Философия в Австралии: история, мыслители, проблемы

 

Философия и в Австралии, и в Новой Зеландии (Австралазии) последние три десятилетия процветала, имея определенное влияние (непропорциональное населению) и на международной арене, уже не говоря о количестве и размерах философских сообществ внутри страны. Широко известны   австралийские философы такие, как Артур Приор (Arthur Prior) Дэвид Армстронг (David Armstrong), Дж. Смарт (J.J.C. Smart), Фрэнк Джэксон (Frank Jackson), Дж. Пассмор,  Питер Синджер (Peter Singer) и Женевьева Ллойд (Genevieve Lloyd), Фута Хелу (Futa Helu). Доказательством этому служат исследования Армстронга, Пассмора, Фрэнклина, Грэйва, как и оценки различных выдающихся западных философов, которые регулярно посещают берега Австралии. Среди которых, например, австралийский гуру Ж. Бодрийяр, который в 1980-ых несмотря на таможню, реквизировавшего его фотографии, и Роберта Хьюса, осуждающего его доктрины, он доставил свою работу «The Year 2000 Will Not Take Place» увлеченной аудитории.

 

Рост философии в Австралии привел к развитию нескольких различных программ исследования и школ мысли. Как известно, философия не появляется в вакууме, так в 1960-х соединение анархизма и квиетизма, этот «своекорыстный вздор», проявился всюду по университетам в своеобразном «красном смещении». Стали говорить о развращении молодежи, и это была не только ссылка на ненависть реакционеров к свободному настроению молодежи и студентов.[568] Это была, скорее, точная оценка огромного противоречия в Сиднее в начале 1960-ых, когда христианские лидеры, светские и духовные, англиканский и католический, предприняли массированную атаку на философов Сиднея, которые, по их мнению, развратили студентов, начиная с прибытия Джона Андерсона из Шотландии в 1927.[569] Сознания адептов были расширены работами Маркса и Mao, и психоделическими препаратами. Затем сиднейские студенты-философы в 1970 пошли далее к анаше и героину. Дело приняло такой оборот, что и психоделики, и радикальный феминизм требовали от властей «дисциплинарных разбирательств». В это время антиреформистский или революционный феминизм Джермэйн Грир (Germaine Greer) и журнал хиппи Ричарда Невилла Oz в Лондоне стали иметь международное влияние.

 

Действительно, отличительный и инновационный стиль философии в Австралии проявился за прошлые несколько десятилетий (и, в меньшей степени, в Новой Зеландии). В широких контурах австралийская философия может быть характеризована (по словам одного из самых ее больших практиков и выдающихся историков философии, Джона Пассмора) как «прямая, ясная, действительная, неуступчивая, натуралистическая, светская, интересующаяся миром, не желающая четко различать между концептуальным и эмпирическим», (1992:13). Есть хорошая книга Селвин Грэй   История философии в Австралии (1984), которая доводит историю мысли на континенте до 1980.[570]  Она не только рассматривает мысли и учения философов Австралии, которая является ее главной задачей, но также дает некоторый отчет об академической - замещающей политическую - борьбе, что оживляет философскую сцену Австралии.   Недавно вышли и другие обстоятельные работы, как по истории, так и по современному состоянию философии на этом континенте. [571]

 

Если говорить о истории становления и развития философии, то Дж.Армстронг отмечает три великих формирующих события в философии Австралии: Джон Андерсон в Сиднее, Джордж Пол и позднее витгенштейнианство в Мельбурне - в частности Дуглас Гаскинг и Уллин Плэйс, Джек Смарт, и Чарли Мартин в Аделаиде. Более развернутую характеристику дает им Джон Пассмор в своих сочинениях.

 

Австралийская академическая философия сначала содержала немного, что могло бы предполагать ее международное звучание.Нация, по сути, только появился на свет в первый день 1901 года. До этого были королевские колонии, старейшая - в Новом Южном Уэльсе, 1788 г.  Это, в полном смысле слова, транспортированная западная цивилизация. Академическая философия, как и наука, зависела от выходцев из Великобритании. Университет Сиднея был организован в 1851, кафедра философии была создана в нем в 1880-х, но она стала действительно развиваться с прибытием из Глазго Джона Андерсона (John Андерсон) в 1927.Введение формальной философии в англоговорящей Австралии действительно было во власти британско-шотландских философов.  Первая кафедра философии была создана в университете Мельбурна в 1886. Ею заведовал Генри Лаури (Henry Laurie), который был более известен экстравагантной застенчивостью, чем общественным воздействием или академическим достижением.

