Другой такой пары в англии не было

Долго и безуспешно искали английские ученые в исторических архивахследы какой-то занимавшей высокое положение бездетной четы, чьи странныеотношения, а также другие обстоятельства жизни и особенно почтиодновременной смерти, последовавшей около 1600-1601 года, хотя быприблизительно соответствовали тому, что рассказали о таинственных Голубе иФеникс авторы честеровского сборника. Такой подходящей пары, как мы ужезнаем, никому обнаружить не удалось, что и породило пессимистический взглядна возможность убедительной идентификации прототипов честеровских героеввообще, а значит, и на перспективы постижения смысла самого загадочногопроизведения Шекспира. Но теперь, когда исследование привело нас к другой дате - к 1612 году,я могу сразу назвать именно такую странную супружескую чету, ушедшую изжизни, как и Джон Солсбэри, летом этого года, и в той же очередности, что ичестеровские Голубь и Феникс. Это были Роджер Мэннерс, 5-й граф Рэтленд, иего жена Елизавета, дочь великого поэта Филипа Сидни, которого боготворившиеего современники часто называли Фениксом (а его дом, его семью - "гнездомФеникса"). В течение трех столетий имена дочери Филипа Сидни и ее мужа покоились вжеланном для них забвении; английские историки литературы мало что о нихзнали, известно было лишь, что Рэтленд являлся участником эссексовскогомятежа. И только в начале нашего века, с расширением и углублением круганаучно-исторических поисков и исследований, ученые наткнулись на ряд доселенеизвестных или давно забытых фактов, свидетельствовавших не только онеобычности их отношений, но и о какой-то бесспорной близости к нимкрупнейших писателей эпохи, в том числе Джонсона, Бомонта, Флетчера и самогоУильяма Шекспира. По свидетельствам современников, брак Рэтлендов был фиктивным: у них нетолько не было детей, но в течение всех двенадцати лет супружеской жизни ихотношения оставались платоническими - Джонсон и Бомонт говорят об этомпрямо. Как и честеровские Голубь и Феникс, они умерли один за другим -сначала он, потом она, и случилось это летом 1612 года. Роджер скончался вКембридже 26 июня после длительной и тяжелой болезни; ему было 35 лет.Набальзамированное тело графа доставили в закрытом гробу в его родной замокБельвуар и сразу же, ночью предали земле в фамильной усыпальнице; вопрекиобычаю, никому не было разрешено видеть лицо умершего. А торжественныепохоронные церемонии совершили через два дня, уже без покойника! Об обстоятельствах кончины Елизаветы Рэтленд историки долгое времяничего не знали, даже год ее смерти был под вопросом {Неверно указан год еесмерти - 1615 - и в таком авторитетном для западных историков илитературоведов издании, как британский Национальный биографическийсловарь.}. Лишь сравнительно недавно из сохранившегося письма современникаузнали, что она приняла яд и умерла в Лондоне всего через неделю послестранных похорон мужа. Также ночью, без огласки, ее захоронили в соборе св.Павла в могиле отца, Филипа Сидни, чьи пышные, оплаченные короной похороныза четверть века до того стали событием в жизни страны. Она прожила на светеменее 27 лет и покинула этот мир по собственной воле, вслед за своим мужем -как и Феникс, последовавшая за сгоревшим на алтаре Аполлона Голубем. Но не только смерть и похороны графа и графини Рэтленд заключают в себемного таинственного и труднообъяснимого - необычайна и окутана тайной вся ихсовместная жизнь. И дело не просто в платоническом характере их брака, хотяэти особые отношения чрезвычайно важны для их идентификации с честеровскимигероями. Они все время держали свои занятия в тени, окружали их завесойсекретности, хотя им не легко было это делать. Одно то, что Елизаветаявлялась единственной дочерью, единственным отпрыском Филипа Сидни - кумирацелого поколения английских поэтов, делало ее очень заметной фигурой.Достаточно сказать, что Фулк Гревил, который был не только поэтом, но иодним из влиятельнейших сановников, назвал себя "слугой королевы Елизаветы,советником короля Иакова и другом сэра Филипа Сидни", поставив последнего водин ряд с монархами. А ведь дочь великого поэта Елизавета была еще ипадчерицей самого графа Эссекса (через несколько лет после гибели ФилипаСидни его вдова стала женой Эссекса). Несмотря на все это, имя ЕлизаветыСидни, графини Рэтленд, редко встречается в сохранившейся печатной ирукописной литературе того времени, особенно по сравнению с другимиженщинами ее круга, например с ее кузиной и подругой Люси Бедфорд. Однако так дело обстояло не всегда. Ведь даже само рождение дочериСидни отметили поэты, а ее крестной матерью