Последняя воля Владыки Языка? Загадки автографов

"Во имя Бога, аминь. Я, Уильям Шакспер... благодарение Богу в полномздравии и полной памяти совершаю и предписываю эту мою последнюю волю..." Вдокументе на трех листах нотариус Коллинз записывает эту последнюю волюзавещателя: распоряжения о распределении остающегося после него имущества.Тщательно, с учетом процентов и порядка наследования грядущими поколениями,расписываются деньги. Целую страницу занимает инструкция, как выплатитьмладшей дочери, Джудит, ее долю. "Дочери моей Джудит сто пятьдесят фунтовстерлингов законной английской монетой, которые должны быть ей выплаченыследующим образом и в следующей форме: то есть сто фунтов стерлингов вуплату ее брачной доли в течение одного года после моей смерти с процентамив размере двух шиллингов на фунт стерлингов, которые должны выплачиваться дотех пор, пока упомянутые 100 фунтов стерлингов не будут ей выплачены послемоей смерти, остальные 50 фунтов стерлингов из поименованной суммы должныбыть выплачены ей после того, как она выдаст или даст такое достаточноеобеспечение, какое душеприказчики сего моего завещания пожелают, что онасдаст или подарит все ее имущество и все права, которые перейдут к ней понаследству или поступят в ее пользу после моей смерти или которые она имееттеперь на один арендный участок с принадлежностями, лежащий и находящийся вСтратфорде на поименованном Эйвоне, в вышеназванном графстве Уорик, участок,который является долею или владением поместья Роуингтон, моей дочери СьюзенХолл и ее наследникам навсегда. Также я дарю и завещаю дочери моей Джудитсто пятьдесят фунтов стерлингов еще, если она или какой-нибудь потомок еебудет жив по истечении трех лет, непосредственно следующих за днемподписания сего моего завещания; причем в течение упомянутых 3-х лет моидушеприказчики обязаны выплачивать ей проценты со дня моей смерти ввышепоименованном размере; если же она умрет в течение упомянутого срока безпотомства, моя воля такова, я даю и завещаю сто фунтов стерлингов из толькочто упомянутой суммы моей внучке Елизавете Холл, а 50 фунтов должны бытьудержаны моими душеприказчиками в течение жизни сестры моей Джоан Харт,доходы же и проценты с упомянутых 50 фунтов стерлингов должны бытьвыплачиваемы упомянутой сестре моей Джоан, после же ее смерти поименованные50 фунтов стерлингов должны остаться за детьми упомянутой сестры моей идолжны быть разделены поровну между ними; если же упомянутая дочь моя Джудитбудет жива по истечении поименованных 3-х лет или будет жив кто-нибудь из еепотомков, то моя воля такова, и я предназначаю и завещаю упомянутые 150фунтов стерлингов, которые должны быть отложены моими душеприказчиками ипопечителями ради большей выгоды ее и ее потомков; капитал не должен бытьвыплачен ей, пока она будет замужем и под властью мужа, но моя воля такова,что ей ежегодно должны выплачиваться проценты в течение ее жизни, после жеее смерти упомянутые капитал и проценты должны быть выплачены ее детям, еслиу нее будут таковые, если же нет, то ее душеприказчикам или уполномоченным,если она будет жива в упомянутый срок после моей смерти. Если супруг, закоторым она будет замужем по истечении поименованных 3-х лет или вкакое-нибудь другое время после сего, обеспечит ее и ее потомков землями,соответствующими доле, предоставленной в ее пользу настоящим завещанием, иэто будет признано моими душеприказчиками и попечителями, то моя волятакова, что упомянутые 150 фунтов стерлингов должны быть уплаченыупомянутому супругу, давшему такое обеспечение, для его личногопользования". Далее расписывается разная домашняя утварь, включая посуду, раздаютсянебольшие суммы друзьям, в том числе товарищам по труппе "слуг ЕгоВеличества" Хемингу, Конделу и Бербеджу, для покупки памятных колец. Посудазавещается внучке Елизавете, "за исключением широкой серебряной позолоченнойчаши". Сестре Джоан дается 20 фунтов и все носильное платье, и дом сослужбами в Стратфорде, в котором она живет, пожизненно, при условии уплатыею ежегодной ренты в 12 пенсов. Основная часть имущества - дома, хозяйственные постройки, земельныеучастки - завещается дочери Сьюзен "во владение на срок пожизненный, послесмерти же ее я завещаю упомянутые только что имущества первому законномусыну ее и законным наследникам мужского пола упомянутого первого сына ее; занеимением же такового потомка - второму законному сыну ее и законнымнаследникам мужского пола упомянутого второго сына ее; за неимением жетаковых наследников - третьему законному сыну поименованной Сьюзен изаконным наследникам мужского пола упомянутого третьего сына ее..." и т.