Портрет, на который бен джонсон рекомендовал не смотреть

Вторая важнейшая реалия, находящаяся на пересечении (посмертном) двухшекспировских биографий, - Великое фолио. Хотя английские поэты, писатели -и издатели - никак не отреагировали на смерть Великого Барда, в 1623 годупоявился роскошный фолиант: "Мистера Уильяма Шекспира Комедии, Хроники и Трагедии" - книга, обычноназываемая Первым, или - из-за своего значения для всей мировой культуры -Великим фолио. 8 ноября 1623 года в Регистре Компании печатников и книгоиздателей быласделана самая знаменитая - за все предыдущие и последующие годы еесуществования - запись: "Мастер Блаунт и Исаак Джаггард внесли за своирукописи в руки Мастера Доктора Уоррала и Мастера старшины Кола: МастераУильяма Шекспира Комедии, Хроники и Трагедии, поименованные рукописи, преждене регистрированные другими... 7 шиллингов". Далее перечислено 16 пьес (насамом деле ранее не регистрировалось больше). Всего в книге было напечатано36 пьес {Из 37 пьес, составляющих ныне шекспировский драматургический канон,в Первом фолио отсутствовал только "Перикл", печатавшийся в 1609 году.}, изкоторых 20 вообще появились впервые - в том числе "Макбет", "Буря","Двенадцатая ночь", "Укрощение строптивой", "Генрих VI", "Юлий Цезарь","Кориолан", "Антоний и Клеопатра", "Цимбелин", "Мера за меру", "Два веронца"и др. Где хранились тексты этих двух десятков пьес все годы после смертиавтора - неизвестно. Поскольку под обращениями к покровителям издания ичитателям стоят имена членов актерской труппы "слуг Его Величества" ДжонаХеминга и Генри Кондела, принято считать, что все эти тексты - в том числе ине шедших на сцене пьес - находились у пайщиков труппы. Однако никаких других подтверждений этому предположению нет,представить себе такое многолетнее хранение в каком-то актерском сундукетоже нелегко. Что касается участия в издании Хеминга и Кондела и их роли внем (некоторые шекспироведы заходят так далеко, что называют ихредакторами), то ни до этого случая, ни после эти два актера никакогоотношения к книгоизданию и книгопечатанию не имели. Хеминг, например, ведалв труппе хозяйственными делами, потом, уйдя из театра, торговал бакалеей. Никогда прежде все пьесы одного драматурга не собирались в один том,тем более такого огромного объема - 998 страниц крупного формата, с текстом,напечатанным в две колонки. Тираж для того времени был очень большим -порядка тысячи экземпляров. Подготовка к изданию началась еще в 1620 году.Пришлось провести непростую работу по приобретению издательских прав напьесы, ранее публиковавшиеся и зарегистрированные другими издателями.Печатание начал Уильям Джаггард (уже знакомый нам по истории со "Страстнымпилигримом"), но душой предприятия был, несомненно, Эдуард Блаунт. Потом кним присоединились Дж. Сметуик и ААспли. В начале ноября 1623 года УильямДжаггард умер, и регистрация книги в Компании производилась его сыном инаследником Исааком вместе с Блаунтом. Ранее издатель Томас Пэвиер и Уильям Джаггард предприняли первуюпопытку издать собрание из десяти пьес Шекспира - об этом мы уже говорили в1-й главе. Тогда кто-то воспрепятствовал изданию (как предполагают ученые -"по жалобе актеров"). Как бы там ни было, пьесы, уже напечатанные Пэвиером иДжаггардом, все-таки были выпущены, но по отдельности, и на половине из нихстояли фальшивые (ранние) даты. Тайна этой издательской операции былараскрыта только в нашем веке путем исследования водяных знаков на бумаге,особенностей печати, типографских эмблем, но причины, побудившие издателей,имевших законные права на часть пьес, прибегнуть к фальшивой датировке,остаются одной из загадок, связанных с именем и произведениями Шекспира.