Подкоп под подкоп. А у шакспера был склероз

Суждения рецензента Г. насчет Шекспира и связанных с ним проблем вскорестали выглядеть чуть ли не респектабельно на фоне гневных обвинений иудивительных открытий, с которыми выступил в защиту стратфордской традицииакадемик Н. Б., ранее к шекспироведению как будто бы не причастный. Какобъясняет сам академик, ему и его товарищам, еще в бытность их студентами,году в 1938-м была сделана "прививка от антишекспиризма". Тут все понятно:всякие нестратфордианские взгляды к тому времени уже были признаны не тольконеверными, но и "идеологически враждебными", а что такая формулировкаозначала в том памятном году, можно и не уточнять. Узнав от друзей о появлении "Игры об Уильяме Шекспире" и беглопросмотрев книгу, академик поразился и ужаснулся: навсегда, казалось бы,искорененное в нашей стране зло вдруг ожило, произошло "непредвиденноепрорастание антишекспиризма именно в России"! Выходит, недоработали,недоискоренили? И академик, отыскав "чудом уцелевшие" студенческие конспекты1938 года, приступил к "обороне" (его выражение) Шекспира; через год большая(порядка пяти печатных листов) статья, названная "Слово в защиту авторстваШекспира", была напечатана в качестве специального выпуска "Академическихтетрадей". В предисловии к этой статье главный редактор "Тетрадей" (издаваемых"Независимой академией эстетики и свободных искусств") сообщает, используявоенную терминологию, что Н. Б. "взрывает всю антишекспировскуюаргументацию", "делает подкоп под подкоп против Шекспира". Читателю обещают,что он "не соскучится" и узнает много нового. И действительно, статья Н. Б.буквально кишит "новостями", способными озадачить любого читателя, аспециалиста - повергнуть в изумление. Позже одна московская газетаопубликовала большое интервью с Н. Б., в котором он, повторив рядутверждений из своей статьи, добавил еще несколько "новостей" в том же духе. Главной особенностью этих выступлений академика - и статьи, и интервью- является воинственный пафос отрицания самого факта существования"шекспировского вопроса": проблемы личности Великого Барда,безнадежно-глухое непонимание причин полуторавековой дискуссии, незнание ееистории, множество прямых ошибок, серьезных искажений фактов и проблем. Какэто и было принято в ходе разных идеологических проработок прошлого, слабоезнание (а то и просто незнание) подлинных конкретных литературных иисторических фактов шекспировской эпохи Н. Б. пытается компенсироватьмногократным повторением нехитрого набора обвинительных сентенций иприговоров. Роль обличителя "ересей", то есть отступлений от взглядов,считающихся официальными (в крайнем случае - официозными или поддерживаемымибольшинством) в самых различных областях интеллектуальной человеческойдеятельности, многим кажется беспроигрышной и соблазняет своей доступностью. Разбирать аргументацию автора "Слова в защиту авторства Шекспира" - непросто. Одни и те же хаотично повторяющиеся на разных страницах и по разнымповодам безапелляционные утверждения и гневные тирады в адрес "враговШекспира", графа Рэтленда, рэтлендианцев, "Игры об Уильяме Шекспире" и ееавтора, новой датировки честеровского сборника перемешаны с многословнымирассуждениями, не имеющими отношения к делу, но предназначенными произвестина неискушенного читателя впечатление некоей академичности. Поэтому япостараюсь рассмотреть главные доводы и утверждения этого оппонента,расположив их в удобном для восприятия порядке. О проблеме личности Великого Барда. Такой проблемы, по мнениюакадемика, вообще не существует. Есть странные люди, которые выступаютпротив Шекспира, говорят, что не Шекспир написал шекспировские произведения,эти люди - враги Шекспира, антишекспиристы, рэтлендианцы. Нет