д.,и т.д. - до седьмого законного сына и его потомков! Дальше завещается жене"вторая по качеству кровать с принадлежностями", дочери Джудит - упомянутаясеребряная позолоченная чаша. Об этом завещании, ставшем известным биографам лишь спустя многодесятилетий после смерти Уильяма Шакспера, имеется обширная литература навсех языках. Однако внимание писавших чаще всего сосредоточивается на такихкурьезах, как завещанная жене "вторая по качеству кровать" или забытое имяодного из племянников. А ведь самое важное в этом документе - бросающееся в глазапоразительное духовное и интеллектуальное убожество завещателя. Посмотрите,как он пытается из гроба управлять своими фунтами и шиллингами - до седьмогозаконного наследника своей дочери и наследников этих законных наследников;как дает дочери Джудит только заранее определенные проценты с капитала, асам "капитал" велит поместить для большей выгоды ее наследников (неведомыхему!); как велит, чтобы ее будущий супруг обеспечил ее землями в такой жедоле, которую оставляет ей отец, и т. п. Заскорузлость, ограниченностькругозора - типичного кругозора дельца, целиком погруженного в меркантильныерасчеты, цепко держащегося за свои дома, сараи и земельные участки, процентыс продаваемой фермерами соломы и сена, за все эти накопленные им всякимипутями шиллинги и "имущества", с которыми его не может разлучить даже самасмерть. Обращает внимание отсутствие в завещании какого-либо упоминания окнигах (а книг в доме поэта и драматурга Уильяма Шекспира, судя по егопроизведениям, должно было быть немало), которые - или по крайней меремногие из которых - стоили тогда довольно дорого. И - если этот человек действительно был писателем - неужели в его домене было изданных к тому времени его собственных поэм, пьес, сонетов? Нет,Уильям Шакспер из Стратфорда, распределив на несколько поколений вперед всесвое имущество, вплоть до посуды и других мелочей и деньги до пенсов, ниразу не употребил слово "книга". Нет также ни слова о каких-то рукописях,которые ведь тоже представляли немалую ценность, ибо могли быть проданыиздателям (лондонские издатели уже тогда гонялись за каждой строкой,написанной или якобы написанной Шекспиром - об этом свидетельствует историяс появлением в печати "Сонетов" и "Страстного пилигрима"), Ничего неговорится о картинах или портретах. Абсолютное отсутствие упоминаний о каких-либо книгах или рукописях,конечно, не могло не озадачить позднейших биографов, поэтому в трудахнекоторых из них и особенно в беллетристике околобиографического характераможно нередко встретить рассказы о некоем таинственном сундуке с бумагами,якобы увезенном из дома умирающего драматурга его литературными илитеатральными друзьями. Никакой фактической базы под этими рассказами,конечно, нет. Домыслы на эту тему возникли еще в начале XVIII века, когданекто Джон Роберте, называвший себя "бродячим актером", распространял слухио том, что "два больших сундука, полные неразобранных бумаг и рукописейвеликого человека, находившиеся в руках одного невежественного булочника изУорика (женившегося на женщине из рода Шекспиров) были разбиты, а ихсодержимое небрежно разбросано и раскидано, как чердачный хлам и мусор... ивсе это погибло во время пожара" {6}. Однако никакие потомки Шакспера вконце XVII века в Уорике не жили (большой пожар, к которому привязан этотдомысел, произошел в 1694 году). Еще позже, через 70 лет после смертипоследнего отпрыска Уильяма Шакспера, его внучки Елизаветы Барнард, сталимуссировать "старинное предание" о том, что она якобы увезла с собой изСтратфорда много бумаг своего деда. В конце XVIII века циркулировала другая версия легенды: будто нектоУильямс в доме, купленном им у семьи Клоптонов, обнаружил несколько корзин(!) с бумагами, на которых было имя Шекспира (Клоптоны же в свое времякупили у наследников Шакспера его стратфордский дом Нью-Плейс). Разумеется,при этом сообщалось, что все эти "бумаги" простодушный джентльмен (Уильямс)сжег! Иногда в шекспировских биографиях можно встретить предположение, что"библиотека" могла перейти к зятю Шакспера Джону Холлу еще до составлениязавещания, поэтому-то, мол, там и не говорится ничего о книгах и рукописях.