Джон Марстон видит Чудо Совершенства

Поэту-сатирику и драматургу Джону Марстону в 1601 году было 26 лет, идо этого он еще не публиковал поэтических произведений под своим именем. Вчестеровском сборнике мы находим четыре его стихотворения. Первое помещенона развороте с шекспировским "Плачем" и озаглавлено: "Рассказ и описаниесамого удивительного Творения, поднимающегося из пепла Феникс и Голубя".Некоторые английские и американские исследователи сборника озадачены: такоеназвание как будто бы противоречит словам из шекспировского "Плача" - "онине оставили потомства". Давайте, однако, посмотрим: "О, эта душераздирающая Погребальная Песнь! Может ли огонь, может ли время или злая судьба уничтожить Столь редчайшее Творение? Нет, это было бы противно смыслу: Никакая порча не осмелится тронуть это великолепие. Природа призовет справедливость, справедливость - судьбу. Нечто никогда не станет ничем. Смотри же, что за великолепное наследие, ярче, Чем чистейший огонь, белее света луны, Теперь возникает там из пламени? Я застываю на месте, онемев от изумления, Никогда еще глазам не открывалось такое поразительное Чудо, Как эта безмерная, чистейшая редкость. О, всмотрись: это экстракт божественной Сущности, Душа небесносотканной Квинтэссенции, Пеаны* для Аполлона из смерти любящих Образуют изумительное Творение... Что за странное явление возникает из пепла Голубя И принимает такую форму (чей ослепительный блеск Превосходит сияние самого Аполлона)? - скажи, благородная Муза". {Пеаны - песни, гимны Аполлону.} Марстон просит божественных покровителей поэзии помочь ему увидеть ивоспеть это изумительное творение, которое, по определению поэта,"метафизично - ибо оно не Божество, не мужчина, не женщина, но элексир всехэтих начал!" И поэт чувствует, как "его Муза обретает необыкновенныекрылья". Во втором стихотворении, озаглавленном "Описание этого Совершенства",Марстон называет это творение, это чудо безграничным Ens - так всхоластической философии обозначалась наивысшая, абстрактная форма Бытия.Было бы "дерзостью" отважиться точно определить такое творение: онотрансцендентно, хотя и осязаемо, и Муза поэта лишь пытается его восславить.Но и тогда поэту не хватает слов, не хватает поэтических средств. ЭтоСовершенство выше всего, что можно себе представить; говоря о нем, нельзявпасть в преувеличение, никакая самая высокая хвала, никакие дифирамбы небудут гиперболичны; такому чуду ничто не способно польстить. И поэт замолкает- "это все, что может быть сказано". Интересно, что, говоря здесь обизумительном Совершенстве, Марстон употребляет глаголы в прошедшем времени. В третьем стихотворении - восемнадцатистрочном "сонете", названном "КСовершенству", - Марстон подчеркивает контраст между испорченным миром инезапятнанной чистотой Совершенства. Убогость, бесформенность, все телесныеи умственные недостатки, присущие другим творениям, полагает поэт, можнообъяснить тем, что природа долго отбирала отовсюду всевозможные достоинства,чтобы украсить ими это свое Совершенство, эту несравненную редкость. Последнее, четвертое стихотворение Марстона - "Гимн Совершенству". Поэтвосклицает: "О, как я могу назвать это Творение, Которое теперь достигло своей зрелости?" Эта строка тоже вызывает недоумение некоторых ученых. Мало того чтоМарстон раньше говорил о появлении нового великолепного и совершенного вовсех отношениях Создания то в настоящем, то в прошедшем времени, - теперь онпрямо утверждает, что оно достигло своей зрелости, то есть появилось несейчас, хотя страницей раньше поэт видел это Совершенство рождающимся изпепла Голубя. Можно посочувствовать добросовестным