стала специально прибывшая накрестины королева Елизавета! Лишь после того, как она соединила свою судьбус Рэтлендом, ее имя исчезает с книжных страниц. Но, может быть, она неунаследовала от своего гениального отца и от воспитавшей ее тетки -высокоталантливой Мэри Сидни, графини Пембрук, - их глубокойинтеллектуальности, литературной одаренности, была настолько зауряднойличностью, что даже великая притягательная сила имен Филипа Сидни и ееотчима Эссекса не могла привлечь к ней внимание поэтов и писателей?!!!!!!!! Нет! Никто иной, как сам Бен Джонсон, не раз бывавший в ее доме, сказалчерез семь лет после ее смерти: "Графиня Рэтленд нисколько не уступаласвоему отцу сэру Филипу Сидни в искусстве поэзии" {22}. Это чрезвычайноважное свидетельство - такая похвала была тогда для поэта высочайшей извозможных; значит, Бен Джонсон не только знал о ее поэтическом даре, но иценил его самой высокой мерой времени. Его оценка не могла быть вызванажеланием польстить, заискиванием, - Джонсон говорил это, будучи в гостях упровинциального поэта Драммонда, не зная, что все услышанное отразговорившегося столичного гостя любознательный хозяин потом старательнозаносит на бумагу. Сама Елизавета и ее супруг давно уже были в могиле, иДжонсону не было никакой необходимости говорить неправду, тем болеевыдумывать детали такого рода. К тому же сказанное Драммонду находитподтверждение в обоих поэтических посланиях Джонсона к ЕлизаветеСидни-Рэтленд, впервые опубликованных им в его фолио 1616 года, то естьчерез четыре года после ее смерти. В 79-й эпиграмме Джонсон восклицает, чтоФилип Сидни, будь он жив, мог бы увидеть свое искусство возрожденным ипревзойденным его дочерью! Джонсоноведы нашего времени с удивлением обращаютвнимание на ни с чем не сравнимый пиетет, с которым Бен говорит здесь о еепоэтическом даре, - ведь ни одной поэтической строки, подписанной именемдочери Филипа Сидни, до нас не дошло. Второе стихотворное послание к ней, написанное и отосланное адресатуеще в 1600 году, но опубликованное тоже лишь в фолио 1616 года, Джонсонпоместил там в небольшом (всего 15 стихотворений) разделе "Лес", являющемся,как он сам считал, важнейшей частью его поэтического наследия. Большинствоэтих стихотворений связано в той или иной степени с семейством Сидни. И вотименно в этот "сидниевский" раздел Джонсон включает два своих стихотворенияиз загадочного честеровского сборника - "Прелюдию" (несколько измененную ибез названия) и "Эпос" (переименованный в "Эподу" {Эпос - героическая песнь,эпическая поэма; эпода - лирическая поэма, где длинный стих чередуется скоротким.}), посвященные Голубю и Феникс! А теперь очень существенное, ноникем еще адекватно не оцененное обстоятельство: "Прелюдия" получает номерX, "Эпода" - номер XI, а сразу же за ними, под номером XII, Джонсон ставитсвое раннее "Послание к Елизавете, графине Рэтленд". Уже говорилось, чтоДжонсон сам подбирал и тщательно группировал произведения для этого - такоговажного для него - издания, и расположение его стихотворений обнаруживаетбесспорную функциональность, заданность. Поэтому появление послания кЕлизавете в такой тесной связке с обращениями к таинственным честеровскимГолубю и Феникс является еще одним доказательством правильности нашейидентификации их прототипов, тем более что оно прослеживается и в болеераннем рукописном списке. Случайность здесь исключена - для Джонсона эти триего стихотворения всегда были связаны неразрывно. В "Послании к Елизавете, графине Рэтленд" Джонсон опять говорит о том,что Елизавета унаследовала от своего отца, "богоподобного Сидни", его любовьк музам, его искусство. Но это "Послание" интригует джонсоноведов еще и тем,что оно является единственным из полутора сотен напечатанных в фолио 1616года стихотворений, текст которого Джонсон неожиданно обрывает на полуфразе.Фраза обрывается, как только от отца Елизаветы он переходит к ее "храбромудругу, тоже возлюбившему искусство поэзии", то есть к ее мужу. В текстефолио Джонсон сделал странную пометку: "окончание утеряно". Пометка дажеболее чем странная, ибо поэт сам редактировал это издание и безусловно могвосстановить или заменить "утраченное" окончание. Но он этого демонстративноне сделал. Полный текст стихотворения был найден уже в нашем веке, врукописном списке; он включал и якобы "утерянное" окончание ~ всего семьстрок, содержащих упоминание о какой-то "зловещей клятве" и о благодарностиРэтленду. О причине столь демонстративной купюры сегодняшние джонсоновскиекомментаторы высказывают различные предположения (купюра не имеет аналогов вприжизненных изданиях Джонсона), например, делаются