Под этим домыслом тоже нет фактической основы, как и под другими попыткамихоть как-то объяснить чрезвычайно странное отсутствие книг в доме человека,которого вообще трудно представить без обширной библиотеки: ведь ее следыобнаруживаются во всех его произведениях. Но разве менее странным являетсянеграмотность семьи Шакспера? Нестратфордианцы считают, что эти факты вполнесогласуются: в доме, где жили неграмотные люди, не было никаких книг. Завещание Уильяма Шакспера из Стратфорда хорошо вписывается в собраниеподлинных биографических фактов о нем, позволяя нам через прошедшие столетияи через горы диссертаций и хрестоматий увидеть этого человека и егоокружение, услышать его голос, понять образ жизни и заботы. Это довольнонесложный мир - отсутствие книг, никаких проблесков интеллектуальности;потолок интересов - деньги, денежные тяжбы, приобретение "имуществ". Тут нетничего загадочного или предосудительного - в кругу таких занятий и интересовжили многие его современники, но какое отношение все это может иметь квеликим творениям, вот уже пятое столетие стоящим в центре духовной жизничеловечества? И напрасны все старания представить этот потрясающий по своейубедительности документ лишь заурядным юридическим актом о раздаче имуществанаследникам, составленным нотариусом по образцу и канонам, принятым тогдадля подобных бумаг. Писал ли поверенный Фрэнсис Коллинз его под диктовкузавещателя, или он пересказывал своими словами последнюю волю Шакспера,личность и кругозор последнего отразились в этом документе вполне отчетливо.Достаточно ознакомиться с сохранившимися завещаниями писателей той эпохи(например, Джона Донна, Джона Дэвиса), в которых тоже значительное местозанимает раздача остававшегося после них имущества, чтобы убедиться,насколько несопоставим кругозор и интересы этих людей с миром интересовУильяма Шакспера из Стратфорда. Даже завещание его товарища по труппеХеминга (1630) выглядит пристойней, и не только по стилю изложения: Хемингговорит о своих книгах, специально выделяет пять фунтов для приобретенияучебников внуку... Недаром честный стратфордский антикварий Джозеф Грин, нашедший"завещание Великого Барда" в середине следующего столетия (1747), былбуквально ошеломлен, подавлен своим великим открытием. Он писал другу:"Завещательные распоряжения, содержащиеся в этом документе, несомненносоответствуют его (Шекспира. - И.Г.) намерениям; но манера, в которой ониизложены, представляется мне столь невежественной {Dull - тупой,невежественный, примитивный.}, столь абсолютно лишенной малейшей частицытого духа, который осенял нашего великого поэта, что пришлось бы унизить егодостоинство как писателя, предположив, что хотя бы одно предложение в этомзавещании принадлежит ему". Под этими словами проницательного человека,прочитавшего на своем веку не одно завещание, можно подписаться и сегодня. Нередко приходится читать, что Шекспир составлял завещание, будучитяжело больным, и это отразилось на всем содержании документа. Чем был боленУильям Шакспер, неизвестно, но даже если исходить из того, что какая-тотяжелая болезнь пагубно сказалась на его интеллекте, на блестящем даре слова(если он и был Великим Бардом), как все-таки могло случиться, что в этомпространном и подробном документе, готовившемся не один месяц, вообще нет ниодной мысли, ни одной фразы, хотя бы отдаленно напоминающих о Владыке Языка?Остается только предположить, что болезнь полностью преобразила еголичность, превратила в совершенно другого человека, утратившего связь спрошлым. Но нет признаков того, чтобы умственные способности и памятьзавещателя были серьезно ослаблены болезнью, - ведь он так подробно излагаетсложный порядок наследования нажитых им "имуществ" грядущими поколениями,перечисляет все виды этих "имуществ" и "принадлежностей" к ним, фунты, пенсыи проценты на них. Нет, не похоже, чтобы личность его была разрушенаболезнью (и в январе 1616 года, когда завещание писалось, и в конце марта,когда в него вносились существенные изменения): излагая последнюю волю, онвполне управлял своими мыслями, и эти мысли целиком были направлены на то,чем он занимался, как свидетельствуют бесстрастные документы, всю жизнь, -на приращение и удержание имущества и капиталов. Непостижимое противоречие между достоверными биографическими данными остратфордце Уильяме Шакспере и тем, что говорят о своем авторе великиешекспировские произведения, особенно после нахождения Джозефом Гриномпоразившего его завещания, было замечено многими, в том числе и в России.Слова Н.И. Стороженко об этом - не имеющем аналогов в истории литературы -несоответствии я уже приводил. А вот что писал по этому поводу историклитературы, редактор лучшего дореволюционного собрания сочинений Шекспира нарусском языке профессор С.А. Венгеров: "До последней степени поражает всякого, кто ценит в Шекспире то, что онярче кого бы то ни было во всемирной литературе воспроизвел душевную жизньизбранных натур, когда узнаешь об его операциях не только по покупке иприобретению лично для себя домов и земли, но и по приему в залог чужихвладений и вообще по займам... Как же, однако, сочетать в одно представлениемировую скорбь и разбитые иллюзии с тем, что одновременно с "Гамлетом"Шекспир с присущей ему осмотрительностью и тщательностью был занятприобретением новой земельной собственности? Как, наконец, соединить в одноличное представление величественную безнадежность "Отелло", "Меры за меру","Макбета", "Лира" с таким мелко суетливым и не совсем чистоплотным занятием,как относящийся как раз к тем же годам откуп городских поборов (церковнойдесятины)? Очевидно, ни в каком случае не следует смешивать в однопредставление Шекспира-человека, Шекспира-дельца с Шекспиром-художником.Очевидно, что Шекспир-художник жил в своем особом волшебном мире, где-то нанедосягаемой высоте, куда голоса земли не доходят, где художественноепрозрение его освобождается от условий времени и пространства" {7}. Итак,"не следует смешивать в одно...". Ибо - смешать, сочетать чрезвычайнотрудно... Тем, кто считает, что великий поэт и драматург Уильям Шекспир истратфордский откупщик церковной десятины Шакспер - одно лицо, приходитсяпредполагать в авторе "Гамлета" и "Лира" такую чудовищную раздвоенность,подобную которой воистину не знает история мировой культуры. Можно заметить,что С.А.Венгеров ничего не говорит о неграмотной семье (возможно, нерасполагая тогда достаточной информацией в отношении дочерей Шекспира), аделикатно касаясь "операций по займам", не упоминает о том, что эти"операции" иногда заканчивались судебным иском, а то и препровождениемнесостоятельного должника или его соседа-поручителя в долговую тюрьму. Явноростовщический характер денежных операций Уильяма Шакспера разрушает дажетот портрет осмотрительного и расчетливого приобретателя, который рисоваливикторианские биографы Шекспира, утверждавшие, что он был вынуждензаниматься некоторыми малопоэтическими делами только для того, чтобысодержать семью и иметь возможность спокойно отдаваться творческому труду.Человек, который не хотел печатать свои произведения и иметь таким образомзаконный и достойный заработок, не брезговал давать деньги в рост и таскатьсвоих небогатых соседей по судам! Ростовщические операции Шакспера, откуп церковной десятины, неграмотнаясемья и ужасное завещание - самые ошеломляющие из всех сделанных занесколько веков открытий об этом человеке, и неудивительно, что у многих востальном вполне объективных биографов просто не поворачивается язык назватьвещи своими именами. Делаются попытки оспорить ростовщический характершаксперовских займов на том шатком основании, что в сохранившихся документахнет указаний на проценты, которые должник должен был уплатить кредитору запредоставленную ссуду. Такой аргумент игнорирует то обстоятельство, чтодолжник давал долговую расписку не на ту сумму, которую он получал от своегокредитора, а на ту, которую был обязан вернуть, с включением в нееначисленных процентов. Выходит, что Шакспер просто по доброте душевнойодалживал своим соседям и знакомым деньги (или солод), когда же они не моглисвоевременно вернуть долг (а это случалось не раз), ему ничего неоставалось, как взыскивать с них деньги через суд и даже сажать в тюрьму.Нередко кончавшиеся серьезными неприятностями для должников ссудные операциистратфордца приобретают подчас черты чуть ли не своеобразной филантропии винтересах искусства. А.А.Аникст пытался, например, увязатьфинансово-судебную практику Уильяма Шакспера с фактами театральной жизниэпохи, объяснив настойчивое и жестокое судебное преследование оказавшегосяна мели Джона Эдинбрука и его поручителя кузнеца Томаса Хорнби тем известнымфактом, что в эти самые годы (1608-1609) труппа "слуг Его Величества"приобретала новое театральное помещение и Шекспир мог нуждаться в средствахдля этого {8}. Долг был - шесть фунтов... Но как бы ни объяснять эти факты, отрицать их нельзя, а они неоспоримосвидетельствуют о том, что Уильям Шакспер занимался не только откупомналогов на солому и сено, но и примитивным ростовщичеством, как и его друзьяКомбы. В шекспировских же произведениях, особенно в "Венецианском купце" и"Тимоне Афинском", автор гневно и презрительно бичует ростовщиков. Завещание Уильяма Шакспера не содержит ни малейшего намека ни на книги,ни на рукописи. И от Уильяма Шекспира, великого писателя (кто бы он ни был икак бы ни писалось его имя), тоже не осталось - в отличие от большинствадругих поэтов и драматургов, его современников, - не только абсолютноникаких рукописей, но и вообще ни клочка бумаги, ни одной строки, написаннойего рукой! За несколько веков напряженнейших поисков удалось найти лишь шестьподписей стратфордца в архивных документах, из них три - в завещании. Об этих шести подписях - единственном, что, как считают, сохранилось отнаписанного Великим Бардом, - существует обширная литература, неоднократнопроизводились графологические экспертизы, дававшие несовпадающие заключения.Чита гель может сам ознакомиться с факсимильным воспроизведением этихподписей и составить собственное мнение о них. Подписи стояли на следующихдокументах. 1. На свидетельских показаниях по иску Белотта к его тестю, мастерудамских париков Монжуа 11 мая 1612 года. (Найдено в 1910 году.) 2. На купчей по приобретению дома в Блэкфрайерсе от 10 марта 1613 года. 3. На закладной на тот же дом от 11 марта 1613 года. (Оба эти документанайдены в 1768-м и опубликованы в 1790 году Э.Мэлоном.) 4. На первой странице завещания. 1616 год. 5. На второй странице завещания. 1616 год. 6. На последней странице завещания. 1616 год. (Завещание найдено в 1747 году.) И невооруженным глазом видно, что подписи заметно отличаются одна отдругой, даже имеют различную орфографию, но ни одна полностью не совпадает сименем Великого Барда - Шекспир (Shakespeare). Вот странные сокращения - Уили Шаксп, Уиллиам Шакспе (Wiln Shaksp, William Shakspe), хотя в подписяхпод такими документами сокращения не допускались. Подписи под завещаниемтранскрибированы тоже по-разному: на первой и второй странице - WilliamShakspere, Wilm Shakspere, на третьей - William Shakspeare; из них лишьпоследняя сравнительно близка к литературному, пользовавшемуся ужеизвестностью имени (отличается от него только отсутствием буквы е после k).Почему он подписывался каждый раз по-разному (даже под одним документом) ипочему не подписывался "облагороженным", давно получившим хождение влитературе (и ассоциирующимся с копьем в дарованном его семейству гербе)вариантом имени: Shakespeare - Шекспир, то есть Потрясающий Копьем? Это первые вопросы,на которые стратфордианским биографам Шекспира всегда было трудно датьудовлетворительный ответ. Но этим дело не исчерпывается. Уж очень странным, неуверенным почерком,какими-то корявыми буквами начертано везде само фамильное имя подписанта.Чувствуется, что рука, водившая здесь пером, явно не приучена к такомузанятию, тем более - к скорому письму. Собственно, трудно даже говорить опочерке, когда глядишь на эти неловкие, расползающиеся буквы, чуть ли некаракули, и сравнивать их со строками, написанными тут же поверенным илиписцом (пусть тоже не каллиграфами, но людьми, для которых перо - орудиепрофессии). Все эксперты в той или иной степени и форме соглашаются, чтопочерк "шекспировских автографов" весьма необычен и странен для человекапера, исписавшего за свою жизнь тысячи страниц. И дело не в том, что почеркякобы "некрасив" или "неразборчив" - просто это рука человека, не привыкшегопользоваться пером. Объяснения предлагаются не очень убедительные. Например, Х. Гибсонрассказывает, как трудно было писать гусиным пером, да еще скверными густымичернилами, которые применялись в те времена. Но ведь другие писатели и поэтыписали тогда такими же перьями и чернилами, однако проблем, подобныхпорожденным "шекспировскими автографами", с ними нет. В этом убедилсяизвестный ученый - текстовед и библиограф У.