ученым: такая манеравыражаться положительно может поставить в тупик. Чтобы выйти из этоготупика, стали искать чету, чей женский отпрыск к 1601 году достиг бызрелости. От предупреждения Марстона, что речь идет не о человеческомотпрыске, пытались отмахнуться ссылкой на причуды платонизма. Неполучилось... В последнем стихотворении поэт продолжает развивать мысль онедосягаемой высоте удивительного Совершенства, невозможности найтиадекватные слова для его описания. Недостаточны даже такие эпитеты исравнения, как "Небесное зеркало", "Чудо глубокой мудрости и размышлений",даже само выбранное поэтом слово "Совершенство" слишком слабо, к любомуопределению надо прибавлять превосходную степень - "наилучший", "наивысший". Это Совершенство поучает саму добродетель, оно служит примером всемуземному, оно само по себе есть Высшее Абсолютное Бытие. Марстон прибегает ктаким гиперболам, которые иногда иначе как ошеломляющими не назовешь. Новедь сам поэт, предвидя недоумение читателей (в том числе и наше с вами),уже предупреждал, что, прославляя это Чудо, просто невозможно впасть впреувеличение... Но если Творение не является ни мужчиной, ни женщиной, ни божеством(хотя оно реально существует и даже достигло зрелости), то сам Голубь -аллегория определенной личности, смерть которой оплакивает и Марстон. И неслучайно, что возникшее (или открывшееся?) из пепла Голубя и Феникс Созданиестоль совершенно - таким был сам умерший Голубь. Что же это за таинственное Творение - экстракт человеческой ибожественной сущности, влияющее на весь мир? Шекспировский "Плач",утверждающий, что брак Феникс и Голубя был платоническим и поэтому они неоставили потомства, не противоречит марстоновским стихотворениям оСовершенстве (как это может показаться при поверхностном чтении). Поэтыдополняют друг друга, помогая нам понять их обоих. В свете свидетельств ХораПоэтов, Неизвестного, Шекспира и особенно Марстона, неоднократногоупоминания Аполлона и муз, которым тайно служили герои сборника, становитсяясным, что речь идет о творчестве Голубя и Феникс. Об этом же говорит и имяГомера, и важнейшие слова Марстона о поэзии (пеаны для Аполлона), оставшейсяпосле ухода героев из жизни, - вот то Совершенство, которое они завещалимиру. Их творческое наследие к моменту смерти уже было значительным - этимобъясняются кажущиеся непонятными слова Марстона о "зрелости" Творения и то,что поэт порой говорит о нем в прошедшем времени. Это наследие, оказывается,превосходило все доселе созданное и даже мыслимое! Иногда Марстон отзываетсяо великолепном Творении как об Идее, но это не абстрактная, аматериализованная Идея; поэт хорошо знает и этого человека, и его подругу, ито творческое наследие, которое открылось после их смерти. Даже в поэзии того времени, когда чрезмерные восторги и сервильныевосхваления были не в диковину, трудно найти что-либо подобное четыреммарстоновским стихотворениям. К тому же в них не чувствуется нипреувеличенной экзальтации, ни тем более - сервилизма. Поэт глубоко искрененв своем преклонении перед чудом, современником и свидетелем которого онсподобился быть. Повторяю, что-либо подобное трудно найти. Но... Читаязнаменитую оду Бена Джонсона в Великом фолио - первом посмертном собраниипьес Шекспира {Это издание принято обычно называть "Великим фолио" или"Первым фолио". В дальнейшем я буду пользоваться как тем, так и другимназванием.