ссылки на то, что графРэтленд был импотентом, не мог исполнять супружеские обязанности, хотясовсем неясно, какое значение это - гипотетическое - обстоятельство моглоиметь через четыре года после смерти обоих супругов. Ясно другое: говоритьоткрыто о Рэтленде даже после его смерти (так же, как назвать подлинныеимена Голубя и Феникс) было почему-то нельзя, и Джонсон нашел способпривлечь к этому внимание современников и потомков. В третьем послании, адресованном "Глубокочтимой - графине -" (50-естихотворение цикла "Подлесок", опубликованного уже после смерти Джонсона),которое, как по ряду признаков определили авторитетные джонсоноведы, тожеобращено к Елизавете Рэтленд, ее имя и титул заменены прочерками. Здесь поэтговорит о ее положении "вдовствующей жены", о книгах, заменяющих ейотсутствующих друзей, и, так же как в описывающей Феникс "Оде восторженной",о других ее высоких достоинствах, надежно скрытых от непосвященных. Пасторальная пьеса Бена Джонсона "Печальный пастух" свидетельствует,что замок Бельвуар был центром закрытого поэтического кружка - этих людейДжонсон назвал "поэтами Бельвуарской долины"; к ним относятся и всеучастники честеровского сборника. Дочь великого поэта, женщина выдающихсядарований и трагической судьбы, Елизавета Сидни занимала особое положение вэтом поэтическом сообществе - в ней видели продолжателя служения ФилипаСидни, нового Феникса, восставшего из его пепла, - здесь и зарыты корничестеровской аллегории. Бесконечно преклонялся перед ней и Бен Джонсон -дальше мы увидим, что именно она является той почти всегда остающейся зазанавесом Высокой Музой, о которой он вспоминал потом - после ее смерти - нетолько в разговорах с Драммондом, но и (обычно не открывая ее имени) в рядесвоих наиболее значительных поэтических произведений, и тогда мы узнаем еепо ни с чем не сравнимому пиетету и никогда не утихающей боли в голосепоэта.

Платонический брак

Роджеру Мэннерсу, 5-му графу Рэтленду, в британском Национальномбиографическом словаре посвящено несколько столбцов текста, написанногоисториком Арчболдом {23}. Современник Шекспира граф Рэтленд (1576-1612) былодним из образованнейших людей своего времени, имел степень магистраискусств как Кембриджского, так и Оксфордского университетов, учился вПадуанском университете в Италии и в лондонской юридической корпорации ГрейсИнн. Его воспитанием и образованием одно время руководил сам Фрэнсис Бэкон -великий оратор, философ и друг муз, человек со сложным характером инепростой судьбой. Рэтленд в молодости был интимным другом и соратником графаСаутгемптона, единственного человека, которому Шекспир посвятил своипроизведения - первые поэмы "Венера и Адонис" (1593) и "ОбесчещеннаяЛукреция" (1594). Сохранилось письмо современника, в котором сообщается, чтоРэтленд и Саутгемптон проводят все время в театре в ущерб своим обязанностямпри дворе (1599). Вместе с Эссексом они принимали участие в военныхдействиях на море и в Ирландии. В 1601 году Рэтленд шел в первых рядахучастников эссексовского мятежа, за который его тесть поплатился головой, аСаутгемптон - свободой; сам Рэтленд был приговорен к разорительному штрафу иотправлен под надзор родственника в провинцию. Воцарившийся в 1603 годуИаков Стюарт реабилитировал его и вскоре послал с почетной миссией кдатскому королю; вернувшись, Рэтленд редко показывался при дворе.Изнурительная болезнь часто и надолго укладывала его в постель и в концеконцов еще молодым свела в могилу. Из нескольких сохранившихся писем знавшихего людей видно, что он страдал тяжелым заболеванием ног, а в последние годыжизни и мучительными спазмами сосудов головного мозга. Поскольку РобертЧестер (как сейчас установлено) был дальним родственником Рэтленда, он немог не знать о его болезни. Теперь мы можем понять, почему у честеровскогоГолубя был "печальный вид, подобный бледному лику смерти", и почему, посылаяк нему Госпожу Природу и Феникс, Юпитер (король Иаков) дает им некий бальзамдля больных ног и головы Голубя. Соответствие, как видим, поразительное дажев таких деталях - тем более что эти детали не имеют ничего общего с легендойо птице Феникс {Конечно, нельзя подходить к честеровскому рифмованномуповествованию, перемежающемуся многостраничными отступлениями, как к некоемурепортажу с места событий. Но это и не чистый поэтический вымысел, ведь самавтор несколько раз повторил, что его "домотканая" поэма содержит лишьаллегорически завуалированную правду об обоих ее героях. Фрагменты этойправды, почти натуралистически безыскусные, то и дело выпадают (и не всегдаслучайно) из неуклюже скроенной вуали честеровской аллегории; это относитсяи к стихотворениям других поэтов, стоящим гораздо выше по своим поэтическимкачествам. Ценность таких фрагментов и аллюзий неизмерима дляисследователя.