Правовое обоснование и роль в исламизации

Патриция Кроне, датский ученый-ориенталист, в своем недавнем анализе происхождения и развития исламской политической мысли показывает важную связь между массовым захватом и порабощением немусульман во время джихадистких кампаний и заметной ролью насилия в главных методах исламизации. После успешного джихада будет следующее, как она отмечает:

 

«Пленники мужского пола могут быть убиты или порабощены, независимо от их религиозной принадлежности. (Люди Писания не защищались мусульманским правом, пока не принимали статус зимми). Пленникам также может быть предоставлен выбор между исламом и смертью, или они могли объявить, что признают веру по своей воле, тем самым избегая казни: правоведы постановили, что желание принять ислам должно быть признано, даже если пленники делают это только из страха за свою жизнь. Женщины и дети, захваченные в ходе кампаний, обычно порабощались, и, опять же, независимо от их веры... Важность пленников не должна недооцениваться. Мусульманские воины обычно брали их в плен большими количествами. Кроме тех, кто перешел в ислам, чтобы избежать казни, некоторые были выкуплены, а остальные порабощены, как правило, для домашнего использования. Распределенные по мусульманским домохозяйствам, рабы почти всегда переходили в ислам, поощряемые или принуждаемые их владельцами, и постепенно привыкали смотреть на вещи по-мусульмански, даже если пытались сопротивляться этому. Хотя ни зимми, ни рабы не стояли перед выбором между исламом и смертью, абсурдно отрицать, что принуждение играло главную роль в их переходе в ислам»[75].

 

Для идолопоклонников-индусов, порабощенных в огромных количествах во время волн джихада, которые опустошали полуостров Индостан на протяжении более полутора тысячелетия (начиная с VIII столетия), руководящие принципы мусульманского закона были недвусмысленно принудительными. Джихадистское рабство также существенно способствовало росту мусульманского населения в Индии. Индийский историк Кишори Саран Лаль К.С.Лал объясняет оба пункта: «Индусы, которые, естественно, сопротивлялись мусульманской оккупации, считались мятежниками. Кроме того, они были идолопоклонниками (мушриками) и не могли получить статус кафиров (неверных), как люди Писания – христиане и евреи... Мусульманские священные писания и трактаты поддерживали джихад против идолопоклонников, для которых исламский закон предусматривал только один выбор: ислам и смерть... Родственники тех, кто пал на поле боя, превратились в рабов. Они перестали быть индусами – они становились мусульманами с течением времени, если не сразу после пленения. Захват рабов был самой процветающей и успешной “миссионерской” деятельностью мусульман в Индии. Каждый султан, как воин Аллаха, считал политической потребностью насаждать ислам и увеличивать мусульманское население на территории всей Индии ради исламизации страны и борьбы с местным сопротивлением»[76].

 

Американский историк Спирос Врионис описывает, насколько важным условием исламизации Малой Азии в XI-XIV вв. было джихадистское рабство, практиковавшееся турками-сельджуками и ранними османами:

«Еще одним фактором, способствующим снижению числа христианских жителей, было рабство... С начала арабских набегов на земли Рума (Византии), человеческая добыча составляла очень важную часть трофеев. В современных источниках есть множество достоверных подтверждений, что эта ситуация не изменилась, когда турки начали джихад в Анатолии. Они порабощали мужчин, женщин и детей и в крупных городах, и в сельской местности, где население было беззащитно. В более ранние годы, до появления турецких поселений в Анатолии, пленники отсылались в Персию и другие места, но после образования анатолийских турецких княжеств часть рабов оставалась в Анатолии для обслуживания завоевателей»[77].

 

Описывая принудительные, часто жестокие методы, использовавшихся для сбора девширме (налога детьми), и сокращение местного христианского населения из-за отнимания детей и массового бегства, греческий историк Василики Папулия заключает, что эта османская система, основной метод исламизации, де-факто являлась войной:

«...То, что греческие источники говорят о конфискациях, захвате и воровстве детей, указывает, что дети, потерянные из-за девширме, считались жертвами войны. Конечно, возникает вопрос, возможно ли, согласно мусульманскому праву, расценивать девширме как форму войны, хотя османские историки во время Золотого Века империи пытались интерпретировать эту меру как следствие завоевания силой. Действительно, греки и другие народы Балканского полуострова, как правило, не сдавались без сопротивления, и поэтому судьба завоеванных народов должна была быть определена согласно принципам Корана относительно Ахль аль-Китаб (людей Писания): то есть или уничтожение, или принудительный переход в ислам, или же получение статуса зимми с последующей выплатой налогов, особенно джизьи (подушного налога). Тот факт, что османы в случае добровольной сдачи предоставляли определенные привилегии, одной из которых было освобождение от этого тяжелого бремени (девширме), указывает на то, что эта мера считалась наказанием за сопротивление населения, и девширме был выражением сохранения состояния войны между завоевателем и завоеванным... Одного существования института девширме достаточно, чтобы постулировать состояние войны»[78].

