Австромарксизм и франкфуртская школа

 

Возросла поляризация между коммунизмом и социал-демократией. Австро-марксистская школа возникла в начале ХХ в. (Макс Адлер, Карл Раннер, Рудольф Гильфердинг, Густав Энштейн, Отто Бауэр, Фридрих Адлер), которые были объединены характером своей научной деятельности, когда Штаммлер, Винтельбанд и Риккерт критиковали марксизм с точки зрения философии. Брауэр в двадцатые годы стал вождем австрийской партии, Раннер два раза назначался президентом, а Гильфердинг был министром финансов в двух социал-демократических правительствах в 20-е гг.

 

В философии они находились под влиянием неокантианцев, так что пытались вырабатывать, как Макс Адлер, новые гносеологические и научно-теоретические основания марксизма. Гильфердинг - Финансовый капитал (1910). Все они учились в основном у проф. государства и права при Венском ун-те Карла Грюнберга (1861-1940), который наряду с А.Лабриолой, был первым проф. Марксистской ориентации. Марксистский исследовательский институт и был возглавлен Грюнбергом. Один из участников Феликс Й. Вайль был сыном мультимиллионера. Его отец и выдал 120000 марок на открытие (1924) «Институт социальных исследований», который сотрудничал и с Давидом Рязановым. Была издана «История буржуазного общества» Карла Августа Виттфогеля (1924) и несколько работ по азиатскому способу производства.

 

После болезни в 1927 Грюнберг оставляет институт, затем его возглавляет Фридрих Поллок и с 1931 Макс Хоркхаймер (1895-1973). В журнале «Архив истории социализма и рабочего движения» публикуются работы Корша, Лукача, Д.Рязанова, Г.Гроссмана (Закон накопления и крах капиталистической системы, 1929). С новым руководителем тесно работают теоретик музыки Т.Адорно, литературоведы Леонид Левенталь (Об общественном положении литературы, 1932), Вальтер Беньямин, психоаналитики Эрик Фромм и Герберт Маркузе, политолог Франц Нейман. Основан (1932) «Журнал социальных исследований». Первые проблемы, которые исследовались – соотношение между различными областями культуры, их независимость друг от друга и закономерности их изменения. Теоретик-критик ищет путь рационального развития общества, где нет эксплуатации. Все они нашли пристанище после 1933 г. в Колумбийском университете Нью-Йорка. После окончания войны вначале Адорно, Хоркхаймер, Поллок, а затем А.Шмидт, О.Негт и Ю.Хабермас вернулись во Франкфурт.

 

Основы критической теории Франкфуртской школы[122] отчасти напоминали взгляды Лукача на марксизм, поскольку относились к общественной науке (и к науке вообще), как к чему-то существующему в обществе, а не находящемуся вне его. Наука - это нечто, что тоже участвует в создании социальных условий, в которых живут люди, поэтому они критиковали веру позитивистов в абсолютную объективную науку. У Лукача классовое сознание пролетариата и его практическая революционная деятельность выражали правильную общественную теорию, и эту теорию несла партия пролетариата.

 