 

До 1920-ых, доминирующей философской перспективой был идеализм. Ни о мусульманской или индийской (либо какой-либо еще) философии речи не было, ибо о представителях этих цивилизаций могли рассуждать как о рабочей силе, представляющей опасность в связи с их привычками и нравственными устоями. Правда буддистские тексты и индусы были в Австралии, хотя их посещение было испорчено  оккультным оттенком. Это было в то время, когда теософия и спиритизм укрепились в популярных интеллектуальных кругах вслед за посещением Индии профессором университета Сиднея Джоном Смитом, который, согласно заявлению, встретился с Анной Безант и Мадам Блаватской. Смит рассказал о своих впечатлениях  в мельбурнском журнале. Анна Безант привезла копии индийских философских текстов во время ее посещений Австралии и Новой Зеландии (в 1894 и 1904 гг.). Посетил страну и Кришнамурти.      

 

После прибытия харизматического Джона Андерсона эта перспектива была оспорена его энергичной, отличительной, высоко метафизической и несколько догматической версией реализма. Не имея большого международного признания за свою жизнь, он, тем не менее, оказал мощное влияние на австралийскую культурную жизнь и на студентов, которые затем достигали существенного присутствия в западной философии. Мыслители подобно Дэвиду Армстронгу, Джону Маки и Джону Пассмору отклонялись многими способами от андерсонианизма, но несмываемая марка «крещения» Сиднеем оставалась с ними даже тогда, когда они приспособились к западноевропейскому философскому профилю.

 

Более четверти столетия или около того, сохранялся контраст и конкуренция между стилем философии Сиднея и Мельбурна. Отец и сын Boyce Gibsons, которые занимали Мельбурнскую кафедру последовательно, сохраняли идеалистическое влияние, Существенные разногласия начались, когда Мельбурн в 1940-ых гг. оказался под влиянием философии Витгенштейна. В течение военных лет благодаря работам G.A. Paul, одного из учеников Витгенштейна, и друга, а позднее друга Поля – Дуглас Гаскинг (Douglas Gasking), который учился под руководством Витгенштейна в Кембридже, и другом ученике Витгенштейна, A.C. («Camo») Jackson. Если в Сиднее ориентация Андерсона была «систематическая, метафизическая и провинциальная», мельбурнская была постепенной, анти-метафизической и (относительно) космополитической. Как непосредственная сила в академической философии, писал Пассмор, система Андерсона умерла с ним в 1962, также, как и поразительный контраст в стиле между философией Сиднея и Мельбурна.

 

После окончания войны, была начата эра, которые все еще продолжается, это - эра обмена мнениями (Age of the Conference). В Австралийской философии это означало, фактически, сближение, или, скорее, столкновение двух философски уверенных в себе групп, из Мельбурна и Сиднея, которым не легко понять друг друга. Многие действительно хотели бы узнать, что происходит в Мельбурне, и читать Голубую книгу Виттгенштейна, машинопись которой распространялась в Сиднее того времени подпольно. Интеллектуальный характер этих двух школ был весьма далек друг от друга. Идея о том, что философия была своего рода сбита с толку, и она нуждается в прояснении через язык, была диаметрально противоположной традиционной и классической концепции философии, которая в эмпирицисткой версии, превалировала в Сиднее. В значительной степени это был диалог глухих. Для англоязычного философского мира, поздний Витгенштейн и лингвистическая философия были модой, не менее модным для Австралии был андерсонианизм. Теперь, когда мода прошла, следы их идей, как витгенштейнианства, так и антерсонианизма, могут быть обсуждены в академическом тоне, что вряд ли было возможно в то время.