никакогоШакспера - это выдумка рэтлендианцев, есть только один Шекспир, которыйродился и похоронен в Стратфорде, где ему поставлен памятник. То, что в ходедискуссии о личности Шекспира этим именем (Shakespeare) принято обозначатьтолько искомого Автора шекспировских произведений, а всех "претендентов наавторство" называют именами, зафиксированными при крещении, включаястратфордца, чье имя и при крещении и при погребении транскрибировано как"Шакспер" (Shakspere), академик упорно не хочет понимать. О необходимостичеткого разграничения обозначений подробно говорится и в "Игре об УильямеШекспире", и в трудах западных специалистов (например, в последней книгеДжона Мичела), но для Н. Б. элементарные правила научной дискуссиинепостижимы, он мечет громы и молнии в Гилилова, который "превратил славноеимя драматурга в чуть ли не постыдное прозвище... раздвоил его личность иимя" и т. п. Собственно говоря, перед лицом столь глубокого и воинствующегонепонимания самого существа сложной научной проблемы целесообразностьпродолжения диалога с такими оппонентами может быть поставлена под вопрос.Но история напоминает нам, что именно многолетнее табу и вызванное иммолчание, оторванность от интереснейшей мировой дискуссии способствовалиформированию и окостенению подобного рода дремучих представлений о ней уопределенной части наших гуманитариев. Поэтому несмотря ни на что дискуссиюнеобходимо продолжать, сосредоточиваясь на уточнении конкретных историческихи литературных фактов, на доведении до читателей подлинной истории ВеликогоСпора, взглядов и аргументов его участников. Посмотрим, как Н. Б. излагает и трактует важные факты о Шакспере(которого он везде "просто" величает Шекспиром). Вот самый неприятный длязащитников традиции факт - неграмотность всей семьи стратфордца. О егонеграмотных детях Н. Б. промолчал (и действительно - что тут скажешь?). Затооб отце Уильяма Шакспера, который, как мы знаем, вместо подписи рисовал надокументах крест или другой знак, академик сообщил своим читателямпотрясающую новость: оказывается, "отец Шекспира" был "видным католическимпублицистом", чье богословское сочинение даже переводилось на испанскийязык! Это примерно то же самое, что утверждать, будто отец Пушкина былсекретарем райкома КПСС... Увы, открытие, способное потрясти все мировоешекспироведение, приключилось из-за того, что наш оппонент понял с точностьюдо наоборот подробно описанный в переведенной с английского и изданной вРоссии книге С. Шенбаума эпизод с так называемым духовным завещанием! По утверждению Н. Б., образование самого Уильяма Шакспера было выше,чем у Рембрандта (!), а что касается книг, рукописей, писем, то и от другихписателей того времени, например от Бена Джонсона, "тоже ничего не осталось,все пропало". При чем тут великий голландский художник и как производилось"сравнение образований", можно только гадать, а насчет подвернувшегося подруку Бена Джонсона академику неплохо бы знать, что от Бена, несмотря наопустошительный пожар в его библиотеке, дошло немало принадлежавших ему книг(только в Библиотеке Фолджера их полтора десятка), а также рукописи иписьма. О шести подписях Шакспера (единственных его "рукописях") существуетобширная литература, высказывались различные мнения - некоторые из нихприведены в моей книге, - но ясно, что служить доказательством высокой (ивообще какой-либо) грамотности Шакспера они не могут, нужны болееопределенные свидетельства. Однако для академика картина совершенно ясна илегко объяснима: у Шакспера в 1612 и в 1616 году был склероз, сосудистоезаболевание. И вообще, "почерк деградирует при обычном склерозе, тем болеепосле даже нетяжелого кровоизлияния в мозг". Так что с пресловутымиподписями, "о которых Гилилов, как и