Памятник джентльмену с покатыми плечами и культурология гениальности

Не остался без "обороны" и стратфордский памятник в церкви св. Троицы всвязи с тем, что антишекспиристы "любят изображать Шекспира в качестве"колбасника" (их подлинное выражение), криводушно принимают за "портрет"гения сильно подновленный в XVIII веке неумелым мастером бюст Шекспира".Увы, если бы академик внимательно прочитал хотя бы рецензируемую книгу, онбы знал (бы...бы...бы), что "портретом колбасника" стратфордский бюст назвалне какой-то "криводушный антишекспирист", а один из крупнейших английскихшекспироведов XX века, непоколебимый стратфордианец Джон Довер Уилсон! Н. Б.пишет, что старый бюст "изображал Шекспира в анфас, джентльменом с покатымиплечами", и заключает: "Осмеиваемый антишекспиристами подновленный бюст,если он и был бы похож на плечистого, самодовольного колбасника, не имеетотношения к анализу характера Шекспира". Не будем пытаться отыскать какой-тосмысл в этом утверждении, но как не отметить, что старый вариант памятника(тот самый, который "с покатыми плечами") другой крупнейший шекспировед XXвека С. Шенбаум назвал "портретом унылого портного". Полагаю, оба покойныхпрофессора при жизни сильно удивились бы, услышав, что российский академикокрестил их "антишекспиристами"... Но Н. Б. уже взялся за тех "врагов Шекспира", которые "высмеиваютизображение у бюста Шекспира пера и книги, размещенных, как говорятисследователи, на каком-то мешке, причем, по-видимому, с деньгами. Мешокведь был и на старом бюсте..." Попробуем, как это ни трудно, разобраться, очем говорит здесь наш оппонент, ссылаясь на неких неведомых исследователей.В старом варианте памятника "джентльмен с покатыми плечами" прижимал кживоту большой бесформенный мешок, набитый то ли шерстью (так считаетбольшинство шекспироведов), то ли золотом, вероятно, символизирующийбогатство. Конечно, окончательно установить, что именно означал этот мешок ичто думали тогдашние стратфордцы о его содержимом, вряд ли удастся, поэтомуоставим сей вопрос открытым. Но на теперешнем памятнике мешка вообще нет;вместо него - аккуратно положена красивая плоская подушечка с кистями. Наподушечке - лист бумаги, который изображенный на памятнике человекпридерживает левой рукой, в правой руке у него - перо. Никакой книги настратфордском памятнике нет и никогда не было, и диву даешься, откуда онамогла появиться в воображении академика: ведь он не только видел изображениепамятника, но и производил на нем какие-то не совсем понятные измерения! Н. Б. дает читателям справку, что "мешок, скорее подушка" (?!) никакогоотношения к "накопительству" не имеет, это "древний элемент античнойархитектуры и скульптуры". Книги же есть и на памятнике Данте, а "Гилилов вданном случае... не смущается, на что поднимает руку". Так как я ни на какиеэлементы памятника "руку не поднимал" (и читатель легко может в этомубедиться), ясно, что Н. Б. опять перепутал или меня с англо-американскимипрофессорами, или стратфордский памятник с каким-то другим сооружением. Темболее что этот раздел своего труда он завершает назиданием: "Как-никак,обижать надгробное изваяние на могиле Шекспира и высмеивать изображениекниги и пера нехорошо". Опять несуществующая книга!! Боюсь, что послеознакомления с этими и им подобными "доводами" - осведомленному читателюдействительно может стать нехорошо... Разумеется, и этот оппонент, защищая авторство Шакспера, неограничивается такими аргументами, как несуществующая книга на памятнике илиденьги на памятные кольца, завещанные "друзьям до гробовой доски". Самаябольшая глава в брошюре академика называется так: "Кратко о культурологиихудожественной гениальности". Сначала со ссылкой на пушкинское "Пока не требует поэта к священнойжертве Аполлон..." утверждается, что поэт, гений, быть может, и бывает "мали мерзок", но совсем не так, как "толпа", как те люди, которые об этомсудили, а несопоставимо, "иначе". Как будто в случае с Шакспером делоупирается только в его "поведение", а не в его неграмотных детей иотсутствие доказательств, что сам он умел читать и писать! Много страницзанимает перечисление гениев, которыми "изобиловала" Европа. Вот