}. Можно добавить, что описание Честером места, где живет больной Голубь,довольно точно совпадает с топографическими реалиями родового поместьяРэтлендов Бельвуара {Бельвуар - прекрасный вид (франц.).} - одной изуникальных достопримечательностей Англии. Старинный замок Рэтлендоврасположен на плоской вершине высокого холма (возможно, искусственногопроисхождения), откуда открывается действительно изумительный вид наокружающую местность, омываемую двумя рукавами речки Девон, на лесистуюдолину и далее - на десятки километров. Карлтон Браун в свое времяспециально отмечал, что герои Честера несколько раз и в сходных выраженияхописывают эту прекрасную небольшую долину с рекой, этот "высокий холм сплоской вершиной", которые, в отличие от других географических описаний впоэме Честера, явно относятся к какой-то хорошо знакомой и памятной авторуконкретной, а не условной местности. Браун с сожалением констатировалневозможность соединить эту неведомую честеровскую местность с имением сэраДжона Солсбэри, а Гросарт и Мэтчет столь же безуспешно пытались искать ее вИрландии, на маршрутах пребывания там Эссекса в 1599-1600 годы. И еще одноважное "совпадение". Мифический единорог, обнаруженный нами на бумагечестеровского сборника, присутствует и в гербе Рэтлендов - их там даже два. Отношения супругов Рэтленд не всегда были безоблачными; примерно в1605-1610 годы между ними возникает определенная отчужденность, большейчастью они живут раздельно. Друзья и родные Елизаветы, в первую очередь еететка - блистательная Мэри Сидни-Пембрук, обеспокоены ее двусмысленнымположением "вдовствующей жены", боятся, что дочь Филипа Сидни останется безпотомства и род Фениксов пресечется; наконец, они пытаются не толькопримирить Рэтлендов, но и убедить их превратить свой брак в нормальный.Вспомним, как честеровская Госпожа Природа (маска для Мэри Сидни-Пембрук)просит Юпитера вмешаться и как она потом отправляется к больному Голубю,чтобы, говоря не очень куртуазными, но зато вполне определенными словамиЧестера, "привести его в постель этой Феникс". Таким образом, очень многое вобстоятельствах приезда Феникс и Госпожи Природы к Голубю - его болезненноесостояние, бальзам для больной головы и ног, его просьба к Феникс проститьпричиненные ей ранее обиды - показывает, что Честер начал писать свою поэмуименно в этот период (около 1605 года) их сложных и, вероятно, мучительныхдля обоих отношений, когда их друзья и родные надеялись на чудо и старалисьего приблизить. Но чуда не произошло, Рэтленд угасал, и через несколько лет он и егоплатоническая супруга почти одновременно уходят из жизни. Честер с помощьюБлаунта и его высоких покровителей тайно печатает свою книгу, дополнив еерассказом о трагическом исходе и стихотворениями нескольких других поэтов,оплакивающих Голубя и Феникс. Этим стихотворениям, включающим и потрясающийреквием с именем Шекспира, в книге предшествовал специальный второйтитульный лист. Смерть графа Рэтленда и, что еще более поразительно, последовавшаясразу за ней жертвенная смерть его жены, дочери Филипа Сидни -прославленного Феникса елизаветинцев, не была, вопреки обычаю, открытооплакана их друзьями-поэтами и вообще никем в тогдашней Англии, и это неможет не вызывать крайнего удивления. Поэты молчали, хотя их не могли непотрясти и эта мученическая смерть их кумира, их Музы, и эти таинственныепохороны их покровителей {Заговор молчания нарушил лишь Фрэнсис Бомонт, ноего элегия на смерть Елизаветы Рэтленд, полная глубокой скорби, быланапечатана - безымянно - только через десять лет (1622), когда самогоБомонта уже не было в живых.}. Все это неоспоримо свидетельствует о том, что атмосфера секретности,глубокой тайны, неотделимая от честеровских Голубя и Феникс, окружала и ихбельвуарских прототипов, и друзья - в первую очередь поэтические, служителиАполлона - относились к этой тайне с уважением, подчинялись ей и после того,как их не стало. Но несколько наиболее близких к бельвуарской чете поэтоввсе-таки решили нарушить табу и почтили их память в честеровском сборнике,замаскированном хитроумной аллегорией так, что его смысл мог быть понятентолько немногим. Загадка честеровского сборника - это загадка бельвуарскойчеты, Рэтлендов, тесно переплетенная с загадкой Шекспира. И решение ее -после долгого и трудного пути - высвечивает из мрака столетий укрывавшихсятам удивительных людей, возможно - самых удивительных из всех, прошедших поземле.