Чаще всего пытаются объяснить эти действия издателей, объявив их "пиратами"- так книговеды называют издателей и печатников, извлекавших доходы изрукописей, добытых сомнительными путями, минуя авторов или других законныхвладельцев. Ну, что касается Шекспира, то, строго говоря, чуть ли не все егопроизведения попадали к издателям какими-то неведомыми путями(распространенная версия, будто Шекспир отдавал пьесы труппе в качествевклада, оплачивая ими свою долю в деле, свой пай, а потом переставал имиинтересоваться, - не более чем вынужденная догадка). Кроме того, объявивДжаггарда "пиратом", ученым трудно объяснить, почему после истории со"Страстным пилигримом" и с пэвиеровскими десятью пьесами печатаниезадуманного грандиозного собрания шекспировских пьес было поручено тому жеДжаггарду. И - кем поручено? Актерами, которые якобы жаловались на негографу Пембруку за год до того (хотя неясно, какие юридические основания уних могли быть для такой жалобы)? Очевидно, дело не в пресловутом "пиратстве" и не в предполагаемыхжалобах актеров. В предисловии к изданию "Троила и Крессиды" (изощренноеобращение к читателям, написанное неизвестным автором) в 1609 году прямоговорится о неких "Великих Владетелях Пьес" ("Grand Possesors of Plays"), откого зависит появление шекспировских произведений, которым, кстати, даетсявысочайшая оценка, как и уму самого Шекспира, "настолько острому, что ни укого не хватило бы мозгов притупить его". Об этих "Великих Владетелях" неназвавший себя автор обращения говорит с величайшим почтением, а о театре иего публике - с высокомерной брезгливостью:"... пьеса не затрепана натеатральных подмостках, не замызгана хлопками черни... ее не замаралонечистое дыхание толпы". Ясно, что "Великие Владетели" - это никак неактеры, социальный престиж которых тогда был еще весьма плачевным; речь идето каких-то чрезвычайно влиятельных, высокопоставленных личностях, о круге,недоступном для непосвященных. Пэвиер и Джаггард сначала просто попыталисьсами издать сборник шекспировских пьес, не заручившись согласием ипокровительством "Великих Владетелей", и были остановлены. Лишь после того,как соответствующее поручение было дано Эдуарду Блаунту - доверенному лицупоэтессы Мэри Сидни-Пембрук {Э. Блаунт начинал свою деятельность вполиграфии как ученик У. Понсонби (умер в 1603 г.), которого тогда частоназывали "придворным издателем графини Пембрук".}, началась подготовка кквалифицированному изданию полного собрания пьес; Блаунт же привлек вкачестве печатника опытного и располагавшего солидными полиграфическимиресурсами Джаггарда. Посвящение Первого фолио открывает нам имена двух из "ВеликихВладетелей" - сыновей Мэри Сидни-Пембрук: Уильяма, графа Пембрука,лорда-камергера, и Филипа, графа Монтгомери; именно им, оказывавшим, каксообщается в обращении, "благосклонность Автору, когда он был жив, и егопустякам", которые они ценили, была посвящена огромная книга. Хотя под обращением к покровителям и читателям напечатаны имена Хемингаи Кондела, почти все ученые, анализировавшие эти обращения, ихстилистические особенности, пришли к заключению, что они написаны не кеминым, как Беном Джонсоном. Интересно, что именно его во время работы надВеликим фолио (конец 1621 - июль 1623) лорд-камергер граф Пембрук неожиданноназначил смотрителем королевских увеселений (в том числе театральныхпредставлений). Когда потом, в июле 1623 года, должность принималродственник Пембрука сэр Генри Герберт, он обнаружил, что старыерегистрационные книги представлений сожжены. Многие из помещенных в Великом фолио текстов имеют значительныеизменения по уравнению с прижизненными изданиями. В "Виндзорских насмешницах" - более тысячи новых строк, часть текстазаново отредактирована; во 2-й части "Генриха VI" - 1139 новых строк, околодвух тысяч строк отредактировано; в "Ричарде III" - соответственно 193 и2000. В "Короле Лире" - 1100 новых строк, в "Гамлете" добавлено 83 новыестроки и убрано 230 и т.