В работе «Диалектика просвещения» (1947) Хоркхаймер и Адорно утверждают, что вера периода просвещения в способность разума создать лучшее и более свободное общество должна быть поставлена под сомнение. Разум обратился в свою противоположность, в неразумность и гнет. Он стал техничным скорее, чем критичным. Он стал инструментальным. Индивид перед лицом экономических сил сверхпотенции есть ничто, служа аппарату, системе он исчезает. Еще в 1931 г. в «Актуальности философии» Адорно утверждает, что никакой разум не смог бы найти себя в реальности, порядок и форма которой подавляют любую претензию разума. В «Трех очерках о Гегеле» (1963) и «Негативной диалектике» (1966) он делает выбор в пользу Гегеля как диалектика (особенно в Феноменологии духа), но не систематика. Диалектике синтеза и примирения он противопоставляет диалектику отрицания, отрицающей тождество реальности и мышления (иллюзии, ставшей причиной неудач традиционной метафизики). Только принцип недождественности дает возможность говорить осмысленно о реальности. В мире после Аушвица и философский текст полон лакун и контрастов, что трудно не приписать демонической слепоте. Разум не улавливает реальность, ибо реальность не есть разум. Критика тождественного тяготеет к Объекту. Негативная диалектика должна перевернуть ложную уверенность философских систем и привлечь внимание к индивидуальному. Негативная диалектика должна перевернуть ложную уверенность философских систем и актуализировать индивидуальное. Она материалистична, ибо реальность не есть нечто рациональное, а разорванное и неуспокоенное. При примате объективного дух неспособен организовать реальность. То, что неподвластно усмирению духом (негативный элемент) становится движителем демистификации. Идеалисты пытаются заставить замолчать реальность силой идей, а необходимо «разговорить» реальность, чтобы покончить с абстрактностью идеалистических систем, схемами, решающими, что важно, а что нет. Важное и второстепенное формально повторяет иерархию ценностей доминирующей практики. Негативная диалектика пытается развить философскую и политическую тотальность в пользу различий индивидуального и качественного плана. Порочной культуре необходимо противостоять. Так «негативная диалектика» становится критической теорией общества, а идеализм, неокантианство, неопозитивизм, феноменология, экзистенциализм, догматические формы марксизма, которые он отвергает, демонстрируют ложные образы реальности.

 

Хоркхаймер еще в 1939 г. утверждал, что прибыль и планирование порождает репрессии, фашизм. Хоркхаймер собирает толпы на лекции. Группу называют «кафе Маркс», затем «Кафе Макс». Рассматривая этапы развития капитализма от классического либерализма (рыночного) до государственного монополистического, разрушающего рыночный механизм и насаждающего тоталитаризм, он отмечает, что начиная с 1789 г. путь прогресса таил в себе тенденцию фашизма. Равный и эквивалентный обмен закончился абсурдом тоталитарного порядка. Логика структуры индустриального общества заменила плановый принцип прибылью, положив в основание этого общества понятие рациональности («Затмение разума. Критика инструментального разума. 1947), так что коммунизм, как госкапитализм, оказался заурядной версией авторитарного государства. Исследование исторической логики западной цивилизации и инструментального разума приводит его в «Диалектике Просвещения» к выводу, что эмансипация человека может обернуться эпохой варварства. Неотделимый от природы цивилизованный разум породил болезнь господства над природой, что в итоге сделало человека инструментом, ибо техника, расширяя горизонты мысли и действия, лишает человека автономии, силы воображения и независимости собственного суждения. Прогресс угрожает разрушением идеи человека и философией индустриального общества становится философия субъективного (расчетливого) разума, при котором мышление не более чем инструмент социальных действий. Тогда как объективистские философии оказались несостоятельными, массовая культура навязывает неадекватный образ жизни, «продуктивность» соизмеряется с пользой, так что разум доложен разоблачить свое неподлинное бытие. Закономерно, что Хоркхаймер в «Ностальгии по совершенно Иному» (1961) заявляет, что социальное положение пролетариата улучшается и без революции, что существует и непролетарская солидарность, что наша конечность не доказывает существования Бога, а теология стала выражение ностальгии по справедливости, так что у философа остается одна задача – критика существующего порядка бездушной социальной организации.

 

Герберт Маркузе (1898-1979) считает, что культура, или цивилизация, подавила человеческие инстинкты («Эрос и цивилизация», 1955): трансформировала принцип удовольствия в принцип реальности, что сделало инстинкты превратностями психического аппарата цивилизации (по Фрейду), а человека «организованным Я». Освобождение от прошлого не заканчивается примирением с настоящим. Науку и технику можно трансформировать путем бунта и «раскрепощения чувственности». «Поиски утраченного времени» приводят к торжеству освобожденного эроса – радости практики в игре и фантазии, поисками нерепрессивной цивилизации. После критики «Советского марксизма» (1958) выходит его «Одномерный человек» (1964), показывающая человека в тоталитарном обществе одного измерения, без оппозиции, когда технический универсум стремится стать политическим универсумом и превратить природу в простой объект подавления. Развитие капитализма изменило структуру и функции классов, рабочий класс, интегрированный системой, потерял роль трансформирующего исторического фактора, так что борьба за обновление не может идти путем, указанным Марксом.[123] В итоге в «Очерке об освобождении» (1969) он заявляет, что необходимо соединить социально-экономическую и экзистенциальную революцию.

