Волшебный остров книжника просперо и его завещание

В 1609 году состояние здоровья Рэтленда несколько улучшилось, аблагосклонность короля помогла ему поправить свое финансовое положение. Онпосещает Кембридж, занимается делами по устройству госпиталя и богадельни всоседнем с Бельвуаром Боттесфорде. Елизавета последние несколько лет живет восновном вне Бельвуара - в других имениях Рэтлендов или у своей тетки... 20 мая 1609 года друг и доверенное лицо Эдуарда Блаунта, Томас Торп,зарегистрировал в Компании печатников и книгоиздателей книгу под названием"Шекспировы сонеты" ("Shake-speares Sonnets"). Сам Блаунт в это время былзанят работой над огромными "Кориэтовыми Нелепостями"; затем к "Кориэту"подключится и освободившийся Торп, издав "Одкомбианский Десерт". 2 октября1610 года Ричард Баньян зарегистрировал "книгу под названием "СлавьсяГосподь Царь Иудейский"" без имени автора. Книга появится потом с именем"Эмилии Лэньер, жены капитана Альфонсо Лэньера". Лицензию на ее издание, каки на издание Кориэтовых трудов, дает капеллан архиепископа Кентерберийского,воспитанник Оксфордского университета доктор Мокет, - его имя есть средитех, кому Кориэт шлет шутовские приветы из Индии. В 1609 году Генри Госсонвыпускает "Перикла", зарегистрированного за год до того Блаунтом; потомГоссон станет главным издателем памфлетов Водного Поэта Его Величества.Таким образом, появление всех этих книг находится в тесной взаимосвязи,которую практически обеспечивают Эдуард Блаунт и стоящие за ним Пембруки. Почти все шекспироведы согласны с тем, что шекспировские сонетыпечатались без какого-либо участия автора и даже без его ведома. Но вот в отношении того, к кому адресуется в своем странном обращенииТорп, мнения, как известно, расходятся. Из торповского обращения явствует,что этот таинственный W.H., во-первых, присутствует в некоторых сонетах, аво-вторых, своим появлением книга сонетов обязана только ему, то есть онпередал эти сонеты - не спросясь автора - издателю. Большинство ученых, втом числе такие авторитеты, как Э. Чемберс и Д. Уилсон, считали, что заинициалами "W.H." скрывается Уильям Герберт, граф Пембрук, и после того, какмы так много узнали о Рэтлендах, Пембруках, об издателе Блаунте, нам будетнетрудно присоединиться к мнению Чемберса и Уилсона. То, что написанныебельвуарской четой (в основном Роджером) сонеты оказались у их ближайшихдрузей и родственников Пембруков, - вполне естественно, на это намекал ещеМерез; и осмелиться передать эти лирические, интимные стихотворения издателюбез согласия автора (авторов) могла позволить себе только такаявысокопоставленная персона, какой являлся граф Пембрук. В августе 1610 года Пембруки снова приезжают в Бельвуар вместе сЕлизаветой. Мы уже знаем, что более ранние посещения ими больного Рэтленданашли отражение в начале поэмы Честера, когда Госпожа Природа (МэриСидни-Пембрук) и Феникс привозят живущему на высоком холме Голубю полученныйот Юпитера (короля Иакова) чудодейственный бальзам для его головы и ног.Вполне возможно, что этот "бальзам" - не поэтическая фантазия Честера и чтокороль действительно велел своему лекарю изготовить для бельвуарскогострадальца какое-то особое снадобье {Можно в связи с этим вспомнить, что, попредставлениям той эпохи, законный монарх мог исцелять людей от некоторыхболезней.}. Но ни королевские, ни домашние лекарства, ни даже стольизлюбленные тогдашними эскулапами кровопускания не приносили заметногооблегчения... Обстановка в Бельвуаре вокруг постепенно угасающего Рэтленда и егопоэтической подруги наложила отпечаток на последнюю шекспировскую пьесу"Буря". Созданная в 1610-1611 годах, эта пьеса, однако, будет черездесятилетие помещена в Великом фолио первой, и это говорит о значении,которое придавали ей составители. Сюжет "Бури", определенных источников которого - в отличие от другихшекспировских пьес - не установлено, несложен. Герцог Миланский Просперо,предательски свергнутый своим братом Антонио, оказывается вместе с дочерьюМирандой на необитаемом острове, где кроме них живет еще одно, довольностранное существо - Калибан, сын ведьмы Сикораксы, которого Просперо научилговорить и приучил исполнять черную работу. Просперо - волшебник, он может повелевать духами и стихиями. Миранда завремя пребывания на острове превращается во взрослую девушку. Отецрассказывает ей историю совершенного по отношению к нему предательства. Изэтого рассказа можно многое узнать об интересах и занятиях герцогаМиланского - не только первейшего из италийских князей по своему могуществуи влиянию, но, оказывается, и не имеющего себе равных в свободныхискусствах: "Занятьями своими поглощен, Бразды правленья передал я брату И вовсе перестал вникать в дела....Отойдя от дел, Замкнувшись в сладостном уединении, Чтобы постичь все таинства науки, Которую невежды презирают, Я разбудил в своем коварном брате То зло, которое дремало в нем......Он хотел Миланом Владеть один, всецело, безраздельно. Ведь Просперо - чудак! Уж где ему С державой совладать? С него довольно Его библиотеки!..{*}" {* В оригинале буквально: "Мне, бедняку, моя библиотека была вполнедостаточным герцогством".} Заручившись поддержкой короля Неаполя, брат изгоняет Просперо сдочерью. Их посадили на полусгнивший остов старого корабля и отдали вовласть морской стихии. Из сострадания благородный Гон-зало снабдил иходеждой, провиантом и пресной водой; при этом, зная, как Просперо дорожитсвоей библиотекой, Гонзало позволил изгнаннику взять с собой нескольколюбимых книг, которые для него "были дороже самого герцогства". Это дваждыповторенное утверждение о том, что книги, библиотека для Просперо превышевсего, дороже герцогства, не должно пройти мимо нашего внимания: онопоказывает истинные интересы истинного Шекспира, ибо мало кто вшекспироведении оспаривает, что в словах, во всем духовном облике Просперочасто чувствуется сам автор {Хотя прямолинейно и везде отождествлятьПросперо с автором пьесы, как это делают некоторые шекспировские биографы,нельзя. Дело явно обстоит гораздо сложнее.}. Однако язык, которым говоритПросперо, - это язык человека, привыкшего не только размышлять и рассуждать,но и повелевать. И вне библиотеки, вне духовных интересов заботы Просперо -это заботы владетельного сеньора, и в изгнании сохраняющего усвоенную сдетства привычку к власти. Попав на необитаемый остров, Просперо заботится о воспитании иобразовании своей дочери: "И тут я стал учителем твоим - И ты в науках преуспела так, Как ни одна из молодых принцесс, У коих много суетных занятий И нет столь ревностных учителей" (I, 2). (На фоне подчеркнутых забот Просперо об образовании Миранды невольновспоминается, что жена и младшая дочь Уильяма Шакспера из Стратфорда всюжизнь оставались неграмотными, а старшая дочь в лучшем случае умела лишьрасписаться.) Узнав, что в море находится корабль, на котором плывут король Алонзо сосвоей свитой, в том числе и Антонио - брат Просперо, последний вызываетстрашную бурю; его враги оказываются выброшенными на берег, в его власти.Придя в себя после пережитого кораблекрушения, королевские вельможи иприхлебатели быстро показывают свои волчьи повадки. Антонио подговариваетСебастьяна убить его брата, короля Алонзо, и завладеть престолом. ДворецкийСтефано и шут Тринкуло - отвратительные пьяницы - вместе с Калибаном хотятубить Просперо. Обезоружив врагов и продемонстрировав им свою силу, заставив ихстрадать и раскаиваться, Просперо неожиданно отказывается от мести. Онпрощает злоумышленников, помогает сыну короля Фердинанду и Миранде,полюбивших друг друга. А дальше Просперо отпускает на свободу служившего емудуха Ариэля и объявляет о намерении не прибегать отныне к чарам: "А там - сломаю свой волшебный жезл И схороню его в земле. А книги Я утоплю на дне морской пучины, Куда еще не опускался лот" (V, 1). В эпилоге, который произносит отрекшийся от своего могущества Просперо,мы слышим голос усталого, больного человека. Хотя ему возвращен его Милан,умиротворенный взор Просперо устремлен к близкому концу - "каждая третья моямысль - о смерти". Почти все, писавшие о "Буре", отмечали в пьесе сильное субъективное,идущее от самого автора начало; Просперо - это, несомненно, если не автор,то кто-то неотделимо близкий ему, его мыслям и чувствам. Многие считали - ипродолжают считать, - что образ Просперо, это соединение в одном лицемудрости, понимания человеческих слабостей и снисхождения к ним, показываетШекспира в последние годы его жизни. Просперо прощается с жизнью; в словах,с которыми он покидает сцену, нельзя не почувствовать торжественного тоназавещания. И это завещание неоднократно пытались прочитать и истолковать.Сделать это стратфордианским биографам непросто: в 1611 году Шакспер здравствовал и занимался своими обычными делами.Только зная о последних днях Роджера и Елизаветы Рэтленд, можно проникнуть всмысл этой пьесы, прочитать завещание Просперо, так разительно отличающеесяот знаменитого стратфордского завещания, которое будет составлено через пятьлет. 1 ноября 1611 года "Буря" была представлена королю во дворце Уайтхолл,и монарх, который знал о Потрясающем Копьем несравненно больше, чемсегодняшние шекспироведы, смотрел пьесу с пониманием и сочувствием. Значение"Бури" хорошо осознавали составители и редакторы Великого фолио - пьеса нетолько помещена в фолианте первой, но и отпечатана необычайно тщательно,текст полностью разделен на акты и сцены, снабжен списком действующих лиц сих характеристиками. В пьесе есть сильные реалистические сцены, в которых видна увереннаярука автора "Гамлета" и "Лира". Это прежде всего открывающий пьесу эпизод накорабле, носимом безжалостной бурей по бушующему морю, эпизод потрясающейсилы и убедительности. Обстановка на гибнущем корабле, отчаянные попыткиэкипажа бороться со стихией переданы несколькими репликами и командамибоцмана, свидетельствующими о том, что человек, писавший эти строки, былзнаком с мореплаванием отнюдь не понаслышке, он хорошо знал быт и языкморяков, знал, что творится на парусном корабле во время бури. В связи с поисками источников сюжета исследователи задавались ивопросом о местоположении острова, на котором происходит действие "Бури".Судя по тому, что корабль короля Алонзо плывет из Туниса в Неаполь, этотостров должен находиться где-то в Средиземном море, но в то же время духАрйэль говорит о "росе Бермудских островов". Следует ли отсюда заключать(как это делают некоторые биографы), будто автор "Бури" действительносчитал, что Бермудские острова находятся в Средиземном море? Ясно, чтогеографические названия здесь, как и в некоторых других шекспировскихпьесах, являются нарочито условными. Давно уже шекспироведы обратили внимание на то, что через многие пьесыШекспира проходит - почти навязчиво - тема вражды братьев, причем обычномладший злоумышляет против старшего, законного главы рода. Эта враждаприсутствует в "Как вам это понравится", "Много шума из ничего", "Гамлете","Короле Лире", "Макбете", и, наконец, в "Буре". Некоторые сторонникирэтлендианской гипотезы склонны видеть в дважды повторенной в "Буре" темезаговоров младших братьев против старших (Антонио против Просперо иСебастьян против Алонзо) свидетельство серьезных интриг Фрэнсиса, братаРэтленда, с целью побыстрее устранить больного и углубленного в свои книги истранные занятия графа, не имевшего к тому же прямых наследников. Этирэтлендианцы полагали, что "Буря" была написана больным Рэтлендом, дабывоздействовать на брата и его сообщников, пристыдить, заставить отказатьсяот коварных планов. Делались даже предположения, что, несмотря на такиеметоды увещевания, брат-преступник все-таки довел дело до конца - умертвилРэтленда и его жену. Сегодня, после нескольких десятилетий исследований и анализадокументов, можно сказать, что для утверждений и предположений онасильственной смерти бельвуарской четы нет оснований, и честеровскийсборник - еще одно подтверждение тому. Однако образ мудрого книжника -миланского герцога, готовящегося к уходу из жизни и прощающегося со своимикнигами и трудами, - неоспоримо напоминает угасающего хозяина Бельвуара какраз в период создания этой последней шекспировской пьесы. Я не буду здесьподробно останавливаться на возможности уверенной идентификации такогообраза, как Миранда, но необыкновенные отношения Роджера и ЕлизаветыРэтленд, напоминающие скорее отношения молодой девушки со старшим братом илис любящим мудрым отцом и воспитателем, сходство Миранды с джонсоновскойдевой Мариан из "Печального пастуха", ряд аллюзий в пьесах Бомонта иФлетчера и в честеровском сборнике позволяют отметить явные параллели,узнать в Миранде "жертву любви" - Елизавету Сидни-Рэтленд. Положение больного, тающего на глазах Рэтленда (вспомним "вид Голубя,подобный бледному лику Смерти") не могло не быть предметом разговоров изабот окружающих, и прежде всего - его братьев. Эти разговоры, возможно,даже какие-то практические шаги в предвидении близкой развязки не осталисьнезамеченными больным, вероятно - очень мнительным человеком. Его отношенияс двумя братьями-католиками никогда не были особенно теплыми, а с самыммладшим - Оливером, близким к иезуитам, они были определенно неприязненными(это нашло отражение еще ранее, в "Как вам это понравится"). Хотядокументальных следов каких-то злоумышлении со стороны Фрэнсиса, к которомудолжен был перейти графский титул, нет, похоже, что Рэтленд ему не оченьдоверял. К тому же он не мог не думать о своей супруге, хрупком существе,которому предстояло после его ухода остаться одной в этом мире низкихстрастей, корысти и торжествующего зла {Вспомним последнюю строку сонета66.}. Ее фальшивое положение в глазах света, вероятно, волновало близких ейженщин - Мэри Сидни-Пембрук, Люси Бедфорд, Мэри Рот. Да и ей самой будущеетеперь виделось в гораздо более мрачном свете, чем раньше. Рыцарскоепоклонение таких блестящих кавалеров, как Овербери или Бомонт, могло,конечно, скрашивать общую безрадостную картину. Но решение последовать заРэтлендом уже созрело в ее сердце, хотя и он сам, и ее друзья, принимавшиеучастие в создании "Бури", пытались показать "Миранде", что другая любовь,простое человеческое счастье ей не заказаны, пусть и в будущем... А пока, в продолжающихся попытках Пембруков изменить отношенияплатонической четы, "привести Голубя в постель Феникс", принял посильноеучастие и Бен Джонсон, написавший в этот период две пьесы-маски, посвященныепримирению и возрождению любви после разлада, - "Любовь, освобожденная отзаблуждений" и "Любовь возрожденная". В "Буре" есть и другие аллюзии в сторону Бельвуара и его хозяев. Так,убедившись в сверхчеловеческом могуществе мудрого Просперо, Себастьян восклицает, что теперь он верит в существование единорогов {Вгербе Рэтлендов - два единорога.}, в то, что в "Аравии есть одно дерево -трон Феникса, и один Феникс царствует там в этот час" Антонио и Гонзалоприсоединяются к нему да, они действительно видели на "острове" эти чудеса,да, необыкновенный образ жизни (manners) его обитателей поразил их (III, 3)Мэннерс, Мэннерс... В другом месте (II,1) Гонзало восторгается буйнойрастительностью "острова", его прекрасной зеленой травой, а Антонио вдруг,ни с того ни с сего заявляет, что почва здесь действительно (indeed) рыжегоцвета (tawny) {В графстве Рэтленд часто встречаются почвы красноватого цвета- из-за содержащихся в них железистых руд Антонио здесь явно обыгрываетстароанглийское и французское rutilant (красный), сходное с названиемграфства (Rutland) Происхождение староанглийского и французского rutilant -латинское. О происхождении же самого названия графства существуют разныемнения {1}, не исключено, что оно пошло (или закрепилось) именно в силуэтого значения слова rutilant Выше я уже указывал на другой примеробыгрывания названия графства - и графского титула Роджера Мэннерса - егооднокашником поэтом Уивером, как Root of Land - "корень страны".} Много соображений было высказано литературоведами о странном, ни на чтоне похожем образе Калибана. В нем видели то прообраз будущего "грядущегохама", то даже порабощенного колонизаторами туземца, восстающего противсвоих угнетателей. Но никто не обратил внимания на параллели, различимые вобразах этого сына "проклятой колдуньи Сикораксы" и грубого, неотесанногоскотника Лорела - сына пэпплуикской ведьмы в джонсоновском "Печальномпастухе" Джонсоновская ведьма, так же как и Сикоракса, заточает своих жертвв расщепе старого дерева, держит в услужении расторопного духа Пака (Ариэльв "Буре") Джонсон говорил Драммонду, что в своей пасторали он в образеведьмы вывел графиню Сэффолк Можно добавить, что эта дама, послескандального брака ее дочери с юным Эссексом - братом Елизаветы Рэтленд,зная о характере отношений последней с мужем и в предвидении близкойразвязки, не скрывала матримониальных планов свести Елизавету со своиммладшим сыном, так же пытается пэпплуикская ведьма свести Лорела с девойМариан, а Калибан одно время покушается на Миранду Параллели здесьнесомненны, но мог существовать и другой прототип неблагодарного дикаря -кто-то из тех, кого Рэтленд, как и Просперо, "научил говорить", в любомслучае, образ Калибана - не выдумка, а злая и презрительная карикатура нареальную одиозную личность, случайно оказавшуюся в зеленой Бельвуарскойдолине и затаившую злобу против ее хозяев Герцог Миланский впервые появляется не в "Буре" мы находим носителяэтого титула в списке действующих лиц шекспировских "Двух веронцев", а такжев пьесе Бомонта и Флетчера "Женоненавистник" (1607) В "Триумфе любви",пьесе, сочиненной, как считают, одним Бомонтом, появляется герцог МиланскийРинальдо и его "скрытая" герцогиня Корнелия; написанная в 1620 году пьесаМессенджера называется "Герцог Миланский"; в Милане происходит действиепьесы Джонсона "Дело изменилось". Такое пристрастие к Милану и его правителюлюбопытно и само по себе, и ввиду сходства ситуаций и аллюзий, в этих пьесахсодержащихся. А вот в "Триумфе чести" - пьесе, также принадлежащей перуБомонта и входящей в тот же цикл из четырех пьес, что и "Триумф любви",действует такой персонаж, как герцог Афинский, носящий имя Софокла, а егожена Дориген названа "примером чистоты". С "Бурей" все эти произведениясвязывает не литературная мода, а общие герои, трагическая историябельвуарской поэтической четы. Последняя шекспировская пьеса "Генрих VIII", датируемая 1613 годом,была, как это общепризнано в шекспироведении, дописана Джоном Флетчером.Объяснить это стратфордианским биографам нелегко: ведь Уильям Шакспер жилеще долгих три года. Нет удовлетворительного объяснения этому уоксфордианцев, дербианцев, сторонников других нестратфордианских теорий игипотез. Кроме рэтлендианской. Ибо в 1612 году Рэтлендов не стало, и кому жебыло дописывать неоконченную пьесу, оставшуюся после них, как не преданному"поэту Бельвуарской долины", драматургу, компаньону Фрэнсиса Бомонта, ДжонуФлетчеру.

И мертвых лица были сокрыты, и молчали все...

Болезнь прогрессировала, и весной 1612 года Рэтленд был доставлен вКембридж к знаменитому тогда врачу Уильяму Батлеру. То, что нам известно отогдашней медицине и применявшихся ею методах, не позволяет обольщатьсяотносительно характера помощи, которую мог получить от врачей тяжело больнойчеловек, после перенесенного паралича временами лишавшийся речи (об этомпишет в сохранившемся письме из Кембриджа некто Джон Торис). 8 мая 1612 года в Кембридже, в присутствии своего любимого братаДжорджа, хозяин Бельвуара и "главный человек Шервудского леса" подписываетзавещание: "Я, Роджер, граф Рэтленд... будучи больным телом, но в полной исовершенной памяти..." Главным наследником завещатель оставлял следующего заним по старшинству брата Фрэнсиса. Достойные суммы выделялись другим членамсемьи, специально предусмотрены средства на образование, которое предстоялополучить юным племянникам. Не были забыты и слуги - Фрэнси-су предписывалосьвознаградить каждого из них в меру их достоинств и продолжительности службы;крупная сумма предназначалась на сооружение госпиталя и богадельни вБоттесфорде, а также обоим кембриджским колледжам, где учился граф Рэтленд,- колледжу Королевы и колледжу Тела Христова... И лишь Елизавете, графинеРэтленд, своей законной супруге, завещатель не оставил абсолютно ничего, онвообще не упомянул ее! Завещание владетельного лорда, в котором ни разу не упомянута его жена,является крайне удивительным документом. Если говорить только о семьяхМэннерсов и Сидни, то можно вспомнить завещание Филипа Сидни, назначившегоисполнителем своей последней воли жену Франсис, мать годовалой тогдаЕлизаветы, и оставившего ей половину состояния. После смерти Джона Мэннерса- отца Роджера - всеми делами и имуществом распоряжалась, в соответствии споследней волей покойного, его вдова. Полное отсутствие Елизаветы Рэтленд взавещании мужа противоречит не только ее законным правам и традициям обоихсемейств. При жизни муж, несмотря на временами весьма стесненные финансовыевозможности, никогда не отказывал Елизавете в оплате ее личных расходов(напомню затраты на платье и драгоценности для участия в постановке маски"Гименей" - свыше тысячи фунтов!). Когда она жила в Лондоне или в другомимении Рэтлендов, управляющий исправно высылал ей по указанию графадостаточные средства... Как можно совместить это постоянное внимание изаботу о ней - даже в период их раздельной жизни - с полным, простонепостижимым "забвением" ее в завещании? Клауд Сайке, внимательно изучавший все документы, относящиеся кРэтленду, но не придававший не очень ясной для него фигуре дочери ФилипаСидни особого значения, пишет по поводу отсутствия ее имени в завещании:"Для Рэтленда она уже была мертва" {2}, употребляя это выражение какметафору. Однако после исследования честеровского сборника и зная, чтопроизошло летом 1612 года вслед за смертью Рэтленда, мы можем повторить этислова в буквальном их смысле. Ведь - как свидетельствует Честер - Феникс уходит из жизни сразу жепосле Голубя не случайно: они заранее условились вместе покинуть этот мир. Икогда Рэтленд излагал нотариусу свою волю, он знал, что его супругапоследует за ним, поэтому-то он и не оставляет ей ничего, - как и ему, ейничего уже в этом мире не требовалось. Роджер Мэннерс, граф Рэтленд, скончался в Кембридже 26 июня 1612 года.Тело его было набальзамировано (есть запись дворецкого о платебальзамировщику), но доставлено в родные места, находящиеся всего в сотнекилометров, только 20 июля. По обычаю, перед похоронами гроб с теломпокойного должны были выставить в его доме, чтобы родные и домочадцы могли сним попрощаться. Но на этот раз - и позднейший историк Бельвуара Ирвин Эллер{3} не смог найти этому никакого разумного объяснения - обычай был грубонарушен. Закрытый гроб сразу же препроводили в церковь соседнего селенияБоттесфорд и предали земле в фамильной усыпальнице Рэтлендов, рядом смогилами отца и матери покойного графа; при этом с самого момента прибытияпроцессии из Кембриджа никому не было дозволено видеть лицо покойника! И -словно всей этой необъяснимой таинственности было недостаточно - через двадня, без покойника, в замке и церкви исполнены все надлежащие торжественныепохоронные церемонии. Очевидно, священник был в недоумении, так как счелсвоим долгом сделать в приходской книге специальную запись о страннойпроцедуре. Почему же такая спешка с погребением, почему никому не было разрешеновидеть лицо покойника? Для этого устроители похорон - братья умершегоФрэнсис и Джордж - должны были иметь какую-то очень вескую причину, нокакую? Можно, конечно, предположить, что лицо мертвого было обезображенопредсмертными страданиями или он был убит (не обратив внимания на то, чтонезадолго до смерти его поразил "апоплексический удар", и на присутствие принем до конца преданного ему брата Джорджа, на слова честеровской Феникс обулыбке, застывшей на лице мертвого Голубя). Но ведь и тогдашниебальзамировщики умели приводить доверенное их заботам тело в должный порядокдаже в самых худших случаях. Нет, причина была явно другая. Тем более, что,изучая бельвуарские бумаги, мы обнаруживаем новый и не менее удивительныйфакт: графиня Рэтленд не присутствовала на похоронах своего супруга! Хотяона, как видно из поэмы Честера, была возле умирающего в его последние дни ичасы: "Посмотрите на насмешливое выражение, застывшее на его лице! Раскинувсвои крылья далеко, он смеется при этом..." Голубь умирает на глазах уФеникс - Елизавета присутствовала при эпилоге жизненной драмы Рэтленда... Отсутствие Елизаветы на похоронах мужа не может быть объясненоплатоническим характером их отношений - перед всем светом она была егозаконной супругой, графиней Рэтленд, и всего лишь незадолго до тогопринимала гостей в качестве хозяйки Бельвуара. Теперь же, когда тамразыгрывались странные похоронные церемонии без покойника, она находиласьдалеко: готовился следующий акт трагедии. О нем стало известно изсравнительно недавно найденного письма одного хорошо осведомленногосовременника событий. Вот что писал сэру Дадли Карлтону 11 августа 1612 годасобиратель лондонских новостей Джон Чемберлен: "Вдова графа Рэтленда умерладесять дней назад и тайно похоронена в храме св. Павла, рядом со своим отцомсэром Филипом Сидни. Говорят, что сэр Уолтер Рэли дал ей какие-то таблетки,которые умертвили ее" {4}. Итак, Елизавета умерла в Лондоне 1 августа, через десять дней послеболее чем странных боттесфордских похорон Рэтленда. Слух о том, что причинойее смерти был яд, полученный от Уолтера Рэли, подтверждает добровольныйхарактер этой смерти. Не забудем, однако, что говорить о самоубийствеоткрыто было нельзя - церковь осуждала самоубийц, их даже запрещалосьхоронить в пределах церковной ограды (вспомним сцену погребения беднойОфелии). Неясно, как Елизавета Рэтленд могла получить ядовитые таблетки отУолтера Рэли, который уже восемь лет сидел в Тауэре, приговоренный к смерти. Впрочем, заключение не было слишком строгим: в крошечном тюремномсадике он не прекращал своих ботанических опытов, писал книгу, к немуприходили не только жена с сыном, но и другие посетители, в том числе самакоролева Анна с почитавшим знаменитого мореплавателя наследным принцемГенри. В таких условиях получить от Рэли "таблетки" для Елизаветы былонесложно, изготовить же их "на всякий случай" для заключенного мог егосводный брат Адриан Гилберт, живший в те годы в доме Мэри Сидни-Пембрук изанимавшийся составлением различных лекарств. В отличие от мужа Елизавету Рэтленд захоронили сразу после смерти, нотоже тайно, ночью, в главном храме страны - ее останки опускают в могилуотца, первого поэтического Феникса Англии. Такое быстрое и тайноезахоронение говорит о предварительной подготовке, о том, что все совершалосьв соответствии с предсмертными указаниями самой Елизаветы. И здесь можнопривести строки из стихотворения, которого не могла не знать ЕлизаветаРэтленд - стихотворения Николаса Бретона "Любовь графини Пембрук" (1592): "О, пусть моя душа обретет свое последнее успокоение Только в пепле гнезда Феникса". Это выражение - "Гнездо Феникса" - стало в 1593 году названием дляпоэтического сборника, содержащего элегии на смерть Филипа Сидни. Несмотря на торжественные государственные похороны Филипа Сидни вфеврале 1587 года и многочисленные поэтические отклики на его смерть, надего могилой не было сооружено никакого памятника, только на ближайшей кмогиле колонне прикреплена табличка с начертанными на ней несколькимистроками. Похоже, что сестра поэта и его друзья считали, что, живя в своихтворениях, он не нуждается в других памятниках. После тайных похорон егодочери ничего в храме и возле могилы не изменилось. А еще через полстолетия,во время Великого лондонского пожара, деревянное здание старого собора св.Павла сгорело дотла, погибли и все архивы, в которых не могло не быть записио погребении дочери Сидни в "гнезде Фениксов"... И в течение несколькихстолетий дата и обстоятельства ее кончины оставались загадкой для историкови литературоведов, когда они встречались с ее именем, изучая произведенияБена Джонсона и Фрэнсиса Бомонта {После Великого пожара 1666 г. и возведениянового здания собора подземная его часть (крипта), где расположенызахоронения, была недоступна для посетителей. Лишь в прошлом веке еерасчистили, осушили, благоустроили. Я был там и видел на одной из внутреннихстен крипты новую доску с именем Филипа Сидни. О том, что здесь же покоитсяпрах его единственной дочери, в сегодняшней Англии мало кто знает...}. Правильность сведений, сообщаемых о смерти Елизаветы Рэтленд в письмеДжона Чемберлена, подтверждается и тем, что в приходской книгеботтесфордской церкви, где находится фамильная усыпальница Мэннерсов, графовРэтлендов, записи о ее погребении вообще нет. Однако скульптурный памятникна могиле ее супруга изображает не только его, но и ее возлежащими насмертном одре с молитвенно сложенными ладонями один подле другого, как будтобы они оба захоронены здесь. Есть некоторые признаки того, что ееизображение появилось несколько позже. Все записи о погребениях вусыпальнице в конце XVI и XVII веке, как и приходская книга, где ониделались, полностью сохранились, что исключает возможность какой-либоошибки; под памятником со скульптурным изображением Елизаветы Сидни-Рэтлендее останки никогда не покоились. Вопросы остаются. Почему доставленное из Кембриджа забальзамированноетело Рэтленда было сразу же, за два дня до церемонии похорон, предано земле,почему никому не разрешили видеть лицо покойного?! Я уже говорил, что предположение о насильственном устранении Рэтлендане имеет под собой оснований, противоречит многим фактам. В еще большейстепени это относится к его жене. Такое злодеяние не прошло бы незамеченным.Ее многочисленные родные и друзья были чрезвычайно влиятельны, имели доступк самому королю, они не дали бы замять дело, какие бы силы ни были в немзамешаны; дело Овербери показывает, что даже сам король в таких случаях немог воспрепятствовать разоблачению и наказанию виновных. Постепенно установленные факты, документальные материалы, а теперь - иразгаданный честеровский сборник позволяют восстановить события,происходившие летом 1612 года в Кембридже, Бельвуаре и Лондоне. В закрытом гробу, доставленном через месяц после смерти Рэтленда изКембриджа прямо в боттесфордскую церковь, находилось тело другого человека,- поэтому оно сразу было предано земле и никто не видел его лица, апохоронные церемонии состоялись лишь через два дня. Жена покойного при этомне присутствовала, ибо в это самое время она в сопровождении несколькихверных людей везла гроб с набальзамированным телом Рэтленда в Лондон. Потомеще несколько дней уходит на заключительные приготовления: надо былопредусмотреть многое, чтобы тайна Потрясающего Копьем навсегда осталась зазанавесом. И наконец - яд, смерть, тайное ночное погребение обоих супругов всоборе св. Павла, в "убежище Фениксов" - рядом с Филипом Сидни. Те немногие,кто знал все, были связаны страшной клятвой молчания, остальные - вынужденыдовольствоваться догадками и обрывками слухов (это показывает письмо обычнохорошо информированного Джона Чемберлена). Потом пришло желанное забвение... Если история исчезновения бельвуарской четы и может показатьсяневероятной, то только тому, кто не обратит внимания на приведенные здесьмногочисленные убедительные факты, не узнает в них почерк величайшегомастера мистификаций - бельвуарского Голубя, оставшегося верным себе во всехсвоих ипостасях как при жизни, так и приобщившись к вечности. Через несколько дней в Бельвуар прибыл сам король с наследным принцем;они пробыли там три дня. Узнали ли они тайну погребения бельвуарской четы -неизвестно, но в тайну Потрясающего Копьем король несомненно был давнопосвящен... А еще через семь месяцев новый хозяин Бельвуара вызывает к себеШакспера и Бербеджа. Судя по всему, Шаксперу было приказано убраться изЛондона; получив от дворецкого Томаса Скревена деньги за пресловутую"импрессу моего Лорда" {Томас Скревен был дворецким Рэтлендов и при Роджере,и при его преемнике Фрэнсисе, поэтому "моим Лордом" он мог назвать в этойзаписи как одного, так и другого. Если он имел в виду недавно умершегоРоджера, то "импресса" может пониматься как "условное изображение", то естьмаска.}, он спешно ликвидирует свои дела в столице, бросает актерскую труппуи навсегда возвращается в Стратфорд. "Великим Владетелям" он понадобитсятолько через десятилетие - уже мертвым и полузабытым, когда они позаботятсясоорудить небольшой настенный памятник рядом с его могилой в стратфордскойцеркви. Так летом 1612 года не стало Роджера Мэннерса, графа Рэтленда, и егоплатонической супруги Елизаветы; их смерть совпадает с прекращениемшекспировского творчества - факт, равноценный которому не могут привести нетолько стратфордианцы, но и сторонники других нестратфордианских гипотез. Исразу же - другой важнейший факт: абсолютное молчание, окружающее почтиодновременный уход из жизни необыкновенной четы, к которой были близки самыеизвестные поэты и писатели эпохи, часто гостившие в их доме. Не написали ниодной элегии на смерть Рэтленда (как это было принято) многочисленныекембриджские друзья, которым он покровительствовал и помогал, "поэтыБельвуарской долины", поэты из окружения наследного принца, принимавшиеучастие в создании "Кориэтовых Нелепостей"; никто - ни слова {Для сравнения:когда в 1624 г. умер граф Саутгемптон, его смерть была открыто оплаканамногими поэтами.}. Еще более поразительно, что никто не отозвался на смерть- сразу после смерти мужа - единственной дочери бесконечно чтимого всемилитераторами Англии Филипа Сидни, а ведь она, по словам Джонсона, быланезаурядной поэтессой. Молчал и сам Бен Джонсон, знавший и боготворивший ее,хотя он откликнулся прочувственными элегиями на смерть чуть ли не всехзнакомых ему (и даже многих незнакомых) людей. Летом 1612 года Джонсона небыло в Англии, но в конце этого года он вернулся; известие о смертиЕлизаветы должно было потрясти его, и все-таки открыто он никак на него нереагировал. В 1616 году в своих "Трудах" он помещает два поэтическихобращения к графине Рэтленд, написанные при ее жизни и известные их общимдрузьям (Люси Бедфорд, например), но о ее недавней смерти - опять ни звука.Чудовищное, просто невероятное - если не знать его причины - умолчание!{Есть данные о том, что в 1612 г должен был выйти сборник эпиграмм Джонсона,однако ни одного экземпляра этого издания не найдено; возможно. оно былополностью изъято и уничтожено.} Как в рот воды набрали близко знавшие ее Дэниел, Донн, Марстон, Чапмен,Дрейтон, Мэри Рот, Люси Бедфорд, даже воспитавшая ее Мэри Сидни-Пембрук,хотя их не могло оставить равнодушными самоубийство дочери Филипа Сидни (то,что сумел узнать Джон Чемберлен, не было, конечно, тайной и для всех еедрузей и родных). Так же как и смерть великого поэта и драматурга УильямаШекспира, смерть бельвуарской четы окружена странным, просто непостижимымдля историков молчанием, причиной которого не могло быть незнание или темболее - невнимание. Возможно только одно объяснение: писать об их смертибыло нельзя. Если посвященные в тайну их жизни и смерти уже давно были связаныобетом молчания, то молодой Фрэнсис Бомонт, очевидно, не входил в их число.Еще за год-два до смерти Елизаветы Рэтленд он написал стихотворение,"необычное письмо" - так он назвал его, - в котором выражал глубокоепреклонение перед этой замечательной женщиной. Ему "никогда еще неприходилось славить какую-либо леди в стихах или прозе", он отбрасываетизбитую манеру навязывания женщинам льстивых комплиментов, ибо понимает, ккому обращается сейчас. "Даже если я истрачу все свое время, чернила ибумагу, воспевая Вас, я ничего не смогу добавить к Вашим добродетелям и несмогу сказать Вам ничего такого, что не было бы Вам известно и без меня...Но если Ваш высокий разум, который я чту даже выше Ваших блестящих титулов,одобрит эти слабые строки, я постараюсь вскоре прославить Ваши достоинства вновой песне... Я знаю, что каков