д. Кто и когда так глубоко редактировал тексты, внесв них все эти изменения, учитывая, что автора уже много лет не было средиживых? На отдельной странице помещен список "главных актеров, игравших во всехэтих пьесах", и открывает этот список Шекспир (имя написано так же, как иимя автора на титульном листе, - Shakespeare, но без каких-либо оговорок,что это один и тот же человек {Данный случай - уникальный. Ни одной другойкниги того периода, где автор пьес числился бы и в списке актеров,напечатанном здесь же, нет.}). На втором месте - Ричард Бербедж, на третьем- Джон Хеминг, на восьмом - Генри. Кондел, а всего поименовано 26 актеров, вразное время состоявших в труппе. Наконец-то появились и памятные стихотворения, посвященные Шекспиру, -они написаны Беном Джонсоном, а также Хью Холландом, Леонардом Диггзом -двумя "университетскими умами", и анонимом I.M. {Есть основания полагать,что это - Джон Марстон, хотя чаще называются другие кандидаты.}. Они скорбято великом поэте и драматурге, воздают ему высочайшую хвалу и предсказываютбессмертие его творениям и его имени. Хью Холланд: "Иссяк источник муз,превратившись в слезы, померкло сияние Аполлона... лавры венчают гроб того,кто был не просто Поэтом, но Королем Поэтов... хотя линия его жизниоборвалась так рано, жизнь его строк никогда не прервется..." Аноним I.M.:"Мы скорбим, Шекспир, что ты ушел так рано с мировой сцены в могилу..." Эти строки нередко порождали споры. Нестратфордианцы указывают, чтоШекспир умер 52-х лет от роду, то есть в возрасте, считавшемся тогдапочтенным - вряд ли к нему может относиться выражение "так рано", - иприводят список известных лиц, живших в XVI-XVII веке, умерших в возрасте30-40 лет. Некоторые стратфордианцы в ответ приводят список людей, дожившихтогда до 70-80 лет, и доказывают, что на этом фоне 52 года - совсем нестарость. Конечно, 52 года - это по любым меркам не молодость, но, с другойстороны, смерть гения всегда безвременна... Леонард Диггз также предвидит бессмертие Шекспира в его творениях:"Шекспир, наконец-то твои друзья представили миру твои труды,/ Благодарякоторым твое имя переживет твой памятник,/ Ибо когда время размоетстратфордский монумент" {В некоторых экземплярах Великого фолио слово"монумент" транскрибировано Moniment, что на шотландском диалекте означает"посмешище".},/ В этой книге потомки будут видеть тебя вечно живым..." Это очень важные строки. Во-первых, они подтверждают, что к 1623 годупамятник в стратфордской церкви был уже сооружен. Во-вторых, они бесспорноподтверждают связь между Шекспиром и Шакспером, но какую связь? Говоря отом, что время "размоет" стратфордский "монумент", автор стихотворения,очевидно, выражается намеренно двусмысленно. Ибо это можно понять просто втом смысле, что воздвигнутый человеческими руками памятник когда-нибудьнеизбежно будет разрушен неумолимым временем, тогда как духовному памятнику- великим творениям Шекспира - суждена вечная жизнь; так истолковывают этообразное выражение стратфордианцы. Но нестратфордианцы понимают егопо-другому: Диггз говорит о будущем, когда исчезнет, испарится {Dissolve -размывать, испарять, растоплять, исчезать.} завеса, маска, скрывающая лицовеликого человека, и миру откроется удивительная правда о нем и о его книге. Здесь, так же как и в поэме Джонсона, а еще через десятилетие - встихотворении Милтона, - творения Шекспира как бы отделяются от памятника,на котором начертано его имя. При этом предсказание, что время "размоет",уберет только что созданный памятник, обнаруживает странное отсутствиепиетета к сооружению в церковной стене, поставленному, казалось бы, именнодля того, чтобы отметить эту могилу среди многих других. О том же, вероятно,говорит и подозрительная опечатка (?) в ключевом слове "монумент". Ни Холланд, ни Диггз при жизни ни разу не упомянули имя Шекспира,творения которого они, оказывается, настолько высоко ценили, что считали егоне просто "знаменитым сценическим поэтом" (Холланд), но Королем Поэтов!