 

Наследником франкфуртцев является в наше время Ю.Хабермас (1929 г.р.), который работал с Э.Ротхакером, Хоркхаймером, Т.Адорно и с социальным философом марксистской ориентации В.Абендротом. Круг источников, синтезированных в его теориях, чрезвычайно широк. Это марксизм в классической форме и Франкфуртской школы, теория рационализации М.Вебера, когнитивная психология Ж.Пиаже, феноменологическая традиция Э.Гуссерля, А.Шюца и Т.Лукмана, психоанализ З.Фрейда, теория социальных систем Т.Парсонса, идеи интеракционизма Дж.Г.Мида, концепция солидарности Э.Дюркгейма, теория языка Сёрля, К.Гумбольта, Витгенштейна, идеи аналитической философии и Деррида, К.Леви-Стросса и Ш.Годелье. Автор почти тридцати монографических сочинений (среди них «Структурные изменения общественности» (1962), «Логика социальных наук» (1967), «Познание и интерес» (1968), «Реконструкция исторического материализма» (1976), «Теория коммуникативного действия» 2 тома (1981), «Постметафизическое мышление» (1988), «Включение Другого. Очерки политической теории» (1997)). Постоянно дискутирует: с немецким студенческим движением в 60-х, о позитивизме с последователями К.Поппера, с Г.Г.Гадамером о герменевтике, Н.Луманом о теории систем, о постмодернизме с Дерридой и Рорти и т.д.

 

Испытав сильное влияние Маркса и марксизма, он приобщился к традиции Франкфуртской школы как «бескомпромиссный ревизионист», однако, сразу стал отходить от их толкований, полагая, что философия должна участвовать в политических дискуссиях, философски осмысливать политические процессы. Соглашаясь с Марксом относительно труда и языка, как главных факторов антропогенеза, отделяющих человека от животных, он полагает, что Маркс гиперболизирует значение труда (ловушка инструментального рассуждения), забывая о роли языка (который возвышает нас над природой), коммуникации и моральных установках, которые решительно выделяют человека из животных. Примат экономики недостаточен для объяснения развития современной эпохи, что дает ему основание переформулировать идею способа производства: каждый тип общества управляется своим собственным институциональным комплексом.

 

Доминирующими и определяющими чертами современного этапа (в котором формируется понятие «общественности»), для Хабермаса, выступает «логика развития» человеческого сознания, господство инструментального знания (уже достигшего критической отметки) и технократического мышления, когда прогрессирующий рационализм общественных решений и компьютеризация демонстрируют неадекватность социолого-экономических, классовых марксистских установок в понимании общества.[124] Соединение теорий социального действия и социальной структуры, по его мнению, призвано разрешить современные проблемы. Однако Хабермас допускает двойное упрощение, сводя действие к взаимодействию и рассматривая любое взаимодействие как эквивалент «коммуникативного действия», при этом не определяя четко механизм эволюционных изменений, сводя политическую сферу к простым коммуникативным связям, повторяя структурных функционалистов в разграничении системной и социальной интеграции.

 