} - под заголовком "Памяти любимого мною автора мистера УильямаШекспира и о том, что он оставил нам", мы встречаем строки, почти буквальновоспроизводящие марстоновскую характеристику Совершенства - Творения,восставшего из пепла Голубя и Феникс. "Шекспир... я признаю, что ни человек,ни даже сами Музы не могут впасть в преувеличение, восхваляя написанноетобой. Это истина, и с ней согласны все". Случайное совпадение? Джордж Чапмен - единственный из всех участников честеровского сборника- представлен только одним стихотворением, "Peristeros, or Male Turtle".Здесь в заголовке поэт образовал мужскую форму от греческого peristera -горлица, которое употреблялось только в женском роде. Чапмен помогает нам лучше понять честеровскую аллегорию. Поэт рисуетГолубя в прошлом (говоря о себе в настоящем времени), когда тот,оказывается, иногда бывал склонен к крайностям. Несмотря на заголовок,высшая похвала обращена к женщине, носящей в этой книге имя "Феникс". СердцаГолубя и Феникс неразрывно связаны, она была для него миром радостей. Поэтподчеркивает свою лояльность по отношению к Голубю и глубокую преданностьФеникс. "Ни время, ни перемены, поглощающие все на свете, кроме истины,увековеченной в преданном сердце, не больше смогут отдалить меня от нее, чемее от ее достоинств, которые служат для меня образцом и определяют само моесуществование, мой дух". Чапмен совершенно ясно говорит о своей персональной связи и близости сгероями книги, не оставляя сомнения, что речь идет о конкретных личностях,его друзьях. Стихотворение Джорджа Чапмена показывает, что аллегорические образы,постоянное обращение к античной мифологии, насыщенный философскойтерминологией язык, явно рассчитанный на узкий круг посвященных, скрывают непросто вычурную игру в абстракции, а определенных людей и определенные, хотяи непростые, жизненные ситуации, связанные к тому же с искусством, поэзией.Трудность явно заключается не в отсутствии конкретной реальности, стоящей заэтими аллегориями и абстракциями, а в том, что сегодня еще нет легкодоступного, лежащего на поверхности ключа к ним.

Бен Джонсон знал их хорошо

Бен Джонсон, как и Марстон, представлен в сборнике Честера четырьмястихотворениями {10}. Первое - "Прелюдия". Поэт, готовясь петь о своихгероях, сначала пытается найти достойного покровителя на Олимпе. Геракл,Феб, Вакх, Афина, Купидон, хитроумный Гермес? Но нет! "Мы принесем наш собственный правдивый жар. Теперь наша мысль обретает крылья, И мы поем эту песнь для тех, кто обладает глубоким слухом". Итак, Джонсон обращается к тем, кто понимает, о чем и о ком онсобирается говорить. И далее следует "Эпос" - поэма, занимающая в сборникечетыре страницы и уступающая по объему лишь творению самого Честера. Вцентре поэмы - Голубь, о котором говорится в настоящем времени. Нет никакихуказаний или намеков на его смерть или на смерть Феникс. Поэма восхваляетцеломудрие, чистоту, воздержание от чувственной, плотской любви, присущие еегерою. Хотя наши действия контролируются разумом, иногда его ослепляетжелание, страсть. "То, что они зовут любовью, - не более, чем слепоежелание". Истинная любовь чиста, бескорыстна, совершенна, она подобназолотой цепи, спустившейся с небес, чтобы соединить благороднейшие умы вбожественный союз равных в духе. Ей не нужны низкие ухищрения для стольвысокой цели. Есть люди, которые целомудренны потому, что время страсти дляних прошло; другие боятся за репутацию (за свое положение и имя), их чистотавынужденна. Истинная чистота зиждется на любви к добродетели, а не на страхеили расчете. "Но мы выше всех ставим такую личность, как наш Голубь,украшенный любовью Феникс. Ее красота могла бы превратить ночь в день, онапрогоняет печаль и рождает радость сердца". "О, кто же он, тот, кто в этом мире владеет Эликсиром всех радостей, Более чистым, чем в райской обители, И нетленным, как ее цветы...". Кто же он, кто может подавить в себе желание, может отказаться оттакого счастья, от обладания той, которая любит его? "Но стой! Я слышу глупца, который кричит, что мы грезим, И клянется, что не может быть такой вещи, Как эта чистая любовь, о которой мы поем... Нет, глупец, узнай, Хотя твои неотесанные мысли имеют воробьиные крылья, Голуби могут до смерти оставаться целомудренными". Заключительные строки поэмы весьма многозначительны, но могутпониматься неоднозначно. Говоря о Феникс, поэт пишет, что только дикарь непобоялся бы причинить горе такой изумительной женщине. "И, конечно, неспособен на это добродетельный и великодушный Ум, устремленный к целомудриюи благородным занятиям, которому известна тяжесть вины... К нему можноотнести эту фразу: "Человек может грешить беззаботно, но безопасно -никогда" {"Man may securely sin, but safely never".}. Похоже, здесь Джонсоннамекает на какие-то ставшие ему известными интимные обстоятельства,связанные с Голубем. Как бы то ни было, поэма тоже подтверждает духовныйхарактер отношений Голубя и Феникс, исключающий физическую близость. Этим двум своим стихотворениям Джонсон, как видно, придавал большоезначение. В 1616 году он выпустил "Труды" - собрание своих поэтических идраматических сочинений, именуемое в научном обиходе как "фолио 1616". Онлично отбирал и группировал для него произведения, редактировал, следил затипографскими работами. Отбор был тщательным - опубликовано здесь далеко невсе, что было к тому времени написано. Но "Прелюдию" и "Эпос" изчестеровского сборника Бен Джонсон не опустил; наоборот, напечатал их всамом важном, "программном" разделе книги - в поэтическом цикле "Лес", рядомс обращением к знатной женщине, умершей за несколько лет до того, - о нейречь впереди. Третье стихотворение Джонсона в честеровском сборнике состоит всего издвух четверостиший и называется "Феникс постигнутая". В первой строфе поэтзаявляет: теперь никто не должен считать небылицей, что замечательноесущество Феникс оказалось женщиной. Вторая строфа призывает не удивлятьсятому, что она является только видимостью жены Голубя. Еще и еще раз - ивполне определенно - Джонсон указывает на целомудренный характер ихотношений. Совершенно очевидно, что авторы честеровского сборника считалинеобычный, "чистый" брак своих героев обстоятельством очень важным для иххарактеристики, отличающим их от других и потому нуждающимся в каком-тообъяснении. В последнем стихотворении "Ода восторженная", завершающем весь сборник,Джонсон говорит о Феникс как о реальной женщине, называет ее "Леди" ичрезвычайно высоко оценивает интеллектуальные качества своей героини. "О,великолепие! О, блеск, который никто не может затмить! Ее мысль быстра иоживленна, как огонь... Ее природный ум углублен ученостью, ясен, как увесталки, замкнут в орбите кристальной чистоты. Ее голос прекрасней тех,которыми славятся места, ее породившие, и при этом он смешан со звуком,превосходящим возможности самой природы". Но, увы! Там, куда поэт направляется, чтобы достойно прославить этуледи, его голос оказывается почти заглушенным. "Я отступаю и говорю: ее достоинства Глубже и значительней, чем это видно глазу, Но она не гордится ими И не хочет выставлять их напоказ". Эта последняя строка Джонсона - последняя строка в книге. Еще разотметим: не только в "Прелюдии", но и в трех других стихотворениях Джонсонговорит о Голубе и Феникс в настоящем времени, не упоминая об их смерти,хотя его стихотворения завершают книгу и, казалось бы, не могли оставить безвнимания столь важное и трагическое событие. Почему же Бен Джонсон все-такипромолчал о нем?