 

При шахе Аббасе I (1588-1626) теократия иранской шиитской династии Сефевидов увеличила количество набегов с целью захвата рабов на грузинские и армянские районы Кавказа. Большое число грузин, армян и черкесов было захвачено и обращено в шиитский ислам. Мужчины были принуждены нести рабскую службу по (в основном) военной или административной части, а женщины были отправлены в гаремы. Ситуация изменилось, видимо, в период между XVII и XVIII столетиями, когда рабов с Кавказа стало меньше, в то время как большое их количество стало прибывать из Африки, через Персидский залив.

Томас Рикс пишет о царствовании шаха Солтана Хусейна: «Королевский двор действительно расширился, если учитывать количество рабов и рабынь, включая белых и черных евнухов. По словам историка того времени, шах Солтан Хусейн имел обыкновение приходить на рынки Исфахана в первые дни иранского Нового года (21 марта) со всем своим двором в качестве зрителей. По оценке летописца, в состав королевской свиты входили пять тысяч черных и белых рабов и рабынь, а также сто черных евнухов»[79].

 

Французский ученый-ориенталист Клемент Уарт в 1907 году писал, что рабы продолжали быть самой важной частью добычи, захваченной во время джихадистских кампаний и набегов: «Не так давно несколько экспедиций пересекли Амударью, то есть южную границу степей, и разорили восточные области Персии, чтобы обеспечить себя рабами; другие кампании докатились до самого сердца неизведанной Африки, сжигая поселения и уничтожая мирных анимистов, которые там жили»[80].

 

Историк Джон Р. Уиллис следующим образом описывает основную причину порабощения исламом таких «варварских» африканских анимистов:

«Из-за противостояния ислама и неверных злоба и недоверие сквозили из каждого угла, и земли еще непорабощенных варваров стали любимым местом охоты для “людей разума и веры” – в разгар джихада параллели между рабом и неверным начали сливаться. Таким образом, будь то захват или продажа, неверному на мусульманской территории было суждено стать не гражданином, а рабом. И так как положение пленников вытекало из статуса их территорий, выбор между свободой и рабством основывался на единственном доказательстве: религия земли – это религия ее эмира (правителя): если он мусульманин, то данная земля была землей ислама (дар аль-ислам), а если он язычник, то земля была землей неверных (дар аль-куфр). К этому принципу добавлялось понятие родства, т.е. религией территории считалась религия большинства жителей: если большинство составляли мусульмане, это была земля ислама, если язычники – это была земля неверных, и ее жителей, согласно мусульманскому закону, можно было порабощать. И как рабство стало эквивалентом неверия, так свобода осталась знаковой чертой ислама. Рабы были вывезены из разоренных остатков языческих деревень, в которых остались женщины и дети, подчинившиеся исламу и ждавшие их освобождения... [Согласно мусульманскому правоведу] аль-Ваншириси, рабство – несчастье для тех, кто не исповедует никакого единобожия, кто не принадлежит религиозному закону. Кроме того, рабство – это унижение из-за порабощения, которое становится сильнее из-за неверия»[81].

 

Уинстон Черчилль, проходивший службу в Судане в конце XIX века, в период джихадистского восстания махдистов, так описал в 1899 г. мусульманские набеги с целью захвата рабов:

«Все [арабские мусульманские племена в Судане], без исключения, были охотниками за людьми. На большие рабские рынки Джидды в течение сотен лет шел непрерывный поток негритянских пленников. Изобретение пороха и освоение арабами огнестрельного оружия способствовали торговле... Таким образом, ситуацию, складывавшуюся в Судане в течение нескольких столетий, можно резюмировать следующим образом: доминирующее племя арабов все больше и больше распространяло свою кровь, религию, обычаи и язык среди местного черного населения, в то же самое время разоряя и порабощая его… Воинственные арабские племена дрались между собой в непрерывной вражде и розни. Негры дрожали в страхе перед пленом, или локально восставали против своих угнетателей»[82].

