Отметим формальные изменения в западном марксизме

.

Отказ от исследования экономических и политических структур сопровождался смещением центра тяжести европейского марксизма к философии. Наблюдается полное преобладание в западной традиции профессиональных философов и усиление академизма теории, создаваемой в новую эпоху. Произошло перемещение марксистской философии в университеты (профессорами были Лукач, Лефевр, Гольдманн, Корш, Маркузе, Делла Вольпе, Адорно, Колетти и Альтюссер).

 

Решающее событие - запоздалое открытие ранней работы Маркса «Парижских рукописей 1844 года» (опубл. впервые в Москве). Расшифровывал их Лукач под руководством Рязанова. Рукописи показали ключевое значение философских основ исторического материализма на всех стадиях работы Маркса. В Париже отвечал за перевод Лефевр (написал книгу «Диалектический материализм» на их основе), как и Сартр («Материализм и революция» в 1947). В Италии Делла Вольпе публикует на итал. яз. «Парижские рукописи» и «Критику гегелевской философии права».         

 

Формируются марксистские эпистемологические принципы систематизированного объяснения мира – принципы, которые сам Маркс четко так никогда и не изложил. Главное они посвятили время дискуссиям о методе, которомуМарксни на одном из этапов эволюции своих взглядов не уделял внимания. Открыла эту дискуссию книга Лукача «Марксизм и Философия» (1923). Затем вышли – «Разум и революция» Маркузе, «Разрушение разума» Лукача, «Логика как позитивная наука» (Логика как историческая наука) Делла Вольпе, «Проблема Метода» и «Критика диалектического разума» Сартра, «Негативная диалектика» Адорно, «Читать Капитал» Альтюссера. Язык этих работ становится все более профессионально философским и непонятным для публики. Особенности их публикаций: у Лукача - перегруженная академичность, у Грамши - загадочная отрывочность, у Беньямина – афористическая краткость и уклончивость, у Вольпе - непостижимый синтаксис и самоцитирование, у Сартра - лабиринт неологизмов.

 

Характерная черта западного марксизма, – последовательно возникавшие в работах классиков разновидности того или иного европейского идеализма, под чьим влиянием он находился. Ф.Лентричиа называет их «стереофоническими сиренами идеализма». Широкий диапазон – от принятия идей до отказа от них, от заимствования – до критики. Лукач демонстрирует влияние Вебера и Зиммеля. Дильтея и Ласка, Грамши- Кроче и Де Санктиса, Франкфуртская школа - Фрейда, Гуссерля, Хайдеггера, Сартр - Гуссерля и Хайдеггера (его работа по Флоберу). Работа Альтюссера была задумана как принципиальная критика и полемика с Грамши, Лукачем, были заимствования у Башляра, Кангийема, Лакана (симптоматическое чтение), у Фрейда, структурализма. Башляр воодушевлял Лефевра, Сартра и Маркузе. Маркузе в ранний период (1928-1932) пытался объединить экзистенциализм Хайдеггера, диалектику и исторический материализм под знаком экзистенциализма, что дало право Хабермасу назвать Маркузе «первым Хайдеггер-марксистом». Однако философская генеалогия обязательно уходила в домарксистский период.

 

По сути западный марксизм берет свое начало с двойного отрицания философии Энгельса - со стороны Корша и Лукача – «Марксизм и философия» и «История и классовое сознание» соответственно. После того, как заслуги Энгельса были отвергнуты, стала более очевидной ограниченность наследия Маркса и возникла необходимость дополнить его. Мало отозвалась фраза Маркса из Тезисов о Фейербахе - не объяснять, а изменять мир. Для западно-марксистской философии исключалась возможность революционного единства теории и практики, которого требует 11 тезис о Фейербахе. Маркс никогда не занимался анализом или стремился преодолеть всю прежнюю этику, метафизику, эстетику и даже не касался многочисленных коренных проблем классической философии. Вот почему и существуют постоянные попытки установить связь с домарксистскими философами.

 

Первую новую интерпретацию марксизма, сыгравшую существенную роль, представил Лукач. Предложил новое толкование Гегеля, которого не изучали широко во втором Интернационале, кроме как утратившего влияние предшественника Маркса. Он возвысил Гегеля и сделал доминантной фигурой в предыстории мысли Маркса. Главное же в том, что он заимствовал у Гегеля два теоретических тезиса. Речь идет о концепции пролетариата как «идентичного субъект-объекта истории», чье классовое сознание преодолевало проблему социальной относительности знания, и о тенденции рассматривать «отчуждение» в качестве внешней объективации человеческой объективности, обретение которой вновь было бы возвращением к первоначальной внутренней субъективности, что позволило Лукачу относить достижение рабочим классом истинного сознания самого себя ко времени совершения соц.революции. Сам он спустя сорок лет назвал эту работу попыткой «перегегельянить Гегеля». В дальнейшем он пытался неоднократно открыть категории теории Маркса в теории Гегеля, а не вводить категории Гегеля в марксизм. (Молодой Гегель -1938- указывает на прямую преемственность и установлено на прочтении Рукописей 1844 г.).

 

Маркузе три года спустя публикует «Разум и революцию», с подзаголовком – «Гегель и подъем социальной теории» – это была первая попытка провести марксистский анализ всего развития мысли Гегеля во всех ее фазах с т.зр. подготовки и предпосылки работы Маркса.[116] Сартр пересмотрел эту оценку и придал вес философии Кьеркегора как нейтрализующей влияние Гегеля на марксизм. По его мнению, Маркс преодолел антиномию Кьеркегора и Гегеля, но марксизм превратился в застывшее неогегельянство в ХХ в. Вольпе в Италии критиковал гегелевскую философию заявляя, что мысль Маркса представляет собой полный разрыв с Гегелем. Место Маркса он усматривает в нисходящей линии от Аристотеля через Галилея к Юму; все они в свое время критиковали гипостазис, так же как Маркс по отношению к Гегелю. Ученик Вольпе Колетти написал систематизированную работу против гегельянства «Гегель и марксизм»- Гегель бы христианским интуитивным философом, а основная задача его - уничтожение объективной реальности и принижение разума в угоду религии, т.е. он – антипод Маркса. Подлинным предшественником Маркса – является Кант, который предвосхитил тезис материализма о не сводимости бытия к мышлению. Вольпе и Колетти утверждали, что Маркс не осознавал, что опирается в своей политической теории на Руссо. Альтюссер не затрагивал понятийный аппарат Маркса и включил всю домарксистскую философию в марксизм. Предшественником Маркса объявлялся Спиноза, как беспрецедентная теоретическая революция в истории философии. Альтюссер заимствовал новые марксистские понятия из Спинозы, даже скрытый монизм его, объединяющий два полюса этого дуализма. Альтюссерианская «всеобщая сущность производства» - общая для мышления и бытия, была переводом максимы Спинозы (порядок и связь идей есть то же самое, что и порядок, и связь вещей). Радикальное устранение философской проблемы критериев знания и истины также следовало монизму Спинозы.

 

Точно так же центральная концепция «структурной причинности» способа производства в работе «Читать Капитал»- было секуляризированной версией представления Спинозы о боге как о кауза имманентс. Он систематически вводит идеи Спинозы в исторический материализм. Относительное безразличие Спинозы к истории заставило Альтюссера дополнить свою идею о философской родословной Маркса второй линией наследования от Монтескье (который открыл концепцию социальной тотальности), чтобы установить между ними связь, подобную той, что обнаружилась между Кантом и Руссо в генеалогии Колетти. Гольдманн избрал Паскаля в качестве ключевого предшественника диалектического материализма в книге «Скрытый Бог», Лефевр – Шеллинга в качестве философской предтечи. Адорно и Хоркхаймер ввели в марксизм концепцию Шеллинга «падшей природы». Маркузе обратился к эстетизму Шеллинга. У Грамши - заимствования Макиавелли. Сама революционная партия превращается в современный вариант «государя» с единоличной властью. Проблема исторического блока пролетариата и крестьянства рассматривается у него через призму прообраза его планов в отношении флорентийской народной «милиции». Типология государственных систем основывается на его триаде: территория, власть, согласие.

 

Подобные расхождения в значительной степени способствовали поддержанию внутренней жизнеспособности и разнообразию этой традиции. Для западного марксизма характерно то, что он сам никогда точно или в какой-либо степени не определял свой собственный интеллектуальный ландшафт. Но самая поразительная черта - отсутствие с 1920 г. в ней интернационализма, как и радикальный отход от канонов марксизма. Западные марксистские теоретики не участвовали в международных спорах. А если у них и есть упоминания о своих собратьях, то как небрежные замечания Сартра в адрес Лукача, разрозненные ссылки Адорно на Сартра, ожесточенные обвинения Колетти против Маркузе, полное отрицание Альтюссера со стороны Вольпе, или «ответы» Альтюссера Джону Льюису. Нет ни одного обстоятельного обсуждения между мыслителями-марксистами разных стран и континентов, или конфликта между школами. Хотя обсуждения внутри итальянских («Ринашита» 60-е гг. по поводу концепции Делла Вольпе) или французских (по поводу теорий Лефевра, Гароди, Альтюссера) марксистов проводились.

 

Предпринимались попытки четкого разграничения линий в западном марксизме – в 60-е гг. Альтюссером и Колетти. Оба свелись к объединению всех других систем, кроме своей собственной, в единый философский блок и отрицание этого конгломерата как восходящего к Гегелю. Непосредственное отношение к Марксу имеют только их работы, утверждали они.

 

Было толкование Альтюссером всей традиции как историзм (Лукач, Корш, Грамши, Сартр, Гольдманн, Вольпе, Колетти). Это идеология, в которой общество становится круговой и экспрессивной тотальностью, история – однородным потоком линейного времени, философия – самосознанием исторического процесса, классовая борьба - битвой коллективных «субъектов». Капитализм - универсумом, характеризующимся главным образом отчуждением, а коммунизм – состоянием подлинного гуманизма вне отчуждения. Большинство этих тезисов исходит от Гегеля, а научная теория истмата – результат разрыва с ним Маркса в Капитале.

 

Колетти, раннего Лукача, Адорно, Маркузе, Хоркхаймера и Сартра объединяли общие нападки на науку и отрицание материализма, что коренилось в утверждении о том, что противоречие есть принцип реальности, а не разума – при том, что диалектический материализм, которого придерживались Лукач и Альтюссер, был лишь натуралистической разновидностью того же с крытого идеализма. Оба были производными метафизической     критики мышления Гегеля, целью которой было философское уничтожение материи.

Гегель и Маркс

Школы Делла Вольпе и Альтюссера имели общие черты – враждебность к системе Гегеля. Подчеркивается решительно научный характер «Капитала» Маркса. Непримиримость типологий Колетти[117] и Альтюссера. Тема отчуждения была заклеймена Альтюссером как архигегельяская, а ее отрицание – была предпосылкой научного материализма. Колетти, критикуя Гегеля радикально и глубоко, считал концепцию отчуждения центральной в работе зрелого Маркса и в исторического материализме как науке. Пересечение линий иногда далеко отстоит от марксизма по сути. Критика Альтюссера была направлена против Сартра, доминировавшего во Франции в 60-х годах. Колетти в основном критиковал Франкфуртскую школу и рассматривал двойственность марксизма как науки и революции. Есть парадоксальное сходство между Альтюссером и Адорно, хотя они совершенно непохожи. У Адорно марксизм – крайняя форма отказа от рассуждений о классах и политике, о которых больше всего рассуждал Альтюссер. Но мотивы работы «Негативной диалектики» (1966) и «Читать Капитал» (1965) Альтюссера схожи, как и Колетти «Гегель и марксизм» (1969). Адорно явно утверждает абсолютную гносеологическую первичность объекта, отсутствие всеобщего субъекта истории, пустоту концепции «отрицания отрицания». Альтюссер осуждал культ работ молодого Маркса в ущерб «Капиталу», антропоцентристские концепции истории и мягкую риторику гуманизма, сопутствующую им (Ответ Джону Льюису, 1973; Элементы самокритики, 1974); мифы о труде как источнике единственном общественного богатства в отрыве от материальной природы, его неотъемлемого компонента. Он утверждал, что теория есть форма практики, а сама практика –в высшем смысле теоретическое понятие. Здесь нет материалистической теории единства теории и практики.[118] Дополнительные связи каждого теоретика с различными течениями в современной буржуазной культуре углубляет проблему сходства и расхождения между западными марксистами.