некоторые другие люди, относящиеся квеликому драматургу отрицательно (sic!), говорит много плохого (sic!)", все,оказывается, в порядке: подписи доказывают не только грамотность, но иписательские занятия Шакспера. Комментарии здесь излишни, но нельзя непорадоваться, что стратфордцу наконец-то через четыре столетия впервыепоставлен такой уверенный и всеобъясняющий медицинский диагноз. Ведь до сихпор биографы располагали лишь слухом, что Шакспер умер от "лихорадки",приключившейся с ним после крепкой выпивки с приехавшими из Лондонадрузьями... При жизни и в течение шести-семи лет после смерти стратфордца Шакспераникто и нигде не назвал поэтом или драматургом. Это факт, но Н. Б."опровергает" его доводом не менее обескураживающим, чем тот, которым он"опроверг" неграмотность Джона Шакспера. Из последнего оксфордскогооднотомника Н. Б. взял число упоминаний о произведениях Шекспира до 1623года, сюда приплюсовал количество изданий пьес Шекспира и количествохвалебных стихотворных и прозаических строк, посвященных Шекспиру за этот жепериод (то есть в основном посмертно). Получилась некая суммарнаяфантастическая величина, которую академик обозначил как " 400 номеров " (!) иобъявил бесспорным документальным подтверждением того, что именностратфордский Шекспир (то есть Шакспер) был признанным при жизнидраматургом, поэтом! А почему бы не приплюсовать сюда еще и количествострок, ну, скажем, в "Гамлете" - совсем потрясающее количество "номеров"получилось бы! Не являются доказательством писательских занятий Шакспера и ругательныеслова Роберта Грина в адрес некоей "вороны-выскочки, украшенной нашимиперьями". Имя этой "вороны-выскочки" не было названо; за что именноополчился на "ворону" умиравший драматург Грин, кого он при этом имел в видув 1592 году (когда имя "Шекспир" еще ни разу нигде не прозвучало), кто изачем разукрасил "ворону-выскочку" перьями драматурга - обо всем этоманглийские и американские ученые спорят уже два столетия, и конца этомуспору не видно. Однако Н. Б. несколько раз сообщает читателям, что "одногоэтого свидетельства сполна хватило бы для преодоления всякогоантишекспиризма"! Еще одно "бесспорное доказательство" писательских занятий Шакспера Н.Б. увидел там, где его, казалось бы, нельзя обнаружить и под микроскопом. 31марта 1613 года, через девять месяцев после смерти Роджера, 5-го графаРэтленда, дворецкий Рэтлендов выплатил (ясно, что по указанию нового графа)Шаксперу и его другу актеру Бербеджу по 44 шиллинга за "импрессу моеголорда". Импресса - картонный или деревянный щит с произвольнымаллегорическим или символическим изображением (не гербом!) и произвольным жекоротким девизом на нем. Импресса - понятие не геральдическое, вгеральдическом лексиконе оно вообще отсутствует. Такие разрисованные щитыбрали с собой участники рыцарских турниров, проводившихся периодически влондонской королевской резиденции Уайтхолле. Каждый участник турнирадемонстрировал свою "импрессу", после чего раскрашенные щиты вешались вспециально для этого отведенной галерее дворца; со временем их накопилосьтам несколько сотен. В записи дворецкого Томаса Скревена, как считают все западныешекспироведы и историки, речь идет об изготовлении именно такогодекоративного щита для нового графа Рэтленда - Фрэнсиса, собиравшегосяпринять участие в очередном турнире при дворе. В чем конкретно выразилсявклад Шакспера в изготовление "импрессы", никто, разумеется, не знает,вполне вероятно, что он делал сам щит, который Бербедж потом разрисовывал,раскрашивал, писал на нем выбранный или придуманный графом девиз (обычно -несколько слов на латыни, вроде "Надежда всегда со мной" или "Твой свет -моя жизнь" и т. п.). Если же под "моим лордом" в записи подразумевалсянедавно умерший