 

С расширением университетов и департаментов философии, метафизический акцент Сиднея и аналитического профессионализма Мельбурна слился в технике, которая уже не имеет никакого специфического регионального значения. Среди них было явление известное как австралийский материализм, связанный преимущественно с Джоном Смартом и Дэвидом Армстронгом. Оно продолжило метафизическую ориентацию австралийской философии, при развертывании аналитических и спорных навыков, к тому времени обычных для англо-говорящей философии. Многое из страсти, окружающей споры материализма 1960-ых и 1970-ых, вовлекали «научное мировое мнение» и редукционалистский энтузиазм, рассеянные в более широких метафизических и психологических интересах типа обсуждения универсалий и законов, спора реализма с антиреализмом, онтологию пространства и времени, статуса и претензий когнитивизма.

 

Продолжается работа, которая является несколько независимой, даже иногда скептической, от этих метафизических направлений: работа в эпистемологии, философской психологии, истории философии и теории ценности. Хотя международное воздействие Андерсона осталось незначительным, его влияние на психологов, получивших образование в университете Сиднея, было значительно. Из тех, кто наиболее систематически и эффективно приводил доводы в пользу андерсонианистского подхода к психологическим проблемам, был Джон Р. Мэз (Maze), который критиковал целенаправленный, индетерминистский подход в применении к гомеостасису и антидуалистическую аргументацию.[572] Уместность философии Джона Андерсона «к современным психологическим проблемам» Фереди объясняет особенностью андерсонианизма - ее тщательной антидуалистической позицией.[573] Философия Андерсона, особенно в ее критических аспектах, остается мощным стимулом для современников при осуждении тезисов релятивистов.[574]

 

В теории ценности немного было высокопрофессиональных отечественных работ, хотя имелись убедительные вклады австралийских философов в международные дискуссии, и Питер Синджер известен вне философских кругов его теоретизированием по оппозиции «святости человеческой жизни» перспективам в биоэтике. Общий тон современной австралийской философии остается решительно «аналитическим», хотя имеется существенный интерес меньшинства к «континентальной» философии и некоторые усилия достигнуть урегулирования между ними. Еще одна особенность философии на зеленом континенте конца ХХ в. – это усиление роли женщин в философии и развитие феминистской философии, хотя многие находят «континентальный» способ благоприятным для их подхода, имеется ввиду их «аналитическая» зависимость. Другой важный акцент был  сделан на философии окружающей среды, которая включает традиционный интерес к метафизике, но с меньшим редуктивизмом, чем было характерно для господствующей тенденции.

 

История

 

Академическая философия, как основание почти всей современной философии, эффективно начала австралийскую жизнь в Мельбурне, где первый лектор по логике был назначен в университет Мельбурна в 1881. Назначенец был шотландский журналист, Генри Лаури (H.Laurie) который впоследствии (1886) стал первым профессором философии в стране. До Лаури, некоторая логическая и политическая теория преподавалась в Мельбурне устрашающим В.Херном (W.E. Hearn), экстраординарным математиком с международной академической репутацией, который также преподавал в различные времена английский язык, древнюю и современную историю, политическую экономию и классическую литературу, перед тем как стать первым деканом факультета права университета. В Сиднее логика преподавалась наряду с классической философией. Хотя университет основан в 1850 г., лекции по философии начали читать только в 1888 г.. Имелись небольшие кафедры по английскому языку и литературе, и моральной философии, образованные ранее в университете Аделаиды, но первые жители континента не имели никаких философских предпочтений. Они стали вырисовываться в 1894 г. с назначения одаренного, его мало упоминают, Уильяма Митчелла, который читал престижные Гиффордовские Лекции в Абердине в 1924-6 гг., позже изданные как «The Place of Minds in the World». Митчелл (позднее Сэр Уильям) был заметной общественной фигурой на Юге Австралия, где он был вице-канцлером университета в течение двадцати шести лет и канцлером - шесть. Он умер в 1962 в возрасте 101 и в свои девяносто был способен к энергичным обменам с одним из его молодых преемников кафедры философии Смартом.

 

И Лаури, и Митчелл были шотландцами, и шотландское влияние в созидательные годы австралийской философии даже более заметно, чем известное влияние на австралийские университеты вообще. В Сиднее, шотландское влияние было значимым в Университете Глазго, который произвел первого лектора по философии (1888) и затем Challis профессора Mental and Moral Philosophy (1890), которым был Фрэнсис Андерсон. Подобно Митчеллу, Ф. Андерсон был позже кавалером одного из высших британских орденов, но больше за его услуги в образовании, чем философии. Приблизительно тридцатью семью годами после назначения Андерсона на кафедру, другой Андерсон – Джон, прибыл из Глазго (через Кардиф и Эдинбург) как третий и наиболее известный представитель кафедры.