Рембрандт,женщины, которых он любил, его сын Титус, вот многословные рассуждения о егокартине, изображающей "нисхождение гениальности" на евангелиста Матфея - "ввиде нисхождения благодати Святого Духа на внешне простоватого и по принятииапостольства бедно одетого человека". Потом о другой картине, об ученикахРембрандта и - достаточно неожиданно - о том, как, узнав о смертиДостоевского, "расстроенный и бледный Менделеев неожиданно стал говорить[студентам] о скончавшемся". Какое отношение этот эпизод (а также следующиеза ним цитаты из Мишле, Гегеля, Энгельса и сборника статей о пушкинском"Моцарте и Сальери") имеет к Шекспиру и Шаксперу - можно только гадать. Но в конце главы появляются кое-какие соображения о гениальностиприменительно к случаю с Шакспером. Некоторые из них просто невозможно непроцитировать. Например: "Подходя культурологически, видно, чтогосударственно-политическая деятельность не помогает развитиюхудожественного гения, не ставит автоматически "четырех графов" {Средипредложенных кандидатур на авторство не четыре графа, а больше. Но никто изних не выдвигается ("ставится") "автоматически".} выше Шекспира... Средизападноевропейских правителей того времени большой художественный талант (негений) был у одного Лоренцо Медичи Великолепного". Еще: "До универсальнойкультуры и неслыханного обогащения языка (у Шекспира - 22 000 слов!) едва лиможно дойти тем, кто не вращался в гуще народа". Чистейшая софистика! Во-первых, шекспировские произведения показывают,что их автором был образованнейший и глубоко эрудированный человек (еслиодин человек), а эти качества нельзя обрести, только "вращаясь в гущенарода", тем более - в те времена. Что же касается необычайного богатствалексикона, то у Шекспира оно в значительной части определяетсяиспользованием иноязычных слов и неологизмов, юридической и другойспециальной лексики и свидетельствует именно о высочайшей образованности иуникальной начитанности, об использовании гигантской библиотеки. Н. Б. просто не может представить себе автором шекспировскихпроизведений образованного аристократа (хотя великое множество фактовговорит именно об этом). Почему же? Оказывается, "лорды, связанные особоспесивым и чопорным этикетом Англии, привыкли получать чинно подобострастныеответы, вроде сохранившихся в современной Англии ("да, сэр", "нет, сэр").Театр для них был надежным местом, где они могли на сцене и в толпепростолюдинов доискаться до того, что было ясно простому англичанину"(sic!). К тому же, как полагает Н. Б., даже у самых просвещенныхаристократов не было "такого личного, народного, добытого непосредственно спомощью плуга, ткацкого станка, меча, повседневного трудового иповседневного ратного опыта, такого общенационального кругозора, как уйоменов и выходцев из них"... Этот "выстраданный и вырадованный" опытпростолюдинов порождал некую харизму, которая "в сочетании с поканедоисследованными генными факторами, сущими или представляющимися небеснымосенением, доставляла сыну... йомена средней руки возможность статьсоздателем своего и национального художественного мира. Конечно, ВильямШекспир был озарен гением, но реализовать этот гений в творениях помог ижизненный опыт предков, накопленный веками, в частности, в тягостных военныхподвигах...". Мы узнаем также, что Шекспир (то есть Шакспер) " страннымхаризматическим образом возвышался и над сухой и прагматичной, но, видимо,вспоминавшей порой трагизм своей юности королевой и над нежданно получившиманглийский престол Яковом Стюартом...". И еще: "Наименование адресатов ичитателей сонета (? - И. Г.) Шекспировыми private friends {Ф. Мерез в 1598г. говорит о сонетах Шекспира, известных его близким друзьям (privatefriends). Какие именно друзья имеются в виду, Мерез не уточняет; когданачали писаться эти сонеты - точно неизвестно.