 

Можно говорить и о двусмысленности в отношении западных марксистов к коммунизму, что нашло свое яркое интеллектуальное отражение в трудах Сартра. Не будучи членом компартии, он делал попытки развить практику марксистского политического вмешательства в ход классовой борьбы во Франции и в других странах мира и ее теоретической интерпретации. Это привело его к созданию серии полемических очерков «Коммунисты и мир», к последовавшему в результате этого разрыву с Мерло-Понти, к знаменитым статьям о сталинизме 50-х годов, а затем к написанию «Проблем метода» и «Критики диалектического разума». Но он столкнулся с трудноразрешимыми философскими проблемами отношений между структурой и субъектом, попытавшись создать «всеохватывающую тотализацию» антагонистических видов практики, которая должна была стать основой единства «множества противоречивых эпицентров действия». Очерк «Социализм, который пришел с холода» (1968), Сартра стал некрологом чехословацкому эксперименту.[119]

 

Проблема отношения между марксизмом и Гегелем по мнению итальянских марксистов стала ключевым вопросом в том постоянном пересмотре собственной феноменальной формы, который должен проделывать теоретический марксизм при подходе к конкретным проблемам определенной исторической фазы классовой борьбы. «Соотносить Маркса с Марксом» - это не филологическая операция, а классификация теоретических методов и самих теорий в данный конкретный период. Возврат к Марксу означает постановку вопроса о значении тех орудий и методов, которые дали классики, а также о значении различных идеологических форм марксизма, выработанных на Западе начиная с 30-40-х годов. Джузеппе Вакка следующим образом характеризует и критикует их.[120] Во-первых, это марксизм историцистский, чьи категории и чей способ понимания отношения между субъектом и объектом (между классовой инициативой и историческим развитием) в общем оказываются ограничены проблематикой партии, представляют партию как субъект революции и сводят к этому все богатство и все теоретические и аналитические возможности исторического материализма, чье содержание определялось объективным уровнем классового антагонизма. Во-вторых, марксистский гуманизм или гуманистический марксизм конца 50-х, как неудачная попытка разрешить проблемы сталинизма. Недостатки и противоречия этого течения, быстро исчерпавшего себя и не получившего отклика в странах восточной Европы, в марксизме объясняются его корпоративным характером. Оно ставит проблематику социализма, исходя главным образом из исторического опыта обществ переходного периода; видит в интеллигенции главную силу и выделяет ее в социологическом плане; отделяет проблематику социализма от конкретной проблематики организации и развития производительных сил, как на Западе, так и в переходных обществах. Третья феноменальная форма марксистской теории - сциентизм, который поставил проблему научного определения теории, но при решении изолировал вопрос о методе и устранил классовую критику на уровне науки (ставил проблему научности в соответствии с традицией, окрашенной спиритуализмом и идеализмом).

 

Каждая из этих феноменальных форм теоретического марксизма исходило из проблемы Гегель-Маркс, что выводило на проблемы специфической роли исторического материализма, проблемы диалектики форм сознания и буржуазных институтов, законы развития буржуазной цивилизации, чьей сутью было не ее позитивные ценности и ее институты, а их противоречивость, хотя они были выражены в форме логического опосредования реальных противоречий.

 

С другой стороны С.Тимпанаро в «Мыслях о материализме» пишет, что грамшианцы, тольяттинцы, гегелевско-экзистенциалистские марксисты, марксисты неопозитивистские, фрейдистские, структуралистские, несмотря на все их глубокие разногласия, сходятся в одном – в боязни малейшего подозрения о их связи с вульгарным или механистическим материализмом. Из-за боязни этого подозрения они вместе с вульгарностью и механицизмом (посредством диалектики историцизма, марксистского гуманизма или соединения марксизма с эмпириокритической и прагматистской эпистемологией) отбрасывают прочь и материализм как таковой.[121]