 

Философия в Австралии в последнее годы девятнадцатого столетия имела небольшое воздействие на остальную часть мира и незначительное воздействие на интеллектуальную или социальную жизнь страны. Философ идеалист США, Джосайя Ройс, взял отпуск в Гарварде, чтобы приплыть к Антиподам в 1887, ища восстановление от депрессии во встречах на этой земле. Восторг от встреч и посещения Австралии и Новой Зеландии способствовал его выздоровлению. После возвращения в США он эмоционально написал о своих впечатлениях, но не сделал никаких комментарий относительно неоперившегося состояния академической философии или университетской жизни вообще. В политической философии Ройс был коммунитаристом и он сравнивал природу отношений австралийских сообществ с индивидуализмом США. Не имея никакого контакта с академическими философами, он ознакомился с некоторыми влиятельными политическими деятелями и был очень увлечен философской перспективой и государственной деятельностью викторианского политического деятеля Альфреда Деакина ( Alfred Deakin), который, по сути, был одним из «отцов – основателей» Объединенного содружества наций, и, в конечном счете, вторым Премьер-министром Австралии. Ройс описал Деакина как «любителя метафизики»и продолжал переписываться с ним после возвращения в США. Деакин, кажется, черпал собственное философское вдохновение из заграницы. В любом случае, никакие австралийские философы не участвовали в теоретических дискуссиях в 1900 г. относительно Федерации или формы Австралийской Конституции. Это, видимо, сказалось и на документе, который вышел, по словам Армстронга, прозаически - юридическим и невдохновляющим по отношению к высоко философски ориентируемой американской конституции. И, тем не менее, это был революционный документ, указывающий на достижение мирного развития на пути к независимости Австралии.

 

Ранние влияния

 

С полным основанием можно сказать, что в двадцатом столетии австралийская философия была преобладающе идеалистической в ориентации, эклектичной по форме и вдохновленная иностранными моделями по содержанию. Шотландское происхождение гарантировало влияние шотландской мысли, но время шотландской школы Здравого смысла было в прошлом. Хотя, заметим, философия начала преподаваться серьезно в Австралии Сэром Уильямом Хамилтоном, пытающимся с неокантианских позиций исправить Томаса Рида, и идеализм A.С. Прингл Паттисона (A.S. Pringle Pattison), и преобладала, скорее чем энергичная, реалистическая, несколько аристотелианская разработка философии здравого смысла Рида (Commonsensism). Столетием ранее Рид имел мощное влияние на развитие американской философии, влияние, которое вносило вклад в рост отчетливо национального стиля философии в форме прагматизма. В Австралии, однако, начальное шотландское влияние не имело такого влияния. Митчелл оставил проницательные философские наблюдения и развивал оригинальную и, до некоторой степени, общеизвестную версию идеализма, но невзрачность его мысли не дала плодотворных ростков. Лаурибыл способным преподавателем, но не имел никакой отличительной философии, чтобы передавать своим ученикам. Фрэнсис Андерсон был известен образовательными реформами скорее, чем философскими новшествами.

 

Помимо шотландского влияния, свою роль в становлении и развитии философии в Австралии сыграли, конечно, Гегель, затем Бергсон,   Гуссерль и Эйкен. Последние своими концепциями проявились в преемнике Лаури в Мельбурне, Бойсе Гибсоне (W.R. Boyce Gibson). Старший Гибсон заведовал кафедрой с 1911 до 1935, а его сын, Александр, с 1935 до 1965. Старший Гибсон учился в Европе, в Иене, где господствовал в то время фихтеанец Рудольф Эйкен (Rudolf Eucken -1846-1926), пытавшийся создать концепцию метафизики духа. Позже, он посещал семинары Гуссерля и перевел одну из его книг. Любопытно для истории мысли, что Эйкен (теперь почти совсем забытый) так повлиял на старшего Бойса Гибсона в Иене, когда в этом же самом университете в то время был философ, оказавший огромное влияние на современную аналитическую философию. Речь идет о Готтлобе Фреге, который работал на кафедре математики и не был известен в то время как философ. Тогда как пользу для развития австралийской философии принес Фреге, скорее, чем Эйкен Мельбурну. С другой стороны, Гибсон имел подготовку по математике и был соавтором учебника по логике, но видимо ничего не знал о реализме Фреге, а больше сочувствовал персональному идеализму Эйкена, отстаивающей религиозную «жизненную систему», в которой живым центром всех духовных явлений утверждается личностное существо, а духовная жизнь пронизана «субстанциальным» нравственным началом.

 

Идеализм, считалось, поддерживал христианство и акцентировал значение религиозной веры среди ранних австралийских философов. Этот акцент был и метафизическим, и моральным. В то время дискутировался вопрос: может ли вера пережить столкновение с наукой и, даже более точно, может ли этика пережить упадок религии. Ответ - тяжело, но метафизический интерес останется. Опора на метафизику - одна из наиболее отличительных особенностей австралийской философской традиции, которая к тому же получила одно из наиболее поразительных проявлений в работе экспатрианта австралийца, Самюэля Александера (1858-1938).

 

Александер родился в Сиднее в 1859, учился в Университете Мельбурна перед тем, как уехать из Австралии, чтобы продолжить обучение в Оксфорде. Он был избран профессором философии в Манчестере в 1893, работал в Оксфорде и Кембридже. Во время первой Мировой войны он дал Гиффордовские лекции, изданные затем как Space, time and deity ”(1920). Работа Александера очаровательна -  смешение старого и нового. Она традиционно стремилась к крупномасштабному метафизическому видению, обязательство, которое скоро начало бы казаться устаревшим, но оно было определенно реалистическим в его движении против идеализма. Его трактовка «пространства-времени» представляет бесконечную и непрерывную целостность всех субстанций, существующих до всех субстанций и являющееся материалом, из которого «конструируется материя и все вещи». Многообразие мира возникает из этого «пространства-времени» согласно внезапных скачков – эмердженций. Правда, у него не достало аргументов для объяснения становления мира, что привело его к теистическим выводам. Его моральная философия была также явно метафизической и необычной(Moral order and progress; an analysis of ethical conception, 1899). Несмотря на его рождение и воспитание, Александер может рассматриваться периферийным австралийским философом, ибо его философская карьера получила разрешение в Англии, тогда как его способ размышления имел мощное влияние в Австралии через Джона Андерсона и, в меньшей степени, через второго Бойса Гибсона. Андерсон усвоил от него оппозицию идеализму в любой форме, решительный реализм, акцент на пространство-время и категории действительности при строгой систематизации мысли. Гибсон больше акцентировал на значении религиозного опыта. Как считают австралийские исследователи, влияние Александера на Австралийскую философию было не только абстрактно интеллектуальным - он был в комитетах по выбору обеих Гибсонов и кажется, видна его рука в назначении Андерсона.

 

Джон Андерсон (1893-1962)

 

Учился в Глазго, читал лекции  в Эдинбурге. Давид Армстронг, испытавший интеллектуальное влияние Андерсона на свое формирование, считает его «самой замечательной фигурой, которая наблюдалась в австралийской философии». Мышление его было систематическим, с чрезвычайно широким диапазоном. Он разрабатывал вопросы метафизики, эпистемологии, философии сознания[575], морали, политики и социальной теории, эстетики и литературы, и почти все привлекало внимание интеллигенции того времени. Особый интерес для него представляли Маркс, Фрейд и Джеймс Джойс. В провинциальном Сиднее в эти дни он мог дать философское образование, которое было значительно шире, чем буквально понимаемая западная философия.[576]  

 

Как систематически мыслящий философ, он считал, что в мире постоянно взаимодействуют ситуации в пространстве и времени. Сознание, знание, нравственность, образование, общество, были не более чем эмпирическими реальностями, пространственно-временной реальности.[577] Социальная жизнь рассматривалась им как постоянное взаимодействие различных социальных движений в разнообразных, зачастую непримиримых, образов жизни. Когда Андерсон прибыл в Австралию, (Андерсон приехал в Сидней из Эдинбурга, вскоре после  всеобщей забастовки 1926 г., которую он оценил как справедливую), его политическая позиция была открыто радикальной. Он поддерживал большевистскую версию марксизма, Австралийскую коммунистическую партию (он даже выступал в качестве советника ЦК и писал в их журналы, иногда под литературным псевдонимом). Это было причиной скандала и в университете, и в городе. Но он никогда не подчинял его собственные политические и философские решения коммунизму. И удивительно, что среди ранних левых интеллектуалов во всем мире, в 30-е годы он стал критиком сталинизма. В ближайшие несколько лет он стал троцкистом, но к концу тридцатых стал резким критиком революционного социализма, как одной из величайших иллюзий, которые он видел.[578] Главная озабоченность Андерсона была связана с возможностью построения социализма. Сначала Андерсон утверждал, что социализм был не только возможен и желателен, но и неизбежен. Затем он все более и более в нем разочаровывается: вначале картиной «фактического социализма» в Советском Союзе, затем в связи с утверждением Троцкого, что «диктатура Коммунистической партии пролетариата» могла бытьвременной договоренностью с марксистскойфилософской структурой, подкрепляющей социалистическую практику. Оставив авторитарные формы социализма, он стал тем, что будут сегодня называть либертарианцем и противником всех форм авторитаризма. Иногда он описывал себя как анархиста но, после 1930-ых, он отбросил его более ранний политический идеализм. Он был всегда критическим к элементам марксистской мысли (особенно к ее диалектике).[579] С другой стороны, он никогда не стал консервативным ортодоксом. Свобода в целом и академическая свобода, в частности, всегда будет, по его мнению, вести «опасную и воинственную жизнь». В конечном итоге от сталинизма он повернул к некоторой разновидности либерально - консервативной политической позиции.[580]

 

Он основал эмпирический брэнд  философии, известной как «сиднейский реализм». Его продвижение по службе «свободной мысли» по всем предметам, включая политику и этику, было спорно и принесло ему постоянный конфликт с величественным сенатом университета. По его мнению, приемлемая философия должна иметь существенный «размах», быть критичной и способной к формовке идей в каждом аспекте интеллекта и общества. Этот настрой способствовал обучению поколения влиятельных мыслителей и активистов в особом духе и на специфических принципах - «андерсонианство», некоторые из них помогли выдвинуть Сидней на первый план международной «сексуальной революции» 1960-ых годов. Ссылки на Андерсона и здесь уместны, ибо он говорил, что «свобода в любви - условие других свобод», поскольку философ критикует подчинение сексуального удовольствия воспроизводству.

 

Курсы лекций, которые читал Андерсон, всегда включали какое-то серьезное разоблачение и критический анализ. В этом он напоминал «мастеров подозрения» («masters of suspicion»): Маркса, Фрейда и Ницше.Интересен и факт сравнения Андерсона с Гераклитом, который достиг подлинного видения вещи. Фрагмент Гераклита как бы подытоживает вкратце  метафизику  Андерсона: «Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий». Эти «меры» были истолкованы Андерсоном как «методы работы» вещей, их имманентные законы.

 

Для многих социальные взгляды Андерсона представляют наибольший интерес. Для Армстронга это  была метафизика. Позиция, что нет ничего более существующего, чем пространственно временная система, вряд ли необычная точка зрения. Для иррелигиозной личности это не более, чем здравый смысл. Тем не менее, Андерсон, будучи философом, необходимо стоит перед двумя путями: не только отвергать всякого рода божество, но и объективные сущности, постулированные многими философами со времени Платона вплоть до сегодняшнего дня. Кроме того, как мыслитель, поддерживающий традиционную философию, Андерсон не собирается покидать пространство-время, но хотел бы высказать особое мнение о ее наиболее абстрактной структуре.  

 

Он утверждал, что реальность имеет пропозициональную структуру. Под этим он не имел в виду ничего идеального и ничего лингвистического. Возможно, его идею лучше бы поняли сегодня, сказав, что для него мир - это мир фактов, скорее, чем мир вещей. Здесь он в чем-то согласен с логическим атомизмом Рассела и Трактата Витгенштейна. Он отверг атомизм в пользу доктрины бесконечной сложности вещей, и он никогда не понимал «позднего» Виттгенштейна, язвительно высказываясь относительно «лингвистического поворота». Сходства между его онтологическими взглядами и доктринами Трактата были указаны Дугласом Гаскингом в статье, опубликованной в 1949 г. «Состояние дел» Армстронга, по его словам, прямо происходят от пропозиционального взгляда Андерсона на реальность.  

 

Андерсон никогда не признавал новую логику Рассела, но искал возможности, чтобы показать, что все предложения подпадают под аристотелевские «четыре формы» субъектно-предикатных пропозиций. Это вело к неприятности с отношениями, чью реальность Андерсон больше всего поддерживал, но они должны были тайком вводить в четыре формы, как родственных свойств.[581] Подобная позиция была основой разработки им своеобразной теории категорий, развивающей Самуэля Александера, который отстаивал реалистическую трактовку пространства, времени и категорий бытия, толкающих его на антисубъективистскую трансформацию Канта. На Андерсона повлияли Гиффордовские лекции Александера, которые он слышал, но порождающее, не трансцендентное божество Александера он отверг, восприняв его идею категорий. Суждение (логическая природа вещей) очень важно в метафизике Андерсона, и он думал, что рассмотрение различных особенностей суждения могло показать то, какие категории мы должны принять Идея Александера, которую воспринял Андерсон, представляла пространство, время и категории не как формы опыта, но как формы бытия. Это было реалистическое описание этих объектов и разъяснение, как они вместе оставались целым, что давало одну реалистическую метафизику, реалистическую онтологию, реалистическую теорию общей природы бытия.  

 

Его собственная система насчитывала тринадцать категорий, которые включают тождественность, различие, существование, качество, отношение, число, количество, интенсивность и каузальность - все связанные с формой пропозиции. Продиктованные лекции Андерсона по Александеру существуют, но никогда не были опубликованы при его жизни. По всей видимости они получат больше внимания сейчас,  поскольку идея эмпирической метафизики вернулась на философскую повестку дня  и снова становится интересной для исследователей. В значительной степени все особенности его творческой мысли того времени были представлены в этих лекциях. [582]

 

Особенностями реализма Андерсона была отчетливая эмоциональная аргументативность и критика, что было отлично от стилей философии, доминировавших в Оксфорде и Кембридже в 1920 - 1950-ых гг. и враждебных большей частью к систематической, конструктивной метафизике. Поэтому, не случайно, как сам Андерсон, так и круг его учеников, термин «критика» использовали в качестве мантры.

 

Кроме того, система обеспечивала всесторонний инструмент для разрушения обычной мудрости дня - религиозной, политической, моральной. Дополнительную остроту обеспечивал специальный словарь, который часто использовал знакомый философский жаргон в незнакомом смысле. Было важно быть «эмпириком», но не верить в «чувственные данные» или идеи; «дуалистические» ошибки изобиловали вне философии сознания и были совершены при рассуждении о вере. Часто участники обсуждений редко понимали термины споров. По отношению к Андерсону отмечалась своего рода религиозная, даже сектантская авторитарность его присутствия, его кампаний и многих из его последователей, ведущей к комбинации освобождения и порабощения, производимое его влиянием. Как писал поэт Джеймс Макаулей (James McAuley): «Андесон имел ответ на каждый мыслимый вопрос. Это было «Нет».

 

Дэвид Стоув,[583] который впитал влияние Андерсона, но отклонил андерсонианизм и развивал его собственную независимую, высоко полемическую философскую позицию, однажды отметил: «полномочия отказа Андерсона от мысли были просто безграничными, а его теория была «крайне алогической».[584] Его убеждение в правоте своей позиции сказывалось и на достижениях современной математической логики, которую Андерсон, отбрасывал с презрением. Его логика была основана на традиционной силлогистической, изобретательно приспособленной, чтобы иметь дело с очевидными ее дефицитами, иимела почти мистически метафизическую твердость относительно их. Суждения, с которыми она имела дело, не были идеи или лингвистические наработки, или математические формулы, а непосредственно реальные государственные дела. Предполагающий иное должен был совершить кардинальный грех против строгого реализма Андерсона, предлагая посредников между мыслителями и фактами, которые они рассматривали. Для Андерсона те вопросы, которые существенны для многих современных философов относительно роли концептуальных схем в понимании действительности, не были проблемами. Вещи, ситуации, процессы существовали в пространстве-времени, и обсуждение должно проявить внимание к определению истины таких вопросов.   

 

Андерсонне выражал беспокойства относительно его мирского успеха или академического продвижения, и осуждал несомненные факты защиты прав потребителей и приверженности прогрессу. Он написал весьма много, но издал мало в главных международных журналах, и некоторые из его наиболее важных работ были опубликованы в малоизвестных журналах. Международная репутация Андерсона среди профессиональных философов небольшая, потому что он издавался почти исключительно в австралийских журналах. Некая систематическая демонстрация его взглядов доступна в собрании его статей 1962 г, сопровождаемая очень ясным философским резюме его позиции Пассмором Ранее (I957) он показал, что философские источники позиции Андерсона лежат в ранних реалистических концепциях У.Джеймса, У.Т. Марвина, Р.Б. Перри, и что наиболее важно, С. Александера.

 

Андерсон вдохновлялся древними греками, особенно Гераклитом, и восхищался объективным отношением досократиков, которое он противопоставлял антропоцентрическим, субъективным беспокойствам пост – картезианской философии. Гегель уважался за возможности его мысли. Дж.Мур, Рассел и Александер были достаточно критически адаптированы. Среди тех, кто так или иначе повлиял на его мысль, кроме названных, были Сорель, Хилари Беллок (Hilaire Belloc) и Джеймс Бурнхэм. Он осудил Оксфордский реализм Вилсона (Cook Wilson), потому что философия - всегда скептическая, критическая, но никогда не может претендовать на моральное руководство.

 

Защита академической свободы

Как профессор кафедры Challis философии Сиднейского университета, Андерсон был непримиримым борцом за принципы академической свободы от авторитарного вмешательства. «Моя оппозиция идеализму в философии, - писал он, - тесно связана с моей оппозицией капитализму». Андерсон порицался Сенатом Сиднейского университета в 1931 после критики роли военных памятных дат в освящении войны. В 1943 он порицался Парламентом Нового Южного Уэльса после его утверждения, что религия не должна иметь никакого места в школах. Он основал и был президентом Сиднейского университетского Общества свободной мысли (Freethought Society), которое работало с 1931 до 1951 гг.

 

 В то время, когда философы были убеждены, что они выиграли спор кардинально, Фрэнклин, исследуя положение дел и нюансы, считает, что философы, возможно, действительно развратили молодёжь. Эта ученая дискуссия началась в 1958 когда доктор V.J. Kinsella, преподаватель Академии Святого Фомы, в качествеоппозиции университетским эмпирикам издал работу «Эмпиризм и Свобода» (Empiricism and Freedom), утверждая, что эмпиризм Андерсона имел радикально развращающее влияние.[585] Он хотел, чтобы полиция нравов исследовала кафедру философии. Часть его книги озаглавлена «Сидней Джона Андерсона и альтернативы» - то есть, эмпиризм и материализм против схоластики и идеализма. Томисты Сиднея были удручены смертью в 1979 ее основателя, харизматического Доктора Остина Вудбери (Austin Woodbury). Однако средневековая схоластика продолжила питать современные дискуссии по эвтаназии и аборту, что помогло становлению казуистики, теперь названной «прикладная этика».

 

Сенат университета, признавая, что он не может уволить профессора Challis, стремился уменьшить влияние Андерсона, создав новую кафедру «Моральной и политической философии», на которую был назначен Алан Стоут (Alan K. Stout). Однако эта тактика дала осечку, когда Стоут немедленно признал гений Андерсона и стал одним из его самых устойчивых поклонников. Результат состоял в том, что Сидней получил второго престижного и представительного философа.

 

Андерсон был человеком, который устанавливал повестку дня, и устанавливал тон интеллектуального обсуждения философских проблем в Сиднее. Андерсон, как и Делез, редкие среди философов, у которых их работа, кажется, немедленно полезной, чтобы думать о времени и пространстве каждодневной жизни. Оба были общественными деятелями, а их исследования использовались специалистами во многих областях гуманитарного знания. Возможно, это связано с тем, что и Андерсон, и Делез формовали понятия из потока времени, а не из идеальной сетки пространства категорий. [586] Вот почему интерес Андерсона к Марксу и Фрейду не был полностью необычен для того времени; то, что он сделал с их работами, было несвоевременно. Андерсон видел в обоих авторах позитивный процесс прорыва новаторских концепций в объединенный и рациональный порядок общест