Никак не откликнулись они и на его смерть. Так же, как и знавший его ещеболее близко и тоже высоко ценивший поэт и драматург Бен Джонсон, - прижизни Шекспира и он не сказал о нем открыто ни одного слова. И не только прижизни Барда, но и в течение нескольких следующих после его смерти лет. В 1619 году Бен Джонсон предпринял пешее путешествие в Шотландию, вовремя которого он посетил поэта Уильяма Драммонда и был его гостем несколькодней. В дружеских беседах (за стаканом вина, неравнодушие к которому своегогостя Драммонд специально отметил) Джонсон откровенно высказывал мнение овыдающихся писателях, поэтах и драматургах, вспоминая при этом множествоинтересных деталей о каждом из них и об отношениях с ними, - а знал он едвали не всех своих литературных современников. Эти рассказы, проводив гостя впостель, Драммонд каждый раз добросовестно записывал. Его записи - не безприключений - дошли до нас, и они дают уникальную возможность увидеть"живыми" многих выдающихся елизаветинцев и якобианцев, а заодно хорошодополняют наши представления о неукротимом нраве и злом языке самого Бена.Мы находим в "Разговорах с Драммондом" и воспоминание о жестокой ссоре сМарстоном, и описание внешности Филипа Сидни (хотя Джонсону вряд ли довелосьего видеть), и многое другое о Донне, Дрейтоне, Дэниеле, Чапмене, Бомонте,и, конечно, - больше всего о самом Бене Джонсоне. Но напрасно стали бы мыискать здесь какие-то конкретные воспоминания Джонсона об Уильяме Шекспире,о человеке, которого Бен, как станет ясно из поэмы, написанной черезнесколько лет для Великого фолио, хорошо знал и ставил несравненно выше всехсовременников и даже выше корифеев античного театра. О Шекспире Джонсонсказал лишь, что ему не хватало искусства, да еще вспомнил, что в однойпьесе ("Зимняя сказка") у него происходит кораблекрушение в Богемии, где нетникакого моря. И больше ничего. А теперь, всего лишь через три-четыре года, Джонсон пишет для Великогофолио поэму, которая станет самым знаменитым из его поэтических произведенийи навсегда свяжет в глазах потомков его имя с именем Великого Барда: "Памятиавтора, любимого мною Уильяма Шекспира, и о том, что он оставил нам". В этойблестящей поэме, исполненной подлинного пафоса, содержится высочайшая,проникновенная оценка творчества Шекспира и пророческое предсказание тогоместа, которое ему предстоит занять в мировой культуре. Джонсон называетШекспира "душой века, предметом восторгов, источником наслаждения, чудомнашей сцены". Шекспир - гордость и слава Англии: "Ликуй, Британия! Ты можешьгордиться тем, кому все театры Европы должны воздать честь. Он принадлежитне только своему веку, но всем временам!" В заключение поэмы Джонсонвосклицает: "Сладостный лебедь Эйвона! Как чудесно было бы снова увидетьтебя в наших водах и наблюдать твои так нравившиеся нашей Елизавете и нашемуДжеймсу набеги на берега Темзы! Но оставайся там; я вижу, как ты восходишьна небосвод и возникает новое созвездие! Свети же нам, звезда поэтов..."Более тщательный разбор этой замечательной поэмы нам еще предстоит. Пока жеотметим, что Уильям Шакспер жил в Лондоне почти постоянно, а не "набегами";к тому же невозможно представить себе грозную владычицу Британии или еепреемника, с радостным нетерпением ожидающими приезда члена актерской труппыв свою столицу. И еще одна строка - в начале поэмы - заслуживает пристального внимания:"Ты сам себе памятник без надгробия..." Она звучит загадочно: ведьстратфордский настенный памятник только что был установлен и его упоминает всвоем стихотворении Диггз. Но, выходит, для Джонсона этот памятник как бы несуществует вообще: единственным истинным памятником Потрясающему Копьемявляются его имя и творения, как и при жизни они были его единственнойипостасью. Подлинной достопримечательностью книги стал помещенный на титульномлисте портрет, представленный как изображение Уильяма Шекспира. Портрет былвыполнен молодым гравером фламандского происхождения Мартином