} показывает надобщественноеположение внука йоменов, принятого среди высшей знати". Вся эта "краткая культурология художественной гениальности" выглядиткак злая пародия на наукообразное пустословие. Однако следующие одно задругим странные даже для самого непритязательного слуха утвержденияпредлагаются их автором вполне серьезно как неоспоримые доказательства, чтоШакспер, "вращаясь в гуще народа", был удостоен "нисшествия гениальности" и"харизмы". Аристократы же подобного нисшествия удостоиться не могли,поскольку "не вращались в гуще" и не имели такого общенациональногокругозора, как простолюдины и их потомки... Посмотрим рассуждения Н. Б. об интереснейшем и загадочном человеке -Роджере Мэннерсе, 5-м графе Рэтленде, ближайшем друге графа Саутгемптона,которому посвящены шекспировские поэмы, однокашнике Розенкранца иГильденстерна, организаторе фарса вокруг шута Кориэта, человеке, смертькоторого совпадает с прекращением шекспировского творчества. Сначала простообъявляется, что "16-17-летний Ретленд никак не мог быть ни автором поэм исонетов, ни их почтительных посвящений {Если кто и мог в 1593-1594 гг.посвятить свои поэмы Саутгемптону - так это прежде всего его младший другРэтленд.}, ненужных ему, графу Ретленду - лорду сызмальства". На то, что такие доводы давно опровергнуты, в том числе и в "Игре об Уильяме Шекспире",Н. Б. никакого внимания не обращает. Потом мы узнаем, что Рэтленд стал"трагически безумным, а не будь он граф, то был бы признануголовно-святотатственным"! В другом месте вдруг сообщается, что Рэтленд "запервое десятилетие 1600-х годов был не просто расслаблен, но впал в какое-тостранное психическое расстройство, и если бы был экспертирован каквменяемый, то в преступное". Из сохранившихся писем известно, что у Рэтлендаболели ноги, в конце жизни (незадолго до смерти) были отмечены спазмысосудов головного мозга. Больше о болезни Рэтленда мы ничего не знаем. Чтокасается какого-то психического расстройства, даже "агрессивного и далекозашедшего" (!), то это чистейшая - и довольно странная - выдумка нашего Н.Б. Откуда же такая выдумка могла появиться? Оказывается, академик поставилстоль серьезный психиатрический диагноз графу Рэтленду, узнав из моей книги,что в своем завещании тот совсем не упомянул жену - Елизавету. Н. Б.сравнивает завещание Рэтленда с завещанием Шакспера (который жену все-такиупомянул) и делает вывод о "безусловном преимуществе Шекспира (то естьШакспера. - И. Г.) перед Ретлендом". Почему? "Вопрос решается леденящейкровь доныне последней волей Ретленда, успешно остановившей кровь юнойвдове". Рэтленд, как понял из его завещания наш академик, будучи психическиненормальным, внушил молодой жене мысль о "необходимости подневольногосамоубийства вслед за смертью мужа". Выдумка разукрашивается новыми"останавливающими кровь" подробностями! На самом деле никаких данных о "подневольности" ухода из жизниЕлизаветы Сидни-Рэтленд нет и никогда не было, и об этом Н. Б. мог быпрочитать в "Игре об Уильяме Шекспире". Поэты - участники честеровскогосборника определенно считали, что она последовала за мужем добровольно, этоже видно из стихотворения Джонсона (стихотворение IV цикла "Лес"). Не моглоподтолкнуть ее к трагическому шагу и материальное положение - после смертимужа она в любом случае не оставалась без средств к существованию. Но Н. Б.продолжает фантазировать: "У жены-барышни... столь несчастного и неопытногосущества (какое уж писание драм! {Очевидно, Н. Б. полагает, что писать драмымогут только люди вполне благополучные.}) от ужаса обреченности сталивозникать те психические отклонения, отражение которых можно выявить впатологическом завещании мужа" (!) и т. д. и т. п. Граф Рэтленд объявляетсяженоубийцей, редким преступником, изощренным злодеем ("уж лучше бы объявитьего окончательно сошедшим с ума и недееспособным"), причем каждый из этих"приговоров" повторяется по нескольку раз! Не будем искать в этой сумбурной и странной эскападе какое-торациональное зерно. Но обратим внимание на вывод, которым заканчивает ее нашвоинственный оппонент: "Таков "вероятный кандидат" И. М. Гилилова в Шекспиры- Роджер Мэннерс, Уграф Ретленд...". То есть все эти громогласные заключенияоб "агрессивной психической ненормальности" и обвинения в женоубийстве нужныакадемику, чтобы "признать" Рэтленда неподходящим для роли Шекспира из-заплохой "нравственной репутации"! Конечно, нам не известны все детали отношений четы Рэтлендов, но ясно,что они были непростыми. Очень непростым человеком был сам Роджер, с