Роджер, то слово "импресса" может быть истолковано и вдругом, более глубоком смысле, связанном с ролью, которую Шакспер играл припокойном графе. Но в любом случае нельзя вычитать в этой короткой записи дворецкого то,что увидел в ней академик: "большой сокрушительный удар неоретлендианскойгипотезе, то есть удар, уничтожающий гипотезу". Что же это за "большойсокрушительный удар"? Академик сообщил своим читателям, что Шекспира (тоесть Шакспера) пригласили как "уважаемого и знаменитого поэта", чтобы он"написал достойное монарха мотто" (девиз) для встречи и приема самого короляв связи с его приездом в замок Рэтлендов в 1612 году. "От первых слов,которые читал приезжавший в гости монарх, во многом зависело егорасположение в будущем". Кроме того, "королю могло понравиться, что написалэто поэт-джентльмен из самого центра Англии" (!). Ну, а раз Шакспер (взаписи - Shakspeare, а не Shakespeare, как утверждает Н. Б.) был знаменитым"королевским поэтом", которого за огромные (по мнению академика {ПолученныеШакспером 44 шиллинга эквивалентны сегодня не 2 тысячам долларов, как думаетН. Б., а на порядок меньшей сумме.}) деньги пригласил знатный лорд толькодля того, чтобы тот сочинил всего одну фразу из нескольких слов, то какможно сомневаться, что сей поэт не только умел читать и писать, но и являлсяавтором пьес, поэм, сонетов! Никаких сомнений ни у кого после ознакомления сданной (известной уже более столетия) записью, по мнению академика, остатьсяне может, следовательно, "проанализированная выписка из деловой бумагизачеркивает все азы антишекспиризма, будто Шекспир был не знаменитым поэтом,а малограмотным подставным лицом того или иного барина, играющего влитературные прятки". Для впечатляющей картины сокрушительного разгромазловредной ереси академик не жалеет места и читательского времени,неоднократно повторяя одни и те же заклинания. "Таким образом, рушится всягипотетическая схема И. М. Гилилова, будто "Шакспер" - неграмотный вахлак, ачета Ретлендов {Н. Б. везде транскрибирует не "Рэтленд", а "Ретленд".} (иликто-то другой - как вам это понравится) - подлинные поэты, создавшие его,Шекспировы, гениальные творения". "Кроме того, эта выписка означает такжеконец "ретлендианства" и "неоретлендианства". Оказывается, бесславный конецэтих гипотез наступил из-за того, что Шакспер назван в записи дворецкого"мистером", а это в те времена "было эквивалентно господину, так говорилосьо джентльмене", следовательно, Рэтленды "относились к Шекспиру как кдворянину, а не как к проходимцу"... Трудно поверить, что все это пишется вконце XX века, и пишется всерьез... А теперь, наверное, пора заметить, что академик Н. Б. по незнаниюфактов приписал запись дворецкого об "импрессе" к происходившему за девятьмесяцев до того (в августе 1612 года, после похорон Роджера, 5-го графаРэтленда) визиту короля с наследным принцем в Бельвуар! Весной 1613 годакороля в Бельвуаре не было, так что все восторги Н. Б. относительнопоэтического вклада Шакспера в некие торжества по случаю посещения Рэтлендовмонархом могут вызвать лишь сочувственную улыбку. Но и исходя из того, чторечь шла об изготовлении декоративного картонного щита для турнира, ниединую букву в этой записи нельзя считать доказательством того, что Шакспербыл приглашен в качестве "королевского поэта" для сочинениятрех-четырехсловного девиза (который обычно придумывали для себя самиучастники турнира); это чистый домысел академика. Запись дворецкогосвидетельствует - и это очень важно, - что Шакспер знал дорогу в домРэтлендов и выполнял при случае их мелкие поручения; этот дом - единственный, о котором точно известно (подтверждено документально), чтоШакспер получал там деньги. И еще более важное обстоятельство: сразу послеэтого Шакспер навсегда покидает Лондон и возвращается в Стратфорд; абсолютноникаких оснований утверждать (как это делает Н. Б.), что Шакспер якобызаболел, нет и никогда не было. Смелая трактовка академиком записи об "импрессе" была подхвачена иуглублена рецензентом К., который торжествующе выдвигает еще один, по егомнению - убийственный, довод: "Если бы Рэтленд был поэтом, способным создать"Гамлета", то неужели ему мог понадобиться кто-то для написания девиза?".