Дройсхутом(родился в 1601 году). Портрет очень странный и - что особенно удивительно -совершенно не похож на другое изображение Шекспира, появившееся незадолго дотого, - стратфордский бюст в храме св. Троицы (и в первоначальном, и всегодняшнем его виде). Лицо маскообразное, лоб огромный ("как при водянке" - заметил одиншекспировед), широкий подбородок вытянут вниз. На верхней губе - узкиеусики, под нижней губой штрихами обозначена маленькая бородка; кроме того,подбородок и верхняя губа как будто нуждаются в бритье. Плоское, торчащее всторону ухо и волосы кажутся наклеенными. Линия овала лица идет прямо отмочки уха, а за ней - другая, резко очерченная линия, скрывающаяся вверху заухом, а внизу уходящая под подбородок. Поскольку свет дан с разных сторон,эту линию нельзя считать естественной, контуром тени; линия нанесенахудожником специально и, как считают нестратфордианцы, она обозначает краймаски - для тех, кто посвящен в тайну портрета. Огромная голова кажетсяотделенной от туловища плоским, напоминающим секиру или блюдо плоенымворотником. Не менее странное впечатление производит и одежда "фигуры" (как назвалэто изображение Бен Джонсон). Неправдоподобно узкий кафтан, богатоотделанный шитьем и пуговицами, никак не похож на одежду человека среднегосословия. Самое удивительное: одна половина кафтана показана спереди, другая- сзади (однако заметили это только в начале XX века специалисты излондонского журнала для портных). Мог ли художник - пусть даже самыйнеопытный - допустить такую ошибку {Джон Брофи, автор книги "Джентльмен изСтратфорда", высказывает предположение, что "перевернутость" одной стороныкафтана была придумана художником, который хотел таким необыкновеннымобразом символически указать на раздвоенность души Барда, "в которой всевремя как бы спорят между собой две натуры...}? Нет, это могло быть сделанотолько специально, по указанию хитроумных инициаторов Великого фолио, чтобыпоказать: там, за необыкновенным "портретом" - не один человек... Некоторые ученые, исследовавшие гравюру Дройсхута, пришли к заключению,что уникальный кафтан и воротник-секира на этом портрете являются плодомфантазии художника. Действительно, найти в этом смысле что-то аналогичное вгалерее портретов людей среднего сословия XVI-XVII веков очень трудно,наверное - невозможно, не говоря уже об абсолютной уникальности"раздвоенного" кафтана. Но нормальные кафтаны сходного покроя и отделкиможно увидеть на портретах нескольких самых высокопоставленных титулованныхаристократов, например графов Саутгемптона и Дорсета. Особенно интересенпортрет графа Дорсета работы И. Оливера (1616), где не только кафтан, но иворотник имеют некоторое сходство с дройсхутовской "фантазией", и читательможет в этом убедиться. Похоже, что Дройсхут видел картину Оливера и кое-чтооттуда позаимствовал {Воротник на портрете Дорсета отделан кружевом. Бородаи усы Дорсета тоже похожи по форме на "шекспировские", но они у графа погущеи выглядят несравненно более естественно, как и все лицо.}, когдаконструировал портрет Шекспира. Многочисленные странности гравюры Дройсхута требуют, конечно, какого-тообъяснения от биографов-стратфордианцев, и они чаще всего предлагают самоепростое - указывают на молодость Дройсхута (в 1623 году ему было всего 22года), неопытность, скромные творческие возможности. Так, С. Шенбаум пишет:"Едва ли он (Дройсхут. - И. Г.) имел большой опыт в своем ремесле. Какимобразом он получил этот заказ, мы не знаем; возможно, его гонорар был стольже скромным, как и его дарование" {21}. Подобные утверждения свидетельствуюто слабом знакомстве некоторых маститых шекспироведов с творческой биографиейДройсхута. Ведь всего лишь через два года им была выполнена гравюра-портретсамого герцога Бэкингема, отличающаяся как профессиональным мастерством, таки реалистическим изображением всех деталей костюма, несомненным сходствомлица Бэкингема