Однокашник Гамлета

Незадолго до первой мировой войны бельгийский историк Селестен Демблонобнаружил в списке иностранных студентов Падуанского университета, гдеучился и Рэтленд, имена двух студентов из Дании - Розенкранца иГильденстерна. Розенкранц и Гильденстерн! Каждый, кто знает и любит "Гамлета",по-особому помнит эти имена. Многие, писавшие о трагедии Шекспира,специально останавливались на образе этой неразлучной пары ложных друзейпринца Датского. Личности вполне заурядные, услужливые, бездумныеисполнители монаршей воли, они всегда появляются вместе, их труднопредставить порознь, трудно - нет, невозможно - даже отличить друг от друга.Но удивительно, что при всей своей незначительности, безликости, отсутствиииндивидуальных характеристик они все-таки не теряются среди главныхдействующих лиц трагедии. Их хорошо видишь и чувствуешь, они цепкозастревают в памяти. Еще Гете обратил внимание на глубину и тонкость замыславеликого драматурга, создавшего эту пару, которая представляет на сцене то,что нельзя было бы изобразить с помощью одного персонажа, ибо онисимволизируют само общество. А английский шекспировед Х.Гренвил-Баркер таклаконично определил их сущность: "Это не просто ничтожество, а ничтожество,расщепленное надвое". Нераздельной двойней прошли они через бессмертную трагедию, черезсознание миллионов и миллионов людей, говорящих на всех языках мира,читателей и зрителей Шекспира. И вот через три столетия после своего первогопоявления на подмостках "Глобуса" они снова напомнили о себе чуть ли немистическим образом. Так же вдвоем тени давно умерших и ставших прахомдатских дворян Розенкранца и Гильденстерна поднялись с запыленных полокпадуанского университетского архива, чтобы предстать перед нами в безмолвноми внушительном свидетельстве. Их собственная незначительность,принадлежность к другой стране делает это свидетельство особенно ценным, ибоих имена - это не имена королей, знаменитых полководцев или знатныханглийских вельмож, которые были на устах их британских современников. Ихимена вряд ли могли быть вычитаны драматургом из датских книг и хроник.Здесь практически исключается и вероятность случайного совпадения, которуюеще можно было бы с натяжкой допустить, когда бы речь шла об одном человеке,одном имени. Нет, Розенкранц и Гильденстерн не вымышлены автором "Гамлета"! Двоемолодых датских дворян учились вместе с молодым знатным англичанином графомРэтлендом в далеком от Англии и от Дании итальянском городе Падуя, а черезнесколько лет после этого их имена стали именами двух неразлучных придворныхв трагедии, созданной великим англичанином Уильямом Шекспиром {У ШекспираГамлет и Горацио прямо названы студентами Виттенбергского университета, апринц называет Розенкранца и Гильденстерна своими товарищами-однокашниками(fellows). Теперь установлено, что учившиеся в Падуе Розенкранц иГильденстерн были выпускниками именно Виттенбергского университета. Ясно,что Шекспир знал и об этом: случайность вряд ли возможна.}. Падуанскиепризраки Розенкранца и Гильденстерна указывают, что этот самый РоджерМэннерс, граф Рэтленд, имел какое-то отношение к Уильяму Шекспиру и его"Гамлету". Об этом же говорит ряд датских реалий, появившихся в трагедиилишь со второго кварто, то есть вскоре после возвращения Рэтленда из Дании в1603 году. Даже если Рэтленд и его жена были просто информаторами Шекспира, то,казалось бы, и этого вполне достаточно, чтобы историки литературы обратилина них самое пристальное внимание, особенно учитывая почти полное отсутствиедостоверных фактов, проливающих хоть какой-то свет на творческое окружениевеликого драматурга, на его творческую лабораторию. Однако падуанские реалиии другие важнейшие факты, связывающие Шекспира с поэтическим