Новые тенденции в трактовке темы войны в литературе 90-х годов хх века. Судьба России, судьба армии (В. Астафьев «прокляты и убиты», Г. Владимов «генерал и его армия»).

Я не был на той войне, что описана в сотнях романов и повестей…

К тому, что написано о войне, я как солдат никакого отношения не имею.

Я был на совершенно другой войне…

В. Астафьев.

Роман В. Астафьева «Прокляты и убиты(92-94)» - это «взгляд в прошлое»: о событиях Великой Отечественной войны писатель рассказывает в произведении 1990-ых годов. Однако «давность» романа почти незаметна – настолько яркие и детализированные картины создает здесь автор. Кажется, будто сам присутствуешь там, в Сибири 1942-43 годов, вместе с мальчишками 21 запасного пехотного полка, вырванными из дома для подготовки к «смертельной» операции – форсированию Днепра. Многие из этих ребят больны и долго в казарменных условиях они просуществовать не смогут.

Все критики отмечают, что самым подходящим эпитетом для романа «Прокляты и убиты» является слово «немилосердный». И действительно, в произведении жизнь описана «немилосердно» - автор погружает нас в атмосферу голода, холода, страшных болезней, грязи и вони бараков, нужников, обовшивевших в коросте тел, отрепьев одежды, заскорузлой обуви, истлевших портянок.

Параллельно развернуты ужасающие «деяния» офицеров: тупого политотдельца капитана Медведева; «дубаря», «оболдуя» лейтенанта Пшенного, из-за которого раньше времени погиб несчастный «доходяга» Попцов; «очкастого майора», зачитавшего приказ о расстреле «двух пацанов», братьев Снегиревых; «мерзавца»-лейтенанта, спокойно приведшего в исполнение этот приговор; полковника, «домашним» голосом приговорившего «к высшей мере» солдата за дружескую потасовку.

И здесь возникает тема, которую можно считать главной в романе, - тема войны, но не столько внешней, сколько внутренней. Для Астафьева война с фашистами - это закономерное продолжение страшной революции 1917 года и всей политики Советского государства. А суть ее заключалась в том, что «начавши борьбу за создание нового человека, советское общество несколько сбилось с ориентира и с тропы, где назначено ходить существу с человеческим обликом, сокращая путь, свернуло туда, где паслась скотина».

Поэтому неудивительно, что среди командующего состава большинство откровенно некомпетентные, ленивые и равнодушные люди. Им наплевать, что солдаты живут в нечеловеческих условиях, что они совершенно неподготовлены к ожидающей их бойне, что они откровенно голодают, потому что продукты воруют кухонные работники.

Астафьев утверждает, что СССР – страна, забывшая Бога. «И на одной стихире... писано было, что все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты», - так говорит один из героев романа, старообрядец Коля Рындин. А случаев братоубийства на этой войне было великое множество.

Один из самых эмоционально напряженных эпизодов романа связан именно с братоубийством и с военным правосудием. В романе получается так, что дебошир, хам, ярый нарушитель негласных и четко прописанных норм Зеленцов ускользает из-под носа у смерти, его оправдывает военный суд. В то же время молодые солдатики, два брата Снегирева, ушедшие в самоволку, чтобы навестить мать и принести из дома своим товарищам еды, отданы под трибунал и расстреляны.

Писатель обвиняет в своем романе не столько фашистов, сколько бессчетных энкавэдэшников, политруков, безжалостных и бездарных маршалов во главе с самим Отцом народов - Сталиным, умеющих воевать только одним способом: «стараясь мясом завалить, кровью затопить громаду наступающего противника».

Смерть заполняет собой все пространство и время повествования в романе. Если в «волчьей яме», учебке для новобранцев, убийство или показательный расстрел - еще катастрофа, то во второй части эпопеи («Плацдарм») переправа через Днепр «в самом неподходящем месте» «на подручных средствах» оборачивается настоящим царством мертвых («Проклятое место, сдохший мир»).

Авторская симпатия в романе выражена лишь к двум героям: младшему лейтенанту Щусю и старшине Шпатору. Оба - исключительные фигуры в полку. Шпатор служил еще в царской армии, участвовал в первой мировой войне. Из своего прошлого принес он заботу о солдате, честность, аккуратность.

Щусь - выходец из гонимых казаков - давно понял обреченность своего дела: «Какой смысл такой жизни? Чтобы топтать других? Ломать судьбы? Готовить людей на убой?» Так он размышляет, и в реальности проявляя смелость, смекалку и любовь к вверенным ему людям.

Думается, образы Щуся и Шпатора, живые, близкие и психологически убедительные, призваны доказать преимущество иных военных систем перед военной политикой СССР.

В своем романе автор исследует человека как творение божие на грешной земле, чья житейская философия и правда зачастую расходятся с тем, что заповедал Творец. Война, кровь, распухшие и ободранные трупы, мозги, кишки - все это деяние рук человеческих. Невольно напрашивается вопрос: а какова же степень вины отдельно взятого человека, у каждого из которых был свой дом, семья, как у Лешки Шестакова, как у Булдакова и Нельки Зыковой, как у Янгеля?

Астафьев потрясен вселенским размахом убийства, творившегося на полях Великой Отечественной: «Старые и молодые, сознательные и несознательные, добровольцы и военкоматом мобилизованные, штрафные и гвардейцы, русские и нерусские, все они кричали одни и те же слова: «Мама! Божечка! Боже!» А пулеметы секли их и секли...».

То, что рисует писатель в своем романе, не просто страшно – это катастрофа космических масштабов. Здесь изображается не только гибель людей, но и гибель веры в то, что мир целесообразен, что этот мир – Божий. Неслучайно в романе крики погибающих перекрывает голос самого автора: «Услышь, Господи, имя свое, стоном оно разносится над смертной холодной рекой. Здесь, в месте гибельном, ответь, за что караешь невинных? Слеп и страшен Твой суд...».

Мы понимаем, что это не просто призыв к Господу, это проклятие Ему, это убеждение, что мир наш отвратителен и обезбожен, лишен благодати. Писатель ответил на вопрос, за что людям этот ад – он «ими же сотворенный», свое проклятие люди сотворили сами.

Астафьев считал, что память о пережитом не умирает. Больше того, растет внутренняя потребность «рассказать о самом главном, осмыслить происшедшее масштабно, глубоко, с общечеловеческих позиций. Идущие вослед должны знать правду о войне, очень жестокую, но необходимую, чтобы, познавая, сострадая, негодуя, извлекать из прошлого уроки». Именно это и совершил писатель в своем романе «Прокляты и убиты», наполненном невероятной энергией - энергией сопротивления безвременной смерти. Этим произведением В. Астафьев подвел итог своим размышлениям о войне как о «преступлении против разума».

Показали правду о войне.

Роман В. Астафьева «Прокляты и убиты» читается тяжело, с большим эмоциональным напряжением. Писатель однажды сказал, что его воспоминания о войне «немилосердны». И это действительно так. «Немилосердно» описана жизнь 201-го запасного полка в лагере, похожем на гулаговскую «чертову яму». «Немилосердно» и сурово изображение форсирования Днепра, закрепления на правом берегу, борьбы за «плацдарм». Критик Валентин Курбатов, который часто бывал у Виктора Астафьева в Овсянке, почувствовал, что писатель устал от того перенапряжения духовных сил, которых потребовала работа над романом. И читателю нет пощады!

Сказанное о характере авторского повествования в романе «Прокляты и убиты» заставляет вспомнить слова В. Быкова, написанные в повести «Карьер». Агеев-старший говорит сыну: «Знаний о войне у вас хватает. Но вот атмосфера времени — это та тонкость, которую невозможно постичь логически. Это постигается шкурой. Кровью. Жизнью. Вам этого не дано». В. Астафьев постиг войну шкурой. Кровью. Жизнью. Отсюда та истовость, страстность, с какой он пишет о событиях 1942—1943 гг.

Мы оказались не готовыми к восприятию такой правды, которую отстаивает В. Астафьев. А без душевной боли нет собственного знания истории. Книги о войне рождаются и живут в атмосфере воспоминаний. И у Астафьева в разные годы были разными и характер воспоминаний, и отношение к прошлому. В этом мы убеждаемся, сравнивая его произведения, написанные в разные годы, например «Пастух и пастушка. Современная пастораль» (1971) и роман «Прокляты и убиты» (90-е гг.).

Астафьев считал, что память о пережитом не умирает; напротив, растет внутренняя потребность «рассказать о самом главном, осмыслить происшедшее масштабно, глубоко, с общечеловеческих позиций. Идущие вослед должны знать правду о войне, очень жестокую, но необходимую, чтобы, познавая, сострадая, негодуя, извлекать из прошлого уроки». В этом высказывании писателя обозначен широкий спектр чувств, которые испытывает читатель, знакомясь с новой книгой о войне. И роман «Прокляты и убиты» вызвал по прочтении разнородные чувства. Посмотрим на него глазами писателей и критиков.

«Черное зеркало» — так назвал свою статью Игорь Штокман. «За что прокляты?» — вопрос вынесен в название статьи Л. Аннинского. «А что, если вся страна наша чертова яма?» — вопрошает А. Немзер. «Прокляты и убиты» — это не проза, — считает В. Леонович. — Это вопль к нашему сердцу, к нашему разумению, к памяти». А. И. Дедков, не принимая романа, не разделяя его разоблачительного пафоса, называет Астафьева «подзадержавшимся свидетелем обвинения», «живописующим и проклинающим полвека спустя». А писатель Кураев, назвавший роман «Прокляты и убиты» «потрясающей, душу обжигающей книгой», воскликнул: «Как не хочется, чтобы это было правдой!»

Признанный авторитет в вопросах военной прозы, да и сам большой мастер, Григорий Бакланов на вопрос ведущего телепрограммы «Без ретуши» о трех лучших произведениях о войне тут же назвал роман Г. Владимова «Генерал и его армия», чуть помедлив, вспомнил «В окопах Сталинграда» В. Некрасова и завершил романом Гроссмана «Жизнь и судьба».

В этот ряд по праву памяти могли бы встать и книги самого Г. Бакланова, и В. Быкова, и К. Воробьева, и Ю. Бондарева. Но в этот ряд Бакланов не включил книгу Астафьева «Прокляты и убиты». Сказалось природное художественное чутье. Оно ему подсказало: книга Астафьева из другого ряда.

Сам же В. Астафьев перечеркнул всю военную прозу, говоря: «Я не был на той войне, что описана в сотнях романов и повестей… К тому, что написано о войне, я как солдат никакого отношения не имею. Я был на совершенно другой войне… Полуправда нас измучила…»