Хабермас против объединения разноречивых оригинальных авторов в франкфуртскую школу, хотя признает эту связь генетически и обращается по мере надобности к идеям Хоркхаймера, Адорно и Маркузе. Он полагает, что афористически фрагментарная мысль Адорно дистанцировалась от науки. Критическая теория общества не приняла теоретические импульсы, развившиеся в социальных науках и аналитической философии, не примкнула к этим разработкам, сузила рамки до критики инструментального разума и не смогла дать непротиворечивого осмысления своих нормативных основ. Это и послужило основанием для разработки теории коммуникативного действия, т.е. действия, притязающего на значимость. Как критик капитализма (наподобие старших франкфуртцев), который, по его мнению, не способен реализовать тот социальный, культурный и нравственный потенциал, предоставленный современной историей в его распоряжение, он до 80-х гг. возлагал надежды на реформирование реального социализма. В «Теории коммуникативного действия» в области социологии к Марксу он добавляет Вебера, Дюркгейма, Мида, а в центр ставит категорию «жизненного мира», как нетематизированный горизонт значений, который составляет основание жизненного опыта индивида. Социальная эволюция (развитие познавательных способностей человека в его отношении к миру в своих сущностных чертах) повторяет, по Хабермасу, стадии развития мышления, описанные Ж.Пиаже. Ю.Хабермас выделяет пять стадий социальной эволюции: мифопоэтическая, космологическая, религиозная, метафизическая и современная, как способы миропонимания, отражающие процесс децентрализации на филогенетическом уровне. Эволюция жизненного мира дифференцирует изначально неразрывное единство опыта, постепенно в нем выделяются структуры, управляющие соотнесением опыта к трем относительно независимым сферам: объективному, социальному и субъективному мирам. Лингвистические выражения, эксплицитно соотносимые с моментами опыта, конституируют мир социального действия. Свою роль выполняют описания, предписания, экспрессивные выражения, оценки. В современных условиях он выделяет четыре идеальных типа социального действия: стратегическое, нормативное, драматургическое, коммуникативное. Социальная действительность имеет аспекты жизненного мира и системы, что формально разводит сферы социального воспроизводства (материальной и символической) и разные типы интеграции (системный и социальный).

 

В настоящее время исследователи выделяют, согласно Хабермасу, четыре фактора развития современного общества, которые восстают против Маркса. 1) Государство и общество взаимопроникают и взаимоотрицают друг друга, так что отдавать экономике преимущественное право при рассмотрении общества не стоит. Ортодоксальное связывание базиса и надстройки неприемлемо. 2)Рост материального уровня населения говорит о том, что интерес общества к освобождению в экономических терминах узок и недостаточен. На смену «телесной» эксплуатации пришло психосоциальное обнищание, а открытое насилие переросло во вмешательство с сознание индивидов. 3)Исчез носитель революционных устремлений, а с ним утратила свою роль и марксистская теория революции. 4) Хабермас упрекает Маркса в невнимании к возможностям «политической модификации рыночного экономического механизма». Он учел новейшие изменения капитализма, его стабилизацию и стал критиковать «колонизирующее воздействие» капитализма в сферах дружбы, семьи, соседства, обучения, воспитания, культуры, неформальных объединений и т.д. Демократия в его понимании должна быть тесно объединена с нравственностью, философия общества и политики – с этикой нового типа.[125]

 

По оценке западных авторов наиболее впечатляющей и неожиданной теорией была концепция взаимоотношения между человеком и природой, предложенная Франкфуртской школой. Ее начало в натурфилософии Шеллинга. Его религиозно-мистическая доктрина была переработана в светскую диалектику просвещения Адорно и Хоркхаймером. В марксизме господство человека над природой возрастает по мере развития производительных сил и придет в итоге к установлению «царства свободы». Они эту теорию превратили в негативную. Разрыв человека с природой не привел его к возвышению и к эмансипации. Это господство было достигнута ценой социального и психического разделения труда, что навлекло на людей большее давление, появлению классов, подчинение социальному порядку в виде второй природы. Да и структура разума как предпосылка развития цивилизации была построена на подавлении природы в самом человеке, что привело к психологическому разрыву между ergo (я) и Id (подсознанием). В свою очередь стал возможен рациональный контроль над его спонтанными импульсами. Усовершенствование разума, воплощенное в логике и науке, медленно, но верно свело мир вокруг человека к обычным квантифицированным объектам манипулирования, стерев различия между материальными объектами и когнитивными концепциями до их практического отождествления. Возвращение подавленных инстинктов постепенно обрело философскую форму в эпоху Просвещения, когда саму природу стали активно отождествлять с Разумом, а политическую форму в фашизме. Именно на этом этапе пещерное варварство взяло реванш у цивилизации, которая тайно сохранила его, жестоко отомстив поруганной природе разума. Но в итоге амбиции попраны - общество будет не господствовать с природой, а искать примирение с ней. Будет признано их уязвимое родство. «Падение» природы приостановится как вне человека, так и внутри его.

