Ворона, разукрашенная чужими перьями

Читатель, вероятно, уже обратил внимание - в приведенной выше цитате изкниги А.А. Аникста - на предположение о том, что граф Саутгемптон защитилШекспира от нападок Грина. Об эпизоде, связанном с именем писателя РобертаГрина, рассказывается во всех шекспировских биографиях, и хотя многое здесьостается неясным и даже двусмысленным, этот эпизод очень важен, к немубиографы привязывают и по нему корректируют свои представления о началетворческой деятельности Шекспира. Что же это за история? В августе 1592 года, то есть примерно за год до первого появления впечати имени "Уильям Шекспир", в Лондоне вышла в свет книжка - памфлетРоберта Грина, одного из первых писателей и драматургов профессионалов.Поскольку Грин умер незадолго до того, книжку подготовил для печати и нашелдля нее издателя другой писатель и драматург - Генри Четл (по крайней меретак сообщил сам Четл). Роберт Грин принадлежал к так называемым университетским умам - этобыли выходцы из среднего класса, провинциалы, получившие образование вКембридже и Оксфорде. Перебравшись в Лондон, они стали зарабатывать на хлебписанием памфлетов для книгоиздателей и пьес для актерских трупп. Грин послеокончания колледжа ухитрился даже побывать за границей, где, как он потомписал, "наблюдал такие злодейства, о которых мерзко даже упоминать", причемне только наблюдал, но и принимал в них участие. Вернувшись, он стал вестибеспутный образ жизни, потом раскаялся, получил звание магистра искусств,обзавелся семьей. Раскаяния хватило не надолго, он снова не устоял переднизкими соблазнами, промотал приданое, полученное за женой, бросил ее сребенком и вернулся к жизни завсегдатая злачных мест и собутыльника темныхличностей. Чтобы как-то держаться на плаву, ему приходилось непрерывнописать любовно-авантюрные романы и памфлеты на злобу дня, главным образом оворах и проходимцах. Сочинял он и пьесы, умудряясь иногда продавать одну иту же пьесу нескольким труппам. После очередного возлияния с друзьями Гринзаболел и уже не смог подняться. Он умер в полной нищете, и последнейпросьбой к приютившей его семье сапожника было увенчать его чело послесмерти лавровым венком - что и было сделано. После его смерти в Лондоне было напечатано его покаянное сочинение "Нагрош ума, купленного за миллион раскаяний... Написано Грином перед смертью иопубликовано по его просьбе". В своем покаянном сочинении Грин горькосожалеет, что избрал жизнь богемы, стал водиться со всяким сбродом, писалпьесы для публичных театров, бросил семью. Раскаиваясь в беспутствах, Гриндает читателям душеспасительные советы, а потом обращается к трем своимколлегам-писателям ("ученым собратьям из этого города"), не называя их поимени, но по ряду намеков можно понять, что речь идет о Кристофере Марло и(вероятно) Томасе Нэше и Джордже Пиле. Грин призывает их одуматься, неверить актерам, этим "паяцам, разукрашенным в наши цвета, этим куклам,говорящим нашими словами". Далее следует пассаж, приводимый во всехшекспировских биографиях, тысячекратно дискутировавшийся и, несмотря на это,продолжающий почти полностью сохранять свою первозданную загадочность: "Да, не доверяйте им; ибо есть среди них ворона-выскочка, украшеннаянашим опереньем, кто с сердцем тигра в шкуре актера считает, что можетпомпезно изрекать белый стих как лучшие из вас, и, будучи абсолютным Джоном-фактотумом, в своем собственном чванстве воображает себя единственнымпотрясателем сцены в стране... Пусть эти обезьяны подражают вашим прошлымшедеврам, но никогда больше не знакомьте их с вашими новыми восхитительнымисозданиями". Подавляющее большинство шекспироведов считают, что этот выпад Гринанацелен в Шекспира. Кого же еще - аргументируют они - мог Грин назвать"потрясателем сцены" (shake-scene), как не Шекспира (Shake-speare)? Крометого, "сердце тигра в шкуре актера" - это измененная только в одном словестрока из 3-й части "Генриха VI": "сердце тигра в шкуре женщины". Обакаламбура как будто нацелены на одного и того же адресата - Шекспира. Однако непонятно, каким образом Грин мог писать, что Шекспир воображаетсебя единственным потрясателем сцены в стране в 1592 году? Ведь ни однашекспировская строка еще не была напечатана, более того, нет твердыхдоказательств, что какая-то шекспировская пьеса уже шла на сцене. "ТитАндроник"? Но она игралась труппой графа Сассекса только 24 января 1594 годав театре "Роза", и театральный предприниматель Филип Хенслоу отметил этопредставление в своем знаменитом дневнике как "новое". Это