За завесой тайны

Таково содержание поэтического сборника "Жертва Любви" (теперь,познакомившись с его героями, мы можем предположить, что это название скорейвсего относится к Феникс, добровольно последовавшей за своим ушедшим изжизни супругом). Поэты - авторы сборника, как они и обещали, валлегорической форме рассказали об удивительной супружеской паре, которуюони хорошо знали и смерть которой они (за исключением Джонсона) оплакивают.Как можно заключить, супруги умерли незадолго до появления книги. ПоэмаЧестера заканчивается рассказом Феникс о кончине ее друга; она готовитсяпоследовать за Голубем. Неизвестный обращается к Феникс, которая еще жива. Взаключительных стихотворениях Честера ("Пеликан" и "Заключение") сообщается,что и Феникс рассталась с жизнью. Шекспир и Марстон скорбят об умершихсупругах, причем последний воспевает и некое оставшееся после нихсовершенное творение. Стихотворения Джонсона, судя по всему, написаны ещепри жизни обоих героев. Все поэты соблюдают только самую общую договоренность о характереаллегории, именуя мужчину Голубем, а женщину Фениксом, уделяя мало вниманиядревней легенде, адресуясь к своим героям как к действительно существовавшимличностям, однако избегая не только называть их подлинные имена, но иприводить такие подробности, которые могли бы открыть эти именанепосвященным читателям. В трактовке каждым поэтом образов Голубя и Фениксесть свои особенности, но различия не носят принципиального характера. Одниуделяют больше внимания Голубю, другие - Феникс, в некоторых случаях больше,чем в других, чувствуется знакомство и дружба поэта со своими героями.Различия эти - естественное несовпадение отдельных деталей в рассказахочевидцев об одних и тех же людях и событиях, вызываемое разной степеньюприближенности и осведомленности, направленностью интеллектуальных идуховных интересов, а поскольку речь идет о поэтах - поэтическим видением иманерой. В главном же свидетельства совпадают, ибо взор поэтов направлен в одномнаправлении, они говорят об одних и тех же людях. Авторы не противоречат, адополняют друг друга, каждый добавляет какую-то новую, важную для негочерту, какие-то особенности личных отношений с прототипами своих героев. Ипересечение этих достаточно авторитетных и многочисленных свидетельстввырывает из мрака сначала совсем смутные, а потом и более отчетливые контурыдвух необыкновенных личностей, современников и друзей крупнейших поэтовАнглии, которые почтили их память своими произведениями, но не хотели или немогли назвать их имена. Поэма Честера и "дополнительные" стихотворения известных английскихпоэтов убедительно свидетельствуют, что за аллегорическими именами-маскамискрываются не персонажи древних легенд или абстракции, а вполне реальныелюди, исключительные по своим высоким достоинствам, по тому влиянию, котороеони оказывали на окружающих. Хотя они были супругами, их отношенияоставались целомудренными - это подтверждено поэтами неоднократно; ихсвязывала общность духовных интересов, служение Аполлону и музам, то естьтворчество. И читатель может ознакомиться с частью оставленного имитворческого наследия - собранием "Песен Голубя", носящим печать тончайшегопоэтического мастерства и имеющим удивительно много общего с шекспировскимипоэмами и сонетами. Они явно занимали очень высокое положение (говоря о них, авторыприбегают к таким эпитетам, как "царственный", "божественный","благороднейший", "сиятельный", "совершенный"), но по какой-то причине всяжизнь этой четы, их поэтические занятия держатся в строгом секрете, окруженытайной, недоступной для непосвященных. Эта секретность, как видно измногочисленных намеков и умолчаний поэтов, из их объявленного на титульномлисте намерения вуалировать правду, окружала даже смерть загадочной четы. Новсе-таки мы узнаем, что они умерли почти одновременно - сначала он, потомона. И из пламени служения Аполлону, из их пепла восстало имя, одно имя,владеющее всем недосягаемо совершенным, что было создано ими при жизни... Тайна Голубя и Феникс довлеет над их памятью, над их наследием, надчестеровской книгой, делая ее неразрешимой загадкой для нескольких поколенийисследователей. Кто же эти двое, эта необыкновенная чета, оставившая после себя одноимя? Что связывало их с лучшими поэтами Англии и прежде всего с Шекспиром?Почему издание сборника окружено такой таинственностью, почему в этой книгестолько загадок? Какое отношение к изданию 1601 года имеет лондонскийэкземпляр с датой "1611" и странным заглавием? Таковы основные вопросы, всегда встававшие перед исследователямичестеровского сборника. Ясно, что центральным является первый вопрос, тольконайдя несомненно существовавших в шекспировской (елизаветинско-якобианской)Англии прототипов Голубя и Феникс, можно будет понять и объяснить всеостальное.