У. Грег, исследовав рукописи иподписи семидесяти прозаиков и драматургов и сорока двух поэтов за период1550-1650 годов. Большинство шекспировских биографов сегодня склонны объяснять странныйвид подписей Шакспера какой-то болезнью. Бернард Шоу предположил в своевремя, что Шекспир страдал судорогами пальцев. Выходит, он страдал этиминеведомыми "судорогами" все последние годы жизни (хотя активно занималсясвоей обычной приобретательской деятельностью)? Большинство нестратфордианцев объясняют все эти особенности истранности подписей тем, что стратфордский Шакспер был неграмотен (в лучшемслучае - малограмотен) и мог лишь кое-как нацарапать свое фамильное имя надокументах. Некоторые нестратфордианцы (Ф. Шипулинский, например) обращалипри этом особое внимание на жирную точку, особенно явственно видимую подподписью на свидетельских показаниях в деле Белотта-Монжуа. Что это заточка? По их мнению, это и есть подлинная "подпись" Шакспера: неграмотныйчеловек таким способом "прикладывал свою руку" к документу - ставил перомточку, над которой писец делал пометку (иногда сокращенную) о его имени. Однако, я полагаю, еще большего внимания заслуживает последняя страницазавещания. Ибо здесь - не просто подпись, а почти фраза: "...by me WilliamShakspeare" ("...мной, Уиллиамом Шакспером"). Все, изучавшие эту подпись,констатировали (и читатель тоже может в этом убедиться), что первые трислова написаны нормальным, четким почерком; последнее же слово - фамильноеимя - почти такими же корявыми, неуверенными буквами, что и на второйстранице. Почему же такая разница в одной строке, если вся она написана водно время одним человеком? Стратфордианские биографы опять апеллируют кболезни: у больного-де было временное улучшение, и он успел четко написатьпервые слова, а на последнее у него уже не хватило сил, и он с трудом,кое-как его нацарапал. Объяснение, конечно, очень натянутое - слишком ужочевидно, что эта строка в конце завещания написана не одним человеком.Первые три слова заключительной формулы мог написать поверенный Коллинз илиего клерк, или кто-то еще, кто знал, что Шакспер умеет лишь кое-какизобразить свое фамильное имя, что ему и предоставили сделать. Но напредыдущей странице он все-таки попытался воспроизвести и имя "Уильям" -такими же бесформенными, неуверенными буквами; возможно, этот опыт учли,когда заверяли последнюю страницу... Как бы то ни было, уникальные автографы Уильяма Шакспера - единственныесвидетельства того, что он когда-то держал в руке гусиное перо, - задаютнемало загадок биографам. Однако некоторые стратфордианцы не только неиспытывают никаких сомнений в отношении этих автографов, но и считаютвозможным на их основании производить идентификацию рукописных текстовелизаветинской эпохи! Так, в рукописи пьесы "Томас Мор", написанной шестьюразличными почерками, не пропущенной цензором и пролежавшей в английскихархивах два с половиной столетия (она была найдена только в 1844 году), тристраницы некоторые ученые считают написанными рукой Шекспира. Основание?Якобы сходство почерка на этих трех страницах с почерком (почерками?)пресловутых шести подписей Шекспира (то есть Шакспера). Ну, а обнаружитьсходство орфографии автора этих трех страниц "Томаса Мора" с орфографиейпроизведений Великого Барда было еще "легче". Конечно, можно понять горячеестремление всех почитателей Шекспира обрести наконец хотя бы одну - пусть ине стопроцентно подтвержденную - рукопись великого драматурга, но притянутыеза волосы наукообразные "идентификации" - неплодотворный путь для такогообретения. Шесть автографов Уильяма Шакспера - чрезвычайно важные реалии, онихорошо согласуются с другими, относящимися к стратфордцу фактами, дополняюти подтверждают их, помогая увидеть, что в действительности представлял изсебя оборотистый пайщик лондонской актерской труппы.