хорошосогласуется с тем, что в Регистре Компании печатников и книгоиздателей "ТитАндроник" зарегистрирован 6 февраля 1594 года. "Комедия ошибок"? Нет никакихданных, что эта пьеса ставилась до 28 декабря 1594 года. Остается "Генрих VI", тем более, что Грин обыгрывает строку из 3-йчасти пьесы. В дневнике Хенслоу отмечено, что труппа лорда Стренджа играла"Гари VI" (орфография Хенслоу) с марта до июня 1592 года 14 раз, но что этобыла за пьеса (и чья) - неизвестно, также как неизвестно о каких-то связяхШекспира с этой труппой - в сохранившихся списках и переписке актера Алленаего нет. Возможно, актеры играли пьесу, отпечатанную в 1594 году подназванием "Первая часть вражды между славными домами Йорк и Ланкастер..."или ее продолжение - пьесу, отпечатанную в 1595 году под названием"Правдивая трагедия о Ричарде, герцоге Йоркском...". По содержанию онисоответствуют 2-й и 3-й частям шекспировского "Генриха VI", опубликованного только в 1623 году, но тексты существенно от него отличаются. Вопрос обавторстве двух пьес-предшественниц является предметом долголетнихшекспироведческих дискуссий, и мы его еще коснемся дальше; но в любом случаедля того, чтобы назвать Шекспира в то время "потрясателем английской сцены"(всерьез или в издевку - не важно) просто не было никаких оснований. Ну, а что имел в виду Грин, говоря о "вороне, украшенной нашимопереньем"? Ранее Грин уже использовал образ этой птицы, наделенной даромподражания (но не творческим даром); он позаимствовал этот образ у античныхписателей (Эзоп, Марциал, Макробиус). Обращаясь к Аллену, Грин писал в своей"Судьбе Франческо": "Отчего, Росций, ты возгордился подобно Эзоповой вороне,щеголяющей красотой чужих перьев? Ведь сам ты не можешь сказать ни слова..."Многие полагают, что и в своем посмертном сочинении "На грош ума" Гриниспользовал образ "вороны-выскочки" в этом смысле: какой-то там актеришка(то есть один из "паяцев, раскрашенных в наши цвета") пытается соперничать с"университетскими умами" в сочинении напыщенных белых стихов, лишить ихпривычного заработка! Однако у Горация есть образ (несомненно тоже известный Грину) другойвороны, присвоившей чужую славу, занимаясь плагиаторством, но уличенной вэтом низком занятии. У другого елизаветинца - Ричарда Брэтуайта - мывстречаем вороватых ворон, таскающих "отборные цветы чужого остроумия".Начиная с Э.Мэлона, ряд исследователей понимал выпад Грина именно в такомсмысле: умиравший драматург обвиняет Шекспира в плагиате. Это толкованиеподкреплялось мнением, что начинающий драматург (Шекспир) использовал чужиепьесы на исторические сюжеты, лишь слегка подновив их тексты; подлиннымавтором некоторых украденных текстов мог быть и Роберт Грин. В прошлом векетак считали многие, но сегодня шекспироведы о репутации Великого Бардазаботятся с несравненно большей щепетильностью, и подобное толкованиезнаменитого гриновского образа принято считать устарелым. И наконец, возможно, что Грин хочет сказать: одиозная "ворона" лишьукрашена чужими перьями, этот "паяц" на самом деле не является писателем,драматургом, это -~ подставная фигура. На все эти вопросы даются (иобосновываются) различные ответы. По-разному оценивается и возможная степеньзнакомства Грина с "вороной"; не исключено, что Грин писал об этом человекепонаслышке или этот выпад вообще вставлен в книгу издававшим ее Четлом. Обращает на себя внимание бранный, намеренно оскорбительный,уничижительный тон Грина, когда он касается "вороны". Выражение"Джон-фактотум" обозначает тип фактора, дельца на поручениях, доверенногоприслужника (иногда - сводника). Поэтому нельзя согласиться с частовстречающимся переводом этого выражения Грина на русский язык как "мастер навсе руки", ибо при таком переводе и толковании затушевывается одиозныйхарактер занятий человека, которого Грин называет вороной, ипрезрительно-неприязненное отношение к нему автора. Этим дело не кончилось. Всего через несколько месяцев, в самом конце1592 года, Генри Четл напечатал свое произведение "Сон Добросердечного", впредисловии к которому он специально оправдывался от обвинений в том, чтоэто именно он вписал выпады против трех писателей в книгу Грина. Четлсообщает, что один или два из них сочли сочинение Грина обидным для себя, и,так как покойнику они уже не могли отомстить, "стали злобно поносить в своихписаниях живого автора" (то есть Четла). Четл поясняет, что рукопись былакрайне неразборчива, и поэтому ему пришлось переписать ее, не вставив,однако, при этом ни слова "от себя или от мистера Нэша, как несправедливоутверждают