 

Маркузе при этом особенно выделяет инстинктивную природу - сексуальное либидо- эрос. Удовольствие и Танатос – должны быть согласованы с принципом реальности внешнего мира. Эмансипация человека и природы сольются в эротическом освобождении. Это и полиморфное освобождение сексуальности, но и распространение либидного потенциала на сам труд и социальные отношения, что придаст всей практике умиротворенного существования чувственные качества эстетической игры. Сублимация перестает подавлять, а эротическое удовольствие будет свободно пронизывать всю общественную жизнь, Человек и природа сольются, наконец, в гармоническом единстве субъекта и объекта. Это отличает Маркузе от Адорно, который не предлагает подобных чувственных решений проблемы.

 

Согласно Маркузе, действительный ход истории и отрицает ее возможный результат. Все поставлено на коммерческую основу. Это настигло даже искусство. Развитие производительных сил стало инволюцией, а изобилие позволило капитализму интегрировать пролетариат в монолитный социальный порядок подавления и конформизма, в котором он перестал себя ощущать отдельным и эксплуатируемым классом. Демократия просто превратилась в личину, прикрывающую господство терпимости, в гибкое орудие манипулирования в гомогенной системе, в которой массы, лишенные негативного сознания, механически сами себе выбирают правителей и хозяев.

 

Идеи Фрейда для разработки нового направления в марксизме использует не только Маркузе, но Альтюссер, который позаимствовал концепцию бессознательного для создания новой теории идеологии. У него идеология не имеет истории, она бессознательна, неизменна по своей структуре и действию в человеческом обществе. Идеология – набор мифических и иллюзорных представлений о реальности, выражающих воображаемые отношения людей к реальным условиям своего существования и присущих их непосредственному опыту. Вечность идеологии как сферы переживаемых иллюзий, обусловлена ее социальной функцией, направленной на объединение людей в общество, адаптируя к месту, общественной структуре, которое задано господствующим способом производства. Спиноза об этом писал в связи с религией и его наблюдения намного глубже, чем Маркса. С другой стороны, есть бессознательное психическое, что можно назвать или отнести к идеологии.

  В идеях Сартра можно найти любопытное сходство с положениями Альтюссера. Но он больше всего разрабатывает концепцию «нехватки» (недостаточность, нищета, бедность). Термин ввел в Просвещение итальянец Гальяни (у него стоимость есть соотношение между полезностью и нехваткой), принял Рикардо и игнорировал Маркс. В неклассической экономической теории термин возник заново в ХХ в. Сартр считал нехватку «фундаментальным отношением» и «условием возможности» человеческой истории, условной точкой отправления и «пассивным двигателем» всего исторического развития. Не было единства изначального человека и природы, как предполагает Гальяни. Борьба с нуждой вызывает разделение труда и далее борьбу классов, а сам человек стал отрицанием человека. Насилие, бесправное угнетение и эксплуатация во всех существующих обществах есть всеобщая интернациональная нужда.

 

Не следует думать, что мыслительные усилия этих философов были просто спекуляцией. Наоборот, новые, сущностно важные темы, которые они ввели, отразили и предварили реальные и острые проблемы. Грамши говорил о гегемонии, а отражал будущую стабилизацию капитализма. Адорно о природе – обрели актуальность в экологических дебатах в кап. странах. Анализ сексуальности Маркузе- предчувствие самоинституциальных эротических организаций, эмансипации как расслабления, характерной для буржуазной культуры 60-х гг. Погружению Альтюссера в идеологию дала волна студенческих выступлений конца 60-х. Сартр наметил схему неизбежного формирования и разрастания бюрократии после социальной революции в отсталых странах.

 

Оптимизм марксизма сменился пессимистическим настроем. Грамши говорил о неясности исхода борьбы. Адорно и Хоркхаймер поставили под сомнение саму мысль о полном покорении человеком природы как «царстве свободы» вне капитализма. Маркузе обратился к утопической возможности высвобождения природы в человеке, чтобы отвергнуть ее решительно в реальности и сделать вывод, что промышленный рабочий класс интегрирован безвозвратно, видимо, в капиталистическую систему. Пессимизм Альтюссера и Сартра распространился на структуру самого социализма. Альтюссер - коммунизм окажется непостижимым для людей, живущих в этих условиях, вводя в заблуждение вечной иллюзией их свободы как субъектов. Сартр отрицал идею подлинной диктатуры пролетариата как неосуществимую и объяснял бюрократизацию социалистических режимов как неизбежный результат «нужды», устранение которой немыслимо в этом столетии.

 

Надо отметить и тот язык, на котором они писали. Для старой классической гвардии подобный язык немыслим. Для официального марксизма представители западной ветви были непонятны, ренегаты, а то и враги. Единой политико-теоретической деятельности не было, теоретики уединились в университетах, теория ушла от политики и экономики в сферу философии, что сопровождалось усложнением языка. Преобладание работ эпистемологического характера, по проблемам метода.

 

Вывод. Величие заслуг классиков нуждается в дополнительных доказательствах. Есть три круга проблем, в которых теория Маркса представляется наиболее уязвимой с т.зр. современного видения перспективы. 1) О его отношении к капиталистическому государству. Признано, что он не дал анализ демократии, недооценивал репрессивный характер «пацифистских» государств (Англии, Дании, США), ему не удалось дать стройное учение о классовой власти буржуазии. 2) Непонимание им многих особенностей более позднего периода Х1Х в. Он не уловил огромные сопутствующие изменения, сдвиги в международной государственной системе. Поражение революции 1848 г. привело его к ошибочному выводу о невозможности в будущем буржуазных революций из-за повсеместного страха капитала перед рабочим классом. Последние его годы жизни как раз и были шествием буржуазных революций (Германии, Италии, США. Японии и др.) и проходили они под знамением национализма, а не демократии, Он же предполагал устранить национальные различия в новой общности. Теоретические пустоты остались относительно национализма и нации. 3) Экономические идеи «Капитала» небезупречны. Заслуживает внимания теория стоимости, но игнорируется проблема исчисления самих затрат труда и превращение последних в цены, различие между производительным и непроизводительным трудом. Сомнительный постулат о тенденции нормы прибыли к снижению и постулат о постоянно увеличивающейся классовой поляризации между буржуазией и пролетариатом.

 

Ни одно из них не получило адекватного подтверждения. Первое подразумевало экономический крах капитализма, второе - социальный крах или из-за обнищания пролетариата, или его абсолютной численности. Ленин был еще и творцом политической практики. Он начал с политических репрессий, которые оправдывал. Начал карьеру с признания фундаментального исторического различия между Западной и Восточной Европой («Что делать?»). Его революционная стратегия не подходила Западу. Нет серьезного анализа деятельности Троцкого как теоретика марксизма, хотя общеизвестны его «перманентная революция», теория бюрократизации государства рабочих. Работы Троцкого были первыми настоящими марксистскими исследованиями о германском фашизме, становлении фашистской диктатуры. Он учитывал национальную специфику марксизма в ХХ веке. Наследники Исаак Дойчер (1907-1967), Роман Роздольский (1898-1967). Эрнст Мандель и его книга «Поздний капитализм» 1975, а затем «Второй спад» 1978, «Длинные волны в истории капитализма». 1978. Здесь надо указать на работы Гарри Бравермана «Труд и монополистический капитал» 1975, на «Теорию капиталистического регулирования» 1979 Мишеля Аглиетта и пять книг Николаса Пулантзаса, которые касались всего диапазона парламентских, фашистских и военных режимов капиталистических государств. Троцкизм сосредоточил усилия на политике и экономике. Проблемы нации и национализма особенно остры и сейчас.