егосклонностью к таинственности, розыгрышам, с его отстраненностью отвеликосветской суеты; мы не знаем, какая болезнь мучила его и рано свела вмогилу, не знаем, почему брак Рэтлендов так и остался платоническим. Да, этобыла странная чета, ее жизнь и смерть окутаны завесой тайны, созданной имисамими и их верными друзьями - "поэтами Бельвуарской долины". Но ни этатаинственность, ни странность отношений не дают оснований для смехотворных"заключений" об их "психической ненормальности" и т. п. И уж в любом случаеэта таинственность не может исключить их вовлеченность в литературноетворчество, их причастность к феномену Шекспира, к тому же подтвержденныемножеством исторических и литературных фактов. Забавно: наш оппонент верит,что гениальным (и при том - самым образованным) поэтом и драматургом Европыбыл человек, чья даже элементарная грамотность остается под большимвопросом. А вот Рэтленд, оказывается, быть автором поэм и пьес не мог, таккак его "нравственная репутация" кажется нашему оппоненту сомнительной! Ещераз подчеркнем: о подлинной "нравственной репутации" Рэтленда почти ничегодостоверного не известно. Но абстрагируемся от данной конкретной личности идаже от "шекспировского вопроса" вообще и зададим вполне оправданный вопрос:исключает ли "нравственная репутация" (характер, поведение, семейные илюбовные отношения) таких разных поэтов и писателей, как Байрон, Верлен,Оскар Уайльд, Сергей Есенин (первые пришедшие на ум имена), их причастностьк литературному творчеству? В "Игре" рассказывается об обстоятельствах ухода Рэтлендов из жизни, обих загадочных похоронах, и этот рассказ основан на документальноподтвержденных фактах. Там, где факты допускают различные толкования, этоспециально оговаривается. Однако Н. Б. именует рассказ о смерти и похоронахРэтлендов "черным готическим романом" и неоднократно выражает свое неприятиеи непонимание фактов, многие из которых он при этом нелепо искажает. Например, в "Игре" специально оговаривается, что высказывавшиеся ранеепредположения, будто Рэтленд и его жена были умерщвлены его братом инаследником Фрэнсисом, не имеют под собой основания. Академик же, видимо,понял все это с точностью до наоборот и пишет: "Гилилов не отрицает, что,возможно, брат-преступник умертвил Ретленда и его жену"! Потом Н. Б.приписывает мне еще одну свою нелепую выдумку: будто Елизавету "по тому жераспоряжению мужа" отравил его брат Оливер! Поневоле задумаешься, как всеэто назвать... В приводимом в "Игре" письме Джона Чемберлена говорится, чтопричиной смерти Елизаветы Сидни-Рэтленд были какие-то таблетки, полученныеот сидевшего в тюрьме Уолтера Рэли. Изготовить таблетки мог его сводный братГилберт, возможно, Елизавета и получила их когда-то от него. Деталей этойистории мы не знаем, да они и не имеют большого значения. Но Н. Б. отметаетвозможность какого-то участия Уолтера Рэли, "так как Рэли был среди враговЭссекса, то есть и Ретлендов". Нет, уважаемый Н. Б., совсем не "то есть"!Рэли был в отличных отношениях с графиней Пембрук (теткой Елизаветы), онапыталась помирить с ним короля, брат Рэли - тот самый Гилберт - жил в еедоме, большим поклонником Рэли был наследный принц Генри, близкий к кругуПембруков - Рэтлендов. Ничего невероятного в том, что яд был получен от Рэлии его брата, нет (при этом они могли и не знать, для кого и для чего онпредназначается). Не желает Н. Б. понимать и как это Елизавету могли тайно похоронить всоборе св. Павла, в могиле ее отца. Но "тайно" - значит без огласки, такиепохороны проводились обычно ночью; разумеется, делалась надлежащая запись вприходской книге (она сгорела в 1666 году). Опять незнание фактов,непонимание достаточно ясного текста в "рецензируемой" книге... Полное непонимание проявляет Н. Б. и когда пытается опровергнуть(основательно запутав) факты, связанные с необыкновенными похоронамиРэтленда. А они действительно необыкновенные: одна торжественная похороннаяцеремония - без покойника - чего стоит! Пусть театральные режиссеры, актерыпопытаются увидеть, представить себе эту потрясающую сцену... Но нигде в"Игре" не утверждается, что вместо Рэтленда и в Боттесфорде, и в Лондоне якобы захоронили тела