некоторые", а наоборот, даже вычеркнув несколько слишком сильныхвыражений. "Всем хорошо известно, что, работая по печатному делу, я всегдапрепятствовал злобным нападкам на ученых мужей". По утверждению Четла, с теми, кто счел себя оскорбленным, он до этогоне был знаком (очевидно, потом познакомился). В отношении одного (скореевсего - Марло) Четл замечает, что он ничего бы не потерял и без этогознакомства. Здесь все более или менее ясно, так как взрывчатый темпераментМарло известен. Но вот Четл переходит к другому (то есть, как считают, - кШекспиру), и тон его сразу меняется. Четл огорчается, что он не вездеисправил рукопись Грина, прежде чем отдать книгу в печать (то есть невыбросил оттуда выпада против "вороны" - "Джона-фактотума"?); он сожалеет обошибке Грина, "как будто она была совершена мною самим". Из дальнейшегообъяснения Четла следует, что этот оскорбленный оказался на поверку"личностью столь же безупречной, сколь и воспитанной, отлично проявившейсебя в избранном деле. Кроме того, многие достопочтенные лица отмечают егопрямодушие в обращении, что свидетельствует о честности, а изящество стиляговорит о его мастерстве". Чувствуется, с какой осторожностью авторподбирает каждое слово; в его путаных и льстивых извинениях явственнопроглядывает страх. Похоже, с Четлом "поговорили" те самые "достопочтенныелица", на которых он теперь ссылается, или кто-нибудь по их поручению. Чего же мог так испугаться Четл? Последствий обиды, которую он нанеснескольким писателям? Но в литературном обиходе того времени в выражениях неособенно стеснялись; боялись задеть только Бога да власть имущих. Обращаетна себя внимание, что перед Марло, который был действительно опасен -несдержан, вспыльчив, скор на расправу, - Четл не извиняется и отзывается онем неуважительно, что уже само по себе могло задеть обидчивого драматурга.А вот перед безызвестным провинциалом, актером, человеком без роду безплемени (если действительно речь идет о нем), Четл извиняется, делаетреверансы, и все как-то косвенно, вокруг да около, избегая сообщать о немчто-нибудь конкретное, не говоря уже о том, чтобы просто назвать его поимени... Кстати, Нэш, который потом тоже публично оправдывался, прямоназывает имя Марло: "Я никогда не оскорблял Марло, Грина, Четла и вообщеникого из моих друзей, обращавшихся со мной как с другом". Имя Шекспира, каквидим, Нэш не называет. И все же не исключено, что подлинным авторомгриновского памфлета был Четл, к этому же выводу пришли некоторыеисследователи, применив компьютерный анализ лексики. Отзвуки этой истории были слышны и в 1594 году, в курьезном сборнике,озаглавленном "Похороны Грина". Некто под псевдонимом "Р.Б.Джентльмен"(вероятно, поэт Ричард Барнфилд), обыгрывая смысловое значение имени Грина("зеленый"), каламбурил: "Зеленое - основа для смешения красок, Гринпослужил основой для тех, кто писал после него. И те, кто перья у него украли, Посмеют это отрицать едва ли". Похоже, что и здесь содержится обвинение "вороны-выскочки" в плагиате у"университетских умов" - именно так понимают "Похороны Грина" многиешекспироведы, хотя есть мнение, что Р.Б. целит не в Шекспира, а в ГабриэляХарви, который издевался над Грином вскоре после его смерти: "Благодаридругих за свое похищенное и натасканное оперенье не бог весть какойитальянистой красы..." Поклонников Шекспира все эти - иногда достаточно определенные - намекина плагиат, использование Бардом пьес своих предшественников подчас не нашутку раздражают. Один известный шекспировед (И.С. Смарт) писал шестьдесятлет назад: "Этот отрывок из Грина оказал такое разрушительное действие нашекспироведение, что нам даже кажется - лучше бы он никогда не был написанили, написанный, не был бы открыт" {13}. Очень откровенная жалоба; наверное,нечто подобное могло бы прозвучать со стороны служителей шекспировскогокульта и по поводу многих других следов Великого Барда. Эпизод с Грином-Четлом является первым по времени и очень важным звеномв цепи странных и двусмысленных литературных фактовелизаветинско-якобианской эпохи, имеющих прямое или косвенное отношение к"шекспировской тайне" (важность этого факта заключается и в том, что по немувсе биографы традиционно пытаются датировать начало творчества Шекспира,первые его пьесы). Как и в других случаях, похоже, что некоторые егосовременники хотят сказать что-то о самом Шекспире, и мы ждем: вот сейчасуслышим, узнаем хоть что-нибудь не только о его произведениях, но и о егосвязи с ними, - однако язык повествователя становится