окружениемРэтлендов - Сидни - Пембруков, все еще не нашли себе подобающего места вшекспировских биографиях. Возьмем, к примеру, краткую документальнуюбиографию Шекспира, принадлежащую перу авторитетного американскогошекспироведа С. Шенбаума, переведенную в 1985 году на русский язык. Здесьперечислены важнейшие открытия мирового шекспироведения, все, что в какой-тостепени может быть связано с жизнью и творчеством Великого Барда. Однако вобстоятельной научной книге, где не пропущены касающиеся Шекспира закладныеи купчие, его судебные иски на мелкие суммы к соседям и преследованиенесостоятельных должников и их незадачливых поручителей, вы не найдетеничего ни о Рэтленде, ни о его однокашниках Розенкранце и Гильденстерне,перекочевавших неизвестным биографу образом из университетской аудиториистаринного итальянского города на страницы великой трагедии, где они обрелиеще одного однокашника - Гамлета, принца Датского. Имя Рэтленда если и появляется в некоторых шекспировских биографиях, толишь в связи с его дружбой с графом Саутгемптоном; нередко даже в оченьсолидных научных трудах его путают с другими Мэннерсами - с его братом идвоюродным дедом {24}. А ведь Шекспир знал дорогу в Бельвуар! Об этомговорит не только его имя в честеровском сборнике, но и уникальная запись врасходной книге дворецкого Бельвуара, от которого вскоре после смертиРоджера Рэтленда Шекспир получил несколько десятков шиллингов золотом. Что касается такого невнимания к однокашнику Гамлета и его спутницежизни со стороны сегодняшних шекспировских биографов, то часто причинойэтого является простое незнание важных фактов и содержащих их источников,отсутствие интереса к их исследованию. Конечно, немало трудностей порождаетдля ученых плотная завеса секретности (напоминающая чем-то масонскиетаинства), созданная вокруг Голубя и Феникс ими самими и их поэтическимидрузьями. К сохранению своих тайн "поэты Бельвуарской долины" относились,как можно судить по многим признакам, весьма серьезно. Это видно и по тому,как тщательно сохранялась тайна их необычных похорон, по тем приемаммаскировки и умолчаний, которыми изобилуют честеровский сборник иджонсоновская пастораль "Печальный пастух", из оборванного на полуфразестихотворения Джонсона, из нескольких сохранившихся писем его и Джона Донна. Однако исследование и освещение важных свидетельств, указывающих насуществование закрытого поэтического кружка, с которым оказываются связаныкрупнейшие писатели и драматурги эпохи, включая самого Шекспира,затруднялись - и продолжают затрудняться - не только созданной ими завесойсекретности. Есть и другие причины. Здесь и давние, освященные авторитетамии традициями представления, и влияние хрестоматийного или компилятивногоподхода к явлениям, корни которых лежат достаточно глубоко от поверхности.Играет свою роль и повышенная осторожность наших британских и американскихколлег при обращении к именам, фигурировавшим в продолжающейся ожесточеннойполемике вокруг "шекспировского вопроса". Ведь Роджер Мэннерс, 5-й графРэтленд, является одним из так называемых претендентов, то есть одним из техживших в шекспировскую эпоху людей, которых ряд исследователей в XIX-XXвеках заподозрили в том, что именно они были подлинными авторамишекспировских пьес, поэм и сонетов. Спору между сторонниками "еретических" гипотез и теми, кто отстаиваеттрадиционные представления, - полтора века. Однако читатели в нашей странедолгое время получали всю информацию о Великом Споре вокруг Шекспира -споре, не имеющем прецедентов в истории мировой культуры, - только водносторонней, да еще сдобренной упрощенной идеологией интерпретации. Пришловремя ознакомить наших читателей с подлинными причинами возникновенияВеликого Спора и его непростой историей.

* Глава вторая. ДОЛГИЙ СПОР ВОКРУГ ГОРОДА СТРАТФОРДА-НА-ЭЙВОНЕ *

"Шекспир и несть ему конца". - Кто и зачем придумал "шекспировскийвопрос". Следы гения. - Уильям Шакспер из Стратфорда, его семья и занятия. -Последняя воля Владыки Языка? Загадки автографов. - Близкий друг графаСаутгемптона. - Ворона, разукрашенная чужими перьями. - Кембридж и Оксфордзнали Потрясающего Копьем. - Самодовольный колбасник или унылый портной? -Портрет, на который Бен Джонсон рекомендовал не смотреть. - Великий Бардобретает биографию. - Юбилей. - Сундуки рукописей. - Первые сомнения.Бэконианская ересь. - Становление исторической науки. Появляется Рэтленд -совпадения, совпадения... - Идеологическое табу. - Дискуссия усложняется.Новые кандидаты, новые эволюции неуловимого образа. - В академическом стане- накопление фактов. - Час Голубя и Феникс пришел

"Шекспир и несть ему конца"

Представить себе мировую культуру без Шекспира невозможно. Гениальноеискусство, глубочайшее проникновение в человеческую природу сделали этогоангличанина, жившего в одно время с Иваном Грозным и Борисом Годуновым,полноправным современником всех последующих эпох и поколений обитателейнашей планеты. И похоже, что именно бурному XX веку с его трагическимикатаклизмами, взлетами и падениями, искусство Шекспира особенно близко инеобходимо. Сегодня десятки миллионов людей видят его героев на сценах театров, наэкранах кинотеатров, телевизоров и видеомагнитофонов, слушают по радио,читают его произведения на всех языках мира. Ежегодно планету затопляетцелое море - более четырех тысяч - книг и статей, имеющих прямое отношение кВеликому Барду: издания, переиздания, переводы, исследования, дискуссии,диссертации, рецензии на книги и постановки {1}. Специальные шекспировскиеежегодники, ежеквартальники, международные и национальные конференции,симпозиумы ученых, театральные фестивали на всех континентах... Шекспироведение давно уже стало не просто частью литературоведения (итеатроведения), но особой наукой, наукой интернациональной, со своимитрадициями и своей историей в каждой стране. Например, если говорить ороссийском шекспироведении, то среди имен, стоявших у его истоков, можноназвать Карамзина, А.А. Бестужева, Кюхельбекера и, конечно, великогоПушкина, который называл Шекспира "отцом нашим". Пушкин писал: "ЧитайтеШекспира - это мой постоянный припев". Уже в середине прошлого века всепроизведения Шекспира были переведены на русский язык. Шекспир и русскаякультура (особенно литература, театр, кино) - особая, чрезвычайно интереснаяи обширная тема, освещенная в сотнях книг и статей {2}. Значительное местозанимает творчество Шекспира и в культурах других стран и народов. Воистину, как предсказал Гете, "Шекспир и несть ему конца". При такомвсеобщем и неослабном внимании к Шекспиру вполне естественно предположить,что за прошедшие столетия ученые уже узнали о нем и его творениях всесущественное, и дискутировать надо лишь о вопросах теоретических, оценочных,о качестве переводов и переизданий, о проблемах различных уровней изученияшекспировского творчества, о находках, представляющих биографическийинтерес, о художественном уровне новых постановок, о режиссерских иактерских решениях... Однако такая хрестоматийная идиллия далека отдействительности. Целый ряд серьезных проблем шекспироведения остаетсяоткрытым, ждущим окончательного решения: различия в текстах прижизненных ипосмертных изданий, датировка многих произведений, авторство так называемыхсомнительных пьес, в разное время приписывавшихся Шекспиру, но не вошедших вканон, и т.д. Широко известны бесчисленные, но до сих пор безуспешныепопытки идентифицировать героев шекспировских сонетов. Немало проблемсвязано с творчеством современников Шекспира. И наконец, продолжает существовать и время от времени достаточно громконапоминать о себе знаменитый (некоторые скажут "пресловутый") "шекспировскийвопрос" - Великий Спор о личности Великого Барда. В 20-х годах оживленная дискуссия вокруг этой проблемы проблем велась иу нас, но потом ее (как и многие другие) "прикрыли"; сократилось до минимумаи поступление объективной информации о ее ходе на Западе, где спорыпродолжались, то ослабевая, то разгораясь, особенно после появления новыхгипотез. Последнее время как раз ознаменовалось оживлением споров в Англии иСША, да и у нас, с исчезновением "официального" литературоведения, сталипоявляться пересказы некоторых догадок и гипотез начала века, зачастую необремененные научной аргументацией и не учитывающие результаты исследованийи дискуссий последних десятилетий - сказываются последствия идеологическоготабу, так долго довлевшего здесь над изучением и публичным обсуждением этойспецифической проблематики. Но как вообще могла возникнуть такая проблема, такой спор,продолжающийся и сегодня? Ведь мало кто сомневается в правильноститрадиционной идентификации личности Данте, Петрарки, Сервантеса, ФилипаСидни, Бена Джонсона, Джона Милтона и других великих и просто известныхписателей, драматургов, поэтов Ренессанса, не говоря о более позднихпериодах, а вот в отношении величайшего гения человечества - УильямаШекспира - неоднократно высказывались самые серьезные сомнения, причемлюдьми, глубоко чтившими шекспировские произведения! Спор о Шекспире частовелся и ведется в тоне, далеком от академичности, - как и во всехчеловеческих делах, немалую роль здесь играют эмоции. Нет согласия и ввопросе о причинах возникновения проблемы и многоголосого спора вокруг нее. Те, кто придерживается традиционных взглядов, в качестве причинпоявления "еретиков" указывают на недостаточность наших знаний о жизниШекспира, на бесцеремонность охотников за историческими сенсациями, напредубеждение снобов, не желающих согласиться с тем, что простой актер безвысшего образования мог написать гениальные произведения. Вот что, например,говорилось об эпохальном споре в работе известного литературоведа Ю.Ф.Шведова "Творчество Шекспира" (сравнительно недавно - в 1959 году;переиздано в 1977-м): "Ограниченность достоверных данных о жизни великого поэта дала поводреакционным литературоведам XIX и XX веков выступить с попытками отрицать заШекспиром авторство его произведений. Основным аргументом этих нападокслужила и служит барски пренебрежительная мысль, что сын ремесленника,получивший недостаточное образование в стратфордской грамматической школе ислуживший актером в театре, не мог создать столь великолепных произведений.Сторонники антишекспировских теорий выдвинули целый ряд домыслов о том, чтопод именем Шекспира скрывался кто-либо из современных аристократов,гнушавшихся отдавать свои произведения в театр под собственным именем ипотому ставивший их на сцене под именем одного из актеров труппы.Антинаучность подобных измышлений, авторы которых произвольно подтасовываютфакты и не обращают внимания даже на высокие отзывы о творчестве Шекспиралюдей, лично знавших поэта, ясна и не нуждается в специальныхдоказательствах..." {3}. По сравнению с аргументацией наших шекспироведов 30-40-х годов здесь нетак много идеологических штампов и навешиваемых на оппонентов устрашающих иотпугивающих ярлыков, хотя "антинаучность... измышлений" для нашего автора"ясна и не нуждается в специальных доказательствах". Другая сторона, то есть "еретики", подвергающие сомнению и критикетрадиционные представления о личности Великого Барда, часто ссылаются на"слепоту" первых биографов и их последователей, принявших на веру наивныепредания и легенды, не понимая, не чувствуя Шекспира, великого духа,открывающегося нам в его произведениях. Английский политический деятель иписатель Джон Брайт (1811-1889) высказался по этому поводу весьма лаконичнои сверхкатегорично: "Всякий, кто верит, что этот человек - Уильям Шакспер изСтратфорда - мог написать "Гамлета" и "Лира", - дурак". Даже если учитыватьтолько количественную сторону - активные и пассивные сторонники традицииисчисляются многими миллионами, - ясно, что в пылу полемики этот авторчрезмерно упростил сложнейшую проблему. Однако и сторонники традиции -литературоведы и театроведы - нередко называли своих оппонентов фантазерами,лунатиками, странными личностями, посягающими на сокровищницу культурногонаследия не только английского народа, но и всего человечества. Более чем натянутые отношения между спорящими сторонами - и у нас, и наЗападе - отражаются в том, как они называют друг друга (я, конечно, оставляюв стороне терминологию эмоциональную, носящую преднамеренно оскорбительныйили идеологически-обвинительный характер, некоторые образцы которой привелвыше). Но даже в дискуссиях академического типа бытует терминологиянебезобидная, несущая в себе определенный полемический заряд: сторонникитрадиции часто именуют своих оппонентов "антишекспиристами", то есть врагамиШекспира, те же в свою очередь называют традиционалистов "слепымиортодоксами" и т.п. Поэтому в дальнейшем в интересах объективности изложения существа делая буду употреблять более нейтральные термины для обозначения сторон в этомспоре: "стратфордианцы" - это те, кто не сомневается, что шекспировскиепроизведения написал член лондонской актерской труппы Уильям Шекспир (аточнее - Шакспер), родившийся в 1564 году в городке Стратфорде-на-Эйвоне итам же умерший и похороненный в 1616 году. Тех же, кто с этим не согласен,мы будем называть "нестратфордианцами". Терминология, конечно, условная (ине новая), но достаточно удобная и корректная.

Кто и зачем придумал "шекспировский вопрос". Следы гения