Довод действительно убийственный, но не для "антишекспиризма", который вэтой же статье именуется "ахинеей", а для самого К.: он не только не знает,что такое "импресса", но и не понимает, что Шакспер был в Бельвуаре черездевять месяцев после смерти Роджера Мэннерса-Рэтленда, когда графом уже былего брат, коего в написании "Гамлета" никто не подозревает... Конечно, Н. Б. не мог пропустить и такое дежурное "доказательство"писательства Шакспера, как "почерк Д" в "Томасе Море", где буква "а"выглядит "так же", как в подписи Шакспера, а слово "молчание" (silence)транскрибировано, как в "Генрихе IV"! Есть и совсем новые доводы. Например:"Как и зачем могли театральные антрепренеры платить "малограмотному" авторувеликих пьес и не догадаться, не обсудить с коллегами и друзьями...". Опятьнезнание элементарных фактов, приведенных и в "Игре об Уильме Шекспире": нив записной книге Филипа Хенслоу, ни в документах других театральныхантрепренеров нет ни одного упоминания имени Шекспира (или Шакспера)! Также, как нет ни одного свидетельства, что он получал деньги от какого-тоиздателя! Важные подтверждения писательства обнаружил Н. Б. и в завещанииШакспера, так поразившем нашедшего его англичанина. По мнению Н. Б., Шакспердавал нотариусу свои указания в болезненном состоянии, "пусть временами иулучшавшемся, но склеротическом", поэтому "там трудно усмотреть следы егопоэтических парений" (вот уж что правда, то правда!). Несмотря на это,Шакспер выделил небольшие суммы товарищам по актерской труппе, чтобы оникупили себе памятные кольца (общепринятый тогда обычай). Это, как полагаетН. Б., есть "фактически ясное" (потом переходящее в "лучезарно-ясное")указание на то, что драматург Шакспер (он же Шекспир) поручалтоварищам-актерам издать его произведения! "Что-то поэтическое",оказывается, мелькнуло, когда деньги на памятное кольцо выделялись соседуГамнету Садлеру (его именем и именем его жены Джудит были названы родившиесяу Шакспера в 1585 году близнецы - сын и дочь). "Значит, - пишет академик, -Шекспир вспомнил и умершего сына Гамнета, и свое любимое сценическое детище- Гамлета". Так Шакспер вспомнил о принце Датском... И вообще многое в этом документе - завещании - академику близко икажется нуждающимся в "обороне". Он уличает Гилилова в том, что, говоря одуховном убожестве завещателя, автор "Игры" "как бы распространяет эту...характеристику с завещания умирающего "Шакспера" на все творчество Шекспира,на всю жизнь драматурга" (!!). Также Гилилов обвиняется в том, что неуслышал "трогательный вздох умирающего", который не просто завещал женекровать, а " моей жене мою вторую по качеству кровать с принадлежностями".Далее на два десятка строк тянутся глубокомысленные размышления: "может,именно эта кровать была и для мужа и для жены самой удобной, самой любимой,связанной с воспоминаниями" и т. п. Многозначительное заключение: "Дваждымое по отношению к жене меняет многое". Также многое, по мнению Н. Б.,меняет и упоминание имени соседа, "но больше всего меняет дружба до гробовойдоски к товарищам актерам"... Я уже говорил выше, что по поводу завещания Уильяма Шакспера и "второйпо качеству кровати с принадлежностями" разные авторы на разных языках вразное время писали всякое, но чтобы так проникновенно...