 

Все эти элементы джихадистского рабства – его правовое обоснование, рабский труд как метод насильственной исламизации (для немусульман в целом и анимистов из Черной Африки в частности), его связь с девширме – насильственным рекрутированием юношей для рабской военной службы – все это очевидно и в современном джихаде, который ведется нынешним мусульманским суданским режимом против христиан и анимистов в Южном Судане[83].

 

МАСШТАБ И ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ

Масштаб и размах исламского рабства в Африке сопоставимы с трансатлантической работорговлей Запада с Америкой. Как замечает Уиллис (несколько искажая), исламская торговля рабами опережает более известную работорговлю с Америкой по продолжительности. Размеры трансатлантической работорговли (с XVI в. до конца XIX в.) оцениваются в 10 млн. 500 тыс. человек (или чуть больше), что, по современной оценке, соответствует (если не превышает на 50 %) объему исламской работорговли из Африки. Профессор Ральф Остин подсчитал, что размер исламской работорговли по обе стороны Сахары, через Красное море и Индийский океан с 650 до 1905 гг. н.э. составил около 17 000 000 человек.

Кроме того, бедственное положение захваченных рабов-анимистов, угнанных из саванны и лесов Западной и Центральной Африки для транзита через Сахару, было сопоставимо со страданиями, испытанными жертвами трансатлантической работорговли: «В XIX веке достигали портов османского Триполи тремя основными маршрутами через Сахару, каждый из которых был настолько суровым, что опыт прошедших по ним рабов был сравним с ужасами так называемого “срединного маршрута” (middle passage) через Атлантику»[84].

 

Это разъяснительное сравнение, важное само по себе, игнорирует другие огромные территории джихадистского рабства: по всей Европе (Средиземноморье, Западная, Центральная и Восточная Европа) рабов захватывали арабы, а позже османские турки и татары; Московская Русь подвергалась татарским набегам; в Малой Азии господствовали сельджуки и османы; Персия, Армения и Грузия подвергались систематическим джихадистским нападениям со стороны, в частности, шиитской династии Сефевидов; полуостров Индостан был целью мусульманских набегов и джихадистских кампаний арабов в VII-VIII вв., а позднее опустошался газневидами, Делийским султанатом, династиями Тимуридов и Моголов.

 

В качестве иллюстрации масштабов джихадистского рабства за пределами Африканского континента можно привести три кратких примера: сельджуков в Малой Азии (XI-XII вв.), османов на Балканах (XV в.) и татар в южной Польше и в Московской Руси (с середины XV в. по XVII в.).

В XI-XII столетиях турки-сельджуки в Малой Азии захватывали в рабство огромное количество христиан. После захвата и разграбления Эдессы, 16 000 человек были порабощены[85]. Михаил Сириец сообщал, что когда турки Нур ад-Дина были введены в Киликию армянским князем Млехом, они поработили 16 000 христиан, которых затем продали в Алеппо[86].

 

Основные серии набегов проходили в греческих областях Западной Малой Азии, где были порабощены тысячи греков (Врионис полагает, что число в 100 000 человек, фигурирующее в современных работах, преувеличено), и, согласно, Михаилу Сирийцу, они были проданы на рабовладельческих рынках в самые отдаленные уголки, вплоть до Персии. Во время набега турок в 1185 г. и в несколько последующих лет, 26 000 жителей из Каппадокии, Армении и Месопотамии были захвачены и отправлены на рабские рынки. Врионис заключает: «...Эти несколько источников, кажется, указывают на то, что работорговля процветала. Фактически, Малая Азия продолжала быть основным источником рабов для исламского мира в течение всего XIV столетия».

 

Османские султаны, в соответствии с предписаниями шариата, активно поощряли джихадистское рабство на Балканах, особенно в XV столетии, во времена господства Мехмеда I (1402-1421), Мурада II (1421-1451) и Мехмеда II (1451-1481).

Мария Матильда Александреску-Дерска подводит итог значительному масштабу этого порабощения, и предполагает важность оказанного им демографического эффекта:

 

«Турецкие, византийские и католические летописцы тех времен единогласно признают, что во время кампаний, проводимых ради объединения православной и католической частей Румынии и славянских Балкан под знаменем ислама, как и во время мусульманских набегов на христианские земли, османы угнали в рабство множество местных жителей. Османский летописец Ашик-Паша-заде рассказывает, что во время экспедиции Али-паши Эвреносоглы в Венгрию (1437 г.), а также по возвращении Мурада II из похода против Белграда (1438 г.), число пленников превышало число воинов. Византийский летописец Дука утверждает, что жители сербского Смедерово, оккупированного османами, были уведены в неволю. То же самое произошло, когда турки из бейлика Ментеше высадились на островах Родосе и Косе, а также во время похода османского флота на Энос и Лесбос. Дука даже приводит цифры: 70 000 жителей было угнано в рабство во время кампании Мехмеда II в Морее (1460 г.). Итальянский францисканец Бартоломе де Яно говорит, что в течение двух походов акынджи (османской конницы) в 1438 г. было захвачено около 60-70 тысяч рабов в Трансильвании, и приблизительно 300-600 тысяч венгерских пленников. Если эти цифры кажутся преувеличенными, то другие представляются более точными: сорок жителей были захвачены ментешскими турками во время набега на Родос, 7 000 жителей, согласно Иоанну Анагносту, угнаны в рабство после осады Салоников (1430 г.), и 10 000 жителей захвачены во время осады Митилены (1462 г.), согласно митрополиту острова Лесбос, Леонарду Хиосскому. Учитывая нынешнее состояние документов, доступных нам, мы не можем вычислить количество рабов, захваченных в Румынии. Согласно Бартоломе де Яно, цифра может составлять около 400 000 рабов, захваченных за период с 1437 до 1443 гг. Даже учитывая определенную степень преувеличения, мы должны признать, что рабы играли очень важную демографическую роль во время османской экспансии XV столетия»[87].

 

Историк Алан Фишер проанализировал набеги с целью захвата рабов, совершавшиеся крымскими татарами против христианского населения южной Польши и Московской Руси с середины XV и до конца XVII столетий (1463-1794). Даже с опорой на неполные, по общему мнению, источники («... без сомнения, было еще много набегов, информацию о которых автор не обнаружил»), его предварительные подсчеты показывают, что, по меньшей мере, 3 миллиона человек – мужчины, женщины и дети – были захвачены и порабощены во время так называемого «сбора степного урожая».

 

Фишер описывает бедственное положение тех порабощенных:

«Первым испытанием [для пленников] был долгий путь в Крым. Часто закованные в цепи, они шли пешком, и многие умирали по дороге. Поскольку по множеству причин татары опасались нападений или, как происходило в XVII веке, попыток казачьих групп освободить пленников, продвижение было спешным. Больных или раненых пленников, как правило, убивали, дабы не замедлять ход. Хеберштейн писал: “...Старых и немощных людей, за которых нельзя было выручить много денег, отдавали татарским молодым воинам, и те либо побивали их камнями, либо бросали в море, либо убивали любым другим способом по своему выбору”. Османский путешественник середины XVI века, бывший свидетелем одного такого перегона пленников из Галиции, дивился, что вообще кто-либо из них добирался живым до места назначения – рабовладельческих рынков в Кефе (Феодосии). Он жаловался, что обращение с ними было настолько ужасным, что уровень смертности делал их цену непомерно высокой для потенциальных покупателей, таких как он сам. Польская пословица гласит: “О, насколько же лучше лежать в гробу, чем быть пленником на пути в Татарию”»[88].

 

Продолжительность исламского рабства столь же впечатляюща, как уникальность его размаха. Оно открыто существовало и в Османской Турции, и в шиитском Иране при династии Каджаров в течение первого десятилетия ХХ столетия. Как отмечает историк Эхуд Толедано, административное («куль») и гаремное рабство в Османской Турции «сохранялось в ядре османской элиты до заката империи и падения династии Османов во втором десятилетии ХХ века»[89].

А Рикс пишет, что, несмотря на активное давление модернизации и реформ, кульминацией которых стало иранское Конституционное движение 1905-1911 гг., фактически ликвидировавшее военное и сельскохозяйственное рабство, «…домашние рабы как в городах, так и в сельской местности южного Ирана, однако, не исчезли столь быстро. Некоторые иранцы сегодня свидетельствуют, что по-прежнему существуют африканские и индийские рабыни...»

 

На Аравийском полуострове рабство не было официально отменено до 1962 г. в Саудовской Аравии и до 1970 г. в Йемене и Омане. Мюррей Гордон в 1989 г. писал, что, хотя Мавритания официально и отменила рабство 15 июля 1980 года, «…как признает само правительство, эта практика до сих пор жива и здорова. По некоторым оценкам, в этой североафриканской стране 200 000 мужчин, женщин, и детей выступают объектами купли-продажи, как крупный рогатый скот, и трудятся в качестве прислуги, пастухов и батраков»[90].

Наконец, как уже говорилось ранее, джихадистское рабство было возобновление с 1983 г. в Судане.