 

Закончилось все одинаково удручающе. Один за другим, хотя и разными путями, крупные компартии упускали свои возможности. Итальянская компартия растратила себя в бесплодных попытках установить отношения младшего партнера с основной организацией итальянской буржуазии, Христианско-демократической партией, разочаровав своих сторонников тем, что не пришла к власти, к которой стремилась. Французская компартия, опасавшаяся своего социал-демократического партнера, разорвала Союз левых сил, когда он был еще достаточно сильной организацией, приблизив этим провал на выборах в 1978 г., и только ради того, чтобы через три года после этого войти в правительство с теми же социал-демократами, но уже ослабленной и на второстепенных ролях. Португальская партия, единственная, отвергшая еврокоммунизм, безуспешно пыталась захватить власть путем бюрократического путча и затем положила конец португальской революции. Испанская партия, которая была центральной силой в подпольном движении Сопротивления режиму Франко, сплотилась вокруг монархии, завещанной Франко, и только для того, чтобы обнаружить, что ее вытеснила и численно превзошла социалистическая партия, при диктатуре оставшаяся совершенно пассивной. Такое скопление неудач было деморализующим ударом для всех тех, кто мечтал о новом дне европейского рабочего движения после ухода с Юга старого режима.

 

Именно в этом заключался источник и смысл так называемого «кризиса марксизма». Эти определяющие факторы не имели почти ничего общего с его открытыми темами. Детонировало его, по существу, двойное разочарование: сначала в китайской, а затем в западноевропейской альтернативах накопленному к тому времени основному послереволюционному опыту ХХ в. - опыту СССР. Каждая из этих альтернатив предложила себя в качестве нового решения, способного преодолеть дилеммы и избежать несчастья советской истории: однако в результате взлет каждой закончился возвращением к знакомым тупикам. Маоизму удалось добиться не больше чем грубому восточному хрущевизму. Еврокоммунизм погрузился в то, что все больше напоминало второсортный вариант западной социал-демократии, стыдливо и робко занимая подчиненную позицию по отношению к основной традиции, берущей начало во П Интернационале. Идет подгонка новой социал-демократии под капитализм.

 

Конечно в Великобритании и США. Западной Германии и Скандинавии никогда не было массовых компартий. В США синдром Вьетнама сменился без перерыва последствиями мирового экономического спада, а не с кризиса культуры начинается новый старт. Интерес к марксизму в США был и в 80-е годы, о чем свидетельствует работа общества «Marxist Educational Press” при Миннесотском университете (г. Миннеаполис), которое за почти двадцатилетнюю историю проводит ежегодно две-три конференции, обсуждая актуальные проблемы войны, мира, общественного развития, издает журнал «Природа, общество и мысль». Ученые, изучая марксизм, усваивают его в соединении с экзистенциализмом, феноменологией, религиозной и аналитической философией. Укрепление политических режимов в развитых капиталистических странах в середине 80-х гг. влечет вправо социалистов, коррозией марксизма в этих странах и ностальгией в развивающихся. Практически не проводится работа по марксистской стратегии. Реформистскиетенденциивозобладали.  Альтернативных тенденций не появилось. Концепции и умолчания еврокоммунизма охотнее всего критиковали в троцкизме. Мендель описал это в работе «От сталинизма к евромарксизму».

 

Одни пытаются в рамках натурализма создавать этику. Другие спорят о социализме, история которого насчитывает уже два столетия, как абстрактное идейное течение принципов и ценностей. Интеллектуальная система исторического материализма включает Сен-Симона, Жореса, Сореля, Чаянова, Морриса, Мюрдаля, а не только классиков марксизма. Марксизма как политический призыв к оружию, себя не оправдал. Усиление женского движения поставил под вопрос значение марксизма как системы, как всеобъемлющей теории общества. Из его традиционной сферы совсем выпали такие темы, как семья, сексуальность, гендерные проблемы, хотя Энгельс и прилагал к этому усилия. Они не получили продолжения. Демография - непознанная и неисследованная область истории. Какова связь между уничтожением неравенства полов и построением бесклассового общества? Нельзя отождествлять одно с другим. Переходные режимы, когда мужчины доминируют в постреволюционных сообществах, не имеют подтверждения в марксистской теории. Хотя нет и централизованной системы угнетения женщин и такой же системы их эмансипации. Универсализм международного мира – тоже проблема, как и поиски мира без войны. Социалистическая экономика и ее провал. Есть и область переосмысления – это то, что можно назвать социально-культурной моделью «уравнивания свобод», т.е. средств к уничтожения классового неравенства и неравенства между полами после передачи средств производства непосредственным производителям. Что следует изменить в системе образования, воспитания, разделения труда, традиции.

 

Работа Алека Ноува «Экономика осуществимого социализма» (Лондон, 1983) похоронила целое столетие неисследованных иллюзий и предубеждений относительно того, что может находиться по другую сторону капитала. Он представил, как может выглядеть социалистическая экономика в условиях демократии. Подход основан на том, что при социализме во всех формах планирования должна главенствовать стоимость, созданная трудом; что план может полностью заменить рынок; что само централизованное планирование может преодолеть противоречия между различными уровнями принятия решений; что на смену разделения труда может прийти перераспределение функций и навыков. Этим ложным представлениям Ноув противопоставляет следующее: соображения спроса и выгодности при социализме должны быть главными; что рынок и деньги необходимы, ибо они самые эффективные посредники демократического выбора на уровне микроэкономики в условиях массового потребления и это не противоречит генплану; необходимы самые разнообразные типы общественной собственности и производства в любой «свободной ассоциации производителей» (госсобственность, институты финансирования, самостоятельные местные, кооперативы и индивидуалы). Его модель далека и от того. Чтобы отводить капитализму почетное место: в его экономике уничтожена всякая частная собственность на основные средства производства, а соотношение доходов 1:2 или 1:3 (меньше, чем в самом эгалитарном государстве Востока). Он полемизирует с большинством сторонников традиционного марксизма. Он показывает, что никакая демократия Запада не отмахивается от централизованного планирования. При этом он не писал о капитале, ибо от России до Китая, от Вьетнама до Кубы, от Чили до Никарагуа, где возникала угроза существованию капитала, он отвечал яростной интервенцией, блокадой, гражданской войной. Ирония в том, что его работа, как сугубо реалистическая, основана на типично утопической абстракции, далекой от исторической действительности, от реальных сил.

 

С другой стороны, есть и особые работы типа «Капиталистическая революция: пятьдесят предположений о благосостоянии, равенстве и свободе» (1986) П.Бергера, который поставил новые вопросы для социальной мысли на основе создания широкой, универсального охвата теории капиталистического развития, которая помогла бы ответить на наиболее важные вопросы современности. Книга выстроена как набор гипотез о характере функционирования капиталистической системы с возможностью их проверки или опровержения. Эмпирически ориентированная теория капитализма Бергера не противостоит Марксовой, Веберовской и другим, ибо наука жива и сильна традициями. Маркса Бергер оценивает весьма высоко и считает, что это был единственный, кто пытался «интегрировать в единую теоретическую конструкцию экономическое, социальное, политическое и культурное измерение капиталистического феномена». Он благодарен за прозрения и достижения Маркса (относительно раннего капитализма Англии), но не приемлет его ошибок. Особенно в методологии, что подорвало статус марксизма как эмпирически ориентированной теории (или науки). Ибо пункты его философии («отчуждение труда», «обнищание пролетариата» и т.п.) были допущены а priori. Теория приобретает сакральный характер и эволюционировала в религиозную доктрину (с элементами предопределения, мессии-освободителя, царство истины и др.). Бергер определяет капитализм как «производство на крынок индивидуальными или объединенными предпринимательскими усилиями с целью получения прибыли».[126] Однако его пафос осмысления взаимосвязей капитализма, социализма и модернизации смешивает технологические сдвиги и социополитические системы общества.

 

Женское и экологическое движение показали, с какой легкостью их участники переходят от самых метафизических переоценок существующих отношений к предельно практическим вопросам их осуществления. Так и модели социализма должны сочетать философские рассуждения с практическими предложениями (см. кн. Андрэ Горца «Прощай пролетариат». Париж.1980).

 

«У марксизма нет оснований покидать свою выгодную позицию, которая заключается в том, чтобы заниматься поисками сил, способных вести эффективные действия, направленные на смещение объективно существующих структур».[127]