каких-то других личностей, или что Елизаветупохоронили дважды и тому подобные нелепости. Это - домыслы нашегозапутавшегося в трех соснах Н. Б. А вот еще. Нигде в моей книге не сказано(и не могло быть сказано), что король прибыл в Бельвуар 28 июля 1612 года,то есть после похорон Рэтленда, но до смерти его жены. Эту дату выдумал самН. Б., после чего он торжествующе вопрошает: "Как же мог король знать отайне погребения еще живой вдовы?" и развивает эту тему в несколькихабзацах. На самом деле в "Игре" говорится - после рассказа о смертиЕлизаветы 1 августа 1612 года, - что "через несколько дней в Бельвуар прибылсам король с наследным принцем". Что тут непонятного? Если академикудействительно так нужна точная дата прибытия монарха, сообщаю: это произошло17 августа 1612 года, и эта дата полностью соответствует тому, чторассказывается в "Игре об Уильяме Шекспире" об удивительных событиях техдалеких дней... В одном месте своей брошюры, касаясь этих событий, Н. Б.признается, что "толком не разберешь", что тут к чему. Было бы с его сторонычестным признать, что и в других непростых событиях и фактах, прямо иликосвенно связанных со столь ужасающим его "шекспировским вопросом", онпросто не может (а поэтому и не хочет) "толком разобраться". Ведь об этомсвидетельствует каждая страница его труда, призванного во что бы то ни сталозащитить "авторские права" Уильяма Шакспера. Свою некомпетентность Н. Б. наглядно продемонстрировал, когда попыталсясходу "разобраться" в сложнейшей проблеме датировки честеровского сборника иидентификации прототипов его главных героев - Голубя и Феникс. Из моей книгиН. Б. узнал о продолжающейся в западном шекспироведении более 120 летдискуссии об этом сборнике и о напечатанной в нем самой загадочной поэмеШекспира, о выдвинутых за это время западными учеными гипотезах (ни одна изкоторых, как почти общепризнанно, не дает удовлетворительного решенияпроблемы). Читатель уже знает о выдвинутой мною на основании исследования целогоряда исторических и литературных фактов гипотезе о том, что все существующиеэкземпляры книги Честера появились не в 1601 году (мистифицированная, ничемне подтвержденная дата на титульном листе), а в 1612-1613 году, и в нихтайно оплакивается почти одновременная смерть четы Рэтлендов. В отличие от рецензента Г., объявившего, что собственного мнения овозможном решении проблемы сборника у него нет, нашему академику понравиласьсамая старая гипотеза англичанина А. Гросарта, предполагавшего, что Голубь иФеникс - это граф Эссекс и королева Елизавета. Ну, а раз понравилась, то онауже вовсе и не одна из давно спорящих между собой научных гипотез (при этом,по мнению многих западных ученых, наименее убедительная), и не Гросарта (имякоторого и упоминать не обязательно); для Н. Б. эта версия приобретаетзнакомый облик единственно верного Учения, непререкаемой Истины. Картина дляакадемика выглядит предельно просто: существует поэтический сборник РобертаЧестера, посвященный (бесспорно) отношениям королевы (Феникс) и графаЭссекса (Голубь), а также казни последнего. Это - Истина. И есть гипотезаГилилова, этой бесспорной Истине противоречащая, значит, - ложная. Поэтомузадача академика, его прямо-таки общественный долг - ложную гипотезуопровергнуть, для чего в большинстве случаев достаточно простых ссылок набесспорную Истину, желательно многократно повторенных. О других гипотезах,например о пользующейся наибольшей поддержкой среди западных ученых гипотезеК. Брауна (который версию Гросарта осмеивал), в статье Н. Б. - ни слова.Молчанием обойден и важнейший, подчеркиваемый всеми оппонентами Гросартафакт: дополнение к поэме Честера заканчивается (к сведению Н. Б.,честеровского сборника не читавшего) смертью Феникс, об этом же потомсвидетельствуют в той или иной степени и другие поэты - участники сборника.Если считать (как Гросарт), что Феникс - это королева Елизавета, то какмогли английские поэты в 1601 году оплакивать смерть своей государыни,которая уйдет из жизни только через два года? Есть в гипотезе Гросарта идругие неустранимые несоответствия, отмеченные многими западными учеными; обэтом можно прочитать и в "Игре об Уильяме Шекспире".