туманным, авторограничивается глухими, часто двусмысленными намеками. И подчас сквозь этунедоговоренность чувствуется боязнь переступить какое-то табу, наложенное,может быть, теми самыми весьма "достопочтенными" персонами, которые такбыстро "прочистили мозги" сунувшемуся по незнанию в их дела незадачливомуГенри Четлу. А дела (и игры) у этих высоких персон бывали иногда весьмаудивительными. Они очень любили театр, - мы уже видели, что знатнейшиетитулованные лорды содержали или патронировали актерские труппы. Но онимогли устраивать импровизированные спектакли и в жизни, используя случайнопопавшийся под руку живой "материал". За примером далеко ходить неприходится - пьеса "Укрощение строптивой" достаточно популярна и сегодня. Пьеса эта, как и почти все у Шекспира, имеет свою непростую историю инерешенные проблемы. Впервые она была напечатана только в посмертном Фолио1623 года, но анонимная пьеса на этот же сюжет появилась на книжныхприлавках еще в 1594 году под названием, отличающимся от позднегоканонического шекспировского только артиклем {В старой пьесе: "The Taming ofa Shrew", у Шекспира - "The Taming of the Shrew".}. Совпадают все сюжетныелинии, а также почти все персонажи с их характеристиками, но в каноническомшекспировском тексте их имена изменены на итальянские (кроме Катарины) идействие перенесено из Афин в Палую; кроме того, весь текст переписан заново- полностью совпадают лишь шесть строк! Невольно на ум приходят гриновскиенамеки на плагиат... О том, как все это можно объяснить, мы еще будемговорить, а пока приглядимся к странному персонажу из этой пьесы, давно ужезаинтересовавшему нестратфордианцев, - меднику Слаю. Персонаж этот, неимеющий отношения к основному сюжету, но почему-то показавшийся необходимыми анонимному автору первой пьесы и затем - Шекспиру, появляется в"интродукции". Некий знатный Лорд, возвращаясь с охоты, натыкается на спящего возлетрактира пьяного медника Слая {Имя этого Слая - Кристофер. Известного тогдаактера-комика, тоже Слая, звали Уильям.} (по-английски - пройдоха, ловкач) ирешает устроить из этого потеху. Он приказывает своим многочисленным слугамперенести пьяного в дом, вымыть его, переодеть в господское платье, уложитьв господскую постель, а когда тот проснется, обращаться с ним как со знатнойособой и уверять, что он на самом деле является таковой. Прибывшим кстатиактерам Лорд приказывает сыграть перед Слаем (и зрителями) забавную комедию- то есть историю укрощения строптивой женщины. Во время этого представленияСлай в старой пьесе-предшественнице дважды вступает в диалог с Лордом, апотом засыпает. По окончании представления слуги переносят спящего медникана то же место возле трактира, где его нашли. Проснувшийся Слай говоритподошедшему трактирному слуге, что видел замечательный сон и теперь знает,как следует усмирять сварливую женщину. В каноническом шекспировском тексте комедии от истории со Слаемосталось только начало, концовка же просто опущена (возможно, понебрежности), также, как и почти все реплики, которые Слай отпускал поповоду показываемой ему пьесы; в результате эта сюжетная линия вообщеповисла в воздухе. Затея пресыщенного Лорда может показаться сегодняшнемучитателю и зрителю надуманной и даже нелепой, и неудивительно, что режиссерывсегда выбрасывают Слая при постановках. Однако эта фигура обретаетнекоторую загадочность, когда мы обнаруживаем, что именно в связи со Слаем впьесе упоминаются окрестности Стратфорда - родные места Уильяма Шакспера:Уинкот, где начинается сцена интродукции у дверей трактира, хозяйке которогоСлай задолжал 14 пенсов, и Бертонгет ("я - сын старого Слая из Бертонгета").Из всех пьес Шекспира окрестности Стратфорда упоминаются только в двух: вэтой в связи со Слаем и в "Генрихе VI" в связи с Фальстафом. Можно добавить,что даже имя трактирщицы - Мариан Хеккет, на которую ссылается Слай, - невымышленное; как теперь установлено, Хеккеты действительно жили тогда вУинкоте. Все эти уникальные "совпадения" давно привели некоторыхнестратфордианцев к заключению, что медник Кристофер Слай ("разносчик попроисхождению, чесальщик по образованию, медвежатник по превратностямсудьбы") попал в пьесу совсем не случайно. Как они полагают, эта история,вероятно, проливает (пусть и в утрированной форме) некоторый свет наобстоятельства, при которых вчерашний стратфордский подмастерье перчаточникастал известен "достопочтенным персонам", посчитавшим его по ряду причинподходящим для задуманной ими игры, грандиозные масштабы которойопределились только впоследствии.