с другими его портретами. Уже одно то обстоятельство, чтоДройсхут получил заказ от первого вельможи королевства (или от кого-то изего приближенных), говорит о его высокой репутации как гравера ипортретиста. Рекомендовать Дройсхута герцогу мог кто-то из инициаторовВеликого фолио, от которых Бэкингем, как мы увидим дальше, был не так далек{Можно указать и на другую - более известную - работу Мартина Дройсхута -гравюру, изображающую Джона Донна в смертном саване (1632). Здесь тожеобращает на себя внимание не только высокий профессиональный уровень работы,но и полное сходство этого графического изображения поэта-священника соскульптурой работы Николаса Стоуна в соборе св. Павла. Таким образом,Дройсхут, когда нужно, умел делать гравюры-портреты без шекспировских"странностей".}. Представить и объяснить публике столь странный портрет ПотрясающегоКопьем взялся все тот же неутомимый Бен Джонсон. Кроме замечательной поэмы итекста обращения от имени двух членов актерской труппы Бен написал еще одно- специальное - стихотворение "К читателю", помещенное на развороте сгравюрой Дройсхута. Этот подлинный маленький поэтический шедевр остроумия идвусмысленности непросто передать на другом языке даже в подстрочнике;поэтому кроме подстрочника полезно будет привести и английский оригинал.Итак, Джонсон обращается к читателю: "Эта фигура, которую ты видишь здесьпомещенной,/ Была для благородного Шекспира вырезана;/ В ней гравер велборьбу/ С природой, чтобы превзойти саму жизнь:/ О, если бы только он смогнарисовать его ум/ Так же хорошо, как он схватил/ Его лицо; гравюрапревзошла бы все,/ Когда-либо написанное на меди,/ Но так как он не смог,то, читатель, смотри/ Не на его портрет, а в его книгу/". {"This figure that thou here seest put, It was for gentle Shakespearecut; Wherein the graver had a strife With nature, to outdo the life: O,could he but have drawn his wit As well in brass, as he hath hit His face;the print would then suprass All, that was ever writ in brass, But, since hecannot, reader, look Not on his picture, but his book".} Некоторые нестратфордианцы обращают внимание на то, что английское hashit his face (нашел, схватил его лицо) произносится почти как has hid hisface (скрыл, спрятал его лицо), и Джонсон это учитывал, предназначая второйвариант для посвященных. Такой оборот очень хорошо согласуется с "фигурой",которая "была для благородного Шекспира вырезана", и с борьбой, которуюпришлось вести художнику, "чтобы превзойти (выйти за пределы) саму жизнь".Действительно, зачем бы иначе художнику потребовалось выходить за пределыжизни, создавая лицо "фигуры"? Джонсон, указывают нестратфордианцы, хвалитДройсхута за то, что тому удалось создать превосходную маску, скрывающуюподлинного автора, подлинного Великого Барда, но так как на рисункеневозможно изобразить его ум, то читателям остается лишь изучать егопроизведения. Кстати, в джонсоновском поэтическом наследии есть интересноестихотворение {21}, обращенное к некоему художнику, которого Джонсон"инструктирует", как надо изображать то, что не может позировать. Творявымышленный образ, художник состязается с самой природой, пытается превзойтисамую жизнь. Итак, нестратфордианцы, указывая на многочисленные странности идвусмысленности дройсхутовского портрета и сопровождающего его стихотворенияДжонсона, делают вывод, что портрет "сконструирован" художником по желаниюзаказчиков и на нем изображен вообще не какой-то конкретный человек, а то,что Джонсон назвал "фигурой" - нарочито нежизненная маска. Хитроумнаягравюра, сопровождаемая двусмысленным обращением, как бы подтрунивает наднаивным (непосвященным) читателем, перед глазами которого, как говоритДжонсон во втором своем стихотворении, невидимый Шекспир "потрясает своимкопьем". Стратфордианские авторы обычно стараются "не копаться" вдвусмысленностях джонсоновского обращения к читателю по поводу портрета,мимоходом отмечая, что Джонсон-де критически оценивает работу Дройсхута.Иные, наоборот, считают, что Джонсону гравюра понравилась, и, вероятно, оннашел в ней сходство с покойным Бардом - иначе зачем бы он и другиесоставители стали ее помещать в Фолио. Такой авторитет, как С. Шенбаум, в своей обстоятельной шекспировскойбиографии касается этого стихотворения лишь мимоходом, осторожно сообщая:"Джонсон смог заставить себя написать несколько превосходных похвальныхстрок... Без сомнения, лишь чрезмерно проницательный читатель обнаружитскрытую насмешку в заключительных словах Джонсона" {23}. Да, действительно, заключительные слова Джонсона звучат достаточновнятно. Но понимать их можно далеко не однозначно, особенно в контекстевсего стихотворения и уникальных особенностей дройсхутовской "фигуры". Ивообще, возьмется ли кто-либо утверждать, что помещать в книге на видномместе рядом с портретом автора специальное стихотворение, в которомчитателям рекомендуется на этот портрет не смотреть, - дело обычное... Дройсхутовская "фигура" была перепечатана без изменений в следующем,Втором фолио, вышедшем через десятилетие, в 1632 году. А еще через восемьлет, в 1640 году, то есть уже после смерти Бена Джонсона, издатель ДжонБенсон (интересное совпадение) выпускает собрание (без больших поэм)поэтических произведений Шекспира; там же подборка стихотворений,посвященных его памяти, и гравюра с его изображением - с инициалами другогогравера. Рисунок этот малоизвестен и крайне редко воспроизводится даже вспециальной литературе. Черты лица здесь различимы не так отчетливо, как вВеликом фолио (формат листа октаво - четверть от фолио), но влияние гравюрыДройсхута бесспорно - особенно в изображении лица, волос, воротника. Есть иновшества: голова повернута не вправо, а влево, на правое плечо накинутплащ; левая рука (в перчатке) держит оливковую ветвь с плодами, вокругголовы - подобие ореола. Под этой гравюрой помещено короткое стихотворение, ироническиперекликающееся с джонсоновским обращением к читателю в Великом фолио: "Эта Тень - и есть прославленный Шекспир? Душа века, Предмет восторгов? источник наслаждения? чудо нашей сцены". Джонсоновская "фигура" стала "тенью", и три вопросительных знака подрядвыглядят весьма интригующе. Обращение к читателю, подписанное инициаламииздателя, и помещенные в книге стихотворения других поэтов исполненыглубокого преклонения перед Бардом, - что же могут означать этидвусмысленные, загадочные вопросительные знаки? Что касается гравюры Дройсхута, то этот портрет, формально являющийсяединственным, хоть как-то подтвержденным современниками, из-за своихподозрительных странностей недолюбливается шекспировскими биографами, и онипредпочитают ему другие, относительно которых нет абсолютно никакихдоказательств, что на них действительно запечатлен Шекспир (или Шакспер), нозато изображенные на них неизвестные мужчины безусловно похожи на живыхлюдей того времени. О портретах, когда-то украшавших музейные стены истраницы роскошных шекспировских переизданий и оказавшихся фальсификациями,я уже говорил. Из других наиболее известны так называемые чандосский играфтонский портреты. На графтонском есть надпись, из которой явствует, чтоизображенному на нем молодому человеку в 1588 году было 24 года, то естьстолько же, сколько и Шаксперу. Этого оказалось достаточно, чтобы ужеизвестный нам шекспировед Довер Уилсон поддержал предположение, что наполотне представлен молодой Шекспир. Уилсон писал: "Однако никакогоподтверждения этому не существует, и я не прошу читателя верить вподлинность портрета и не хочу даже убеждать в этом. Единственное, что яполагаю, - он помогает забыть стратфордский бюст". В этом интересном высказывании маститого ученого отметим егонедовольство существующими реалиями. Он (как и некоторые другиестратфордианские авторитеты) не удовлетворен ни стратфордским бюстом (о егопервоначальