пушкину и проникновения в глубины его творчества. Хотя отдельные писатели (например, Мериме, Мицкевич) и раньше называли Пушкина гением и писателем мирового значения, осознание его роли за пределами России пришло ретроспективно, сквозь призму последующих судеб России и русской литературы. Талант Пушкина был не только огромным - он был специфическим, именно таким, который был необходим, чтобы произвести такой переворот. Кроме специфической универсальности художественного мышления Пушкина и его способности интуитивно проникать в дух различных культур и эпох, тут, бесспорно, сыграла роль его широкая осведомленность в мировой литературе. Органически связанный с традициями отечественной культуры, Пушкин был одновременно прекрасным знатоком французской, ориентируясь в ней не хуже, чем любой французский писатель его эпохи, имел широкие сведения в области итальянской и английской литератур, проявлял интерес к немецкой и испанской литературам. Предметом его постоянного внимания на протяжении всей жизни была античная культура. Фольклор самых различных народов привлекал его внимание. Существенно при этом, что все эти интересы складывались в сознании поэта в единую концепцию мировой культуры.

Русские писатели XIX в. неустанно искали новые формы и способы выражения, заботились о всемерном обогащении самих методов реалистического искусства. Толстой, Щедрин, Достоевский, Некрасов, Островский, Чехов стали подлинными новаторами, вписали новую главу в историю реализма мировой литературы.

Говоря об общественно-исторических предпосылках, способствовавших созданию лучших образцов русской литературы XIX в. и их мировому значению, нельзя не вспомнить еще об одном важном факторе, сыгравшем заметную роль в его развитии. Этим фактором была русская демократическая критика, которая на всем протяжении XIX в. оказывала литературе огромную помощь, способствуя ее развитию на путях глубокой идейности, реализма и служения народу.

Рост мирового признания русской литературы в XIX в. был тесно связан с развитием русского освободительного движения, превратившегося в передовой отряд международного революционного движения. «Если теперь вообще время читать романы, — писал в 1851 г. в рецензии на первый роман Герцена «Кто виноват?» один из немецких журналов, — то стоит читать одни русские... Этот народ открывает перед человеком новый мир. Русские романы с полнейшей интеллектуальной свободой раскрывают в своих художественных образах все вопросы, волнующие человечество».

В 50—60-е годы революционная деятельность Герцена, возраставшие и крепнувшие связи между деятелями русского и славянского освободительного движения, пропаганда русской литературы за рубежом, осуществлявшаяся Тургеневым, его близкое общение с французскими и немецкими литераторами способствуют более широкому, объективному и всестороннему ознакомлению западноевропейского читателя с русской культурой и литературой. Возросший в годы Крымской войны и в особенности в период крестьянской реформы интерес широких слоев населения западноевропейских стран к России и к русской культуре стал предпосылкой для оживления в 60-е годы изучения русского языка и переводческой деятельности с русского на западноевропейские языки.

В 60—70-е годы романы Тургенева завоевывают широкое признание на Западе и в США. «Чем более я изучаю вас, тем более глубоко изумляет меня ваш талант. Я восхищаюсь этой сдержанной страстностью, этим сочувствием к самым маленьким людям, одухотворенностью картин природы... Какое сочетание нежности и иронии, наблюдательности и красочности! И как все это согласованно! Какая уверенная рука!.. Но более всего заслуживает похвал ваше сердце, то есть постоянная взволнованность, какая-то особенная восприимчивость, глубокое и потаенное чувство», — писал Г. Флобер Тургеневу после знакомства с «Рудиным» и «Записками охотника». Позднее чтение романа «Новь» побуждает его воскликнуть: «Как он оригинален, как хорошо построен!.. ни одного лишнего слова! Какая неистовая, потаенная сила!»

По совету Тургенева Флобер, Мопассан, Э. Гонкур, Золя в 1877—1879 гг. знакомятся с «Войной и миром» — романом, вызвавшим у Флобера «возгласы восхищения». В этот же период западноевропейская революционная молодежь, деятели славянского национально-освободительного движения знакомятся с романом «Что делать?» Чернышевского. В 80—90-е годы переводы романов Толстого и Достоевского, а также других русских писателей — вплоть до многочисленных переводов произведений литераторов второго и третьего плана — довершают знакомство передового западноевропейского и вообще зарубежного читателя с творчеством русских романистов. Вслед за многочисленными рецензиями на русские романы, критическими статьями о Гоголе, Тургеневе, Толстом, появлявшимися на различных языках начиная с 50-х годов, в 80-е годы за рубежом выходят книги о русских писателях.

Восхищение зарубежных читателей вызвала созданная русскими писателями новаторская форма романа, свободная от привычных шаблонов. Отрицательное отношение классиков русского романа к сложившимся литературным шаблонам, их стремление передать самое дыхание «живой жизни». М. Арнолд, характеризуя «Анну Каренину» не как «роман» в традиционном смысле слова, а как «кусок жизни», именно в этом предельном стирании привычных граней между литературой и жизнью видел и главный недостаток творческой манеры Толстого. Подобные же упреки — в пренебрежении законами литературной архитектоники, в «недостатке архитектуры» — не раз раздавались на Западе не только по адресу Толстого и Достоевского, но даже по адресу Тургенева. Однако впоследствии за этой лишь кажущейся «бесформенностью» западноевропейская критика постигает (так же как в свое время романтики в драмах Шекспира) присутствие неизвестной ей прежде, но от этого не менее реальной и ощутимой архитектонической целесообразности. Созданная Толстым и Достоевским новая форма романа, с помощью которой писатель стремится как бы охватить и воспроизвести целиком движущийся широкий поток жизни человека и общества со всеми свойственными ему «неправильностями», внезапными перебоями, замедлениями и ускорениями темпа, вызывает теперь горячее восхищение наиболее чутких и передовых представителей мирового искусства.

В отличие от французских натуралистов, видевших свою задачу по преимуществу в изображении физической и духовной нищеты, русские романисты, напротив, стремились показать творческие возможности своих героев, их стремление к борьбе, умели вызвать в читателе (даже тогда, когда их герои не могут победить силы враждебных обстоятельств и вынуждены им уступать) гордость за людей, которые способны переносить свои страдания с такой нравственной высотой, стойкостью, не теряя отзывчивости к окружающим. «Он писал романы и драмы, — заметил в 1884 г. о Тургеневе один из его первых американских почитателей Г. Джеймс, — но настоящей, великой драмой его собственной жизни была борьба за лучшее будущее России».

В конце XIX и в начале XX в. влияние русской литературы стало одним из важнейших факторов, способствовавших в этот период формированию тех писателей Западной Европы и США, которые боролись с идейным и художественным измельчанием современного им буржуазного искусства.

«Русский роман преобразовал роман французский», — писал в 1893 г. французский романист Э. Род. Гуманизм русского искусства, понимание великими русскими писателями своего творчества как «акта человеколюбия» помогли писателям его поколения, по признанию Э. Рода, найти путь к освобождению от эстетизма теории «искусства для искусства» и вместе с тем от бесстрастного объективизма натуралистов.

Творчество русских романистов помогло также писателям Китая, Индии и других стран Востока в поисках тех путей, которые вели в этих странах к созданию новой национальной литературы, — литературы, возникшей на основе ломки старых, средневековых литературных традиций, широкого приобщения художника слова к запросам современной социальной жизни своего народа и всего человечества.

«Русская литература, — писал Лу Синь, — раскрыла перед нами прекрасную душу угнетенного, его страдания, его борьбу; мы загорались надеждой, читая произведения сороковых годов. Мы горевали вместе с героями произведений шестидесятников». Из русского классического романа китайские писатели, по свидетельству Лу Синя, «поняли самое важное, что в мире существуют два класса — угнетатели и угнетенные».

В XX в. произведения русских прозаиков переводятся на все основные восточные языки, входят в широкий читательский обиход в Индии, Китае, Корее, Японии, в арабских странах и Латинской Америке. В переводах и популяризации русского классического романа активно участвуют крупнейшие писатели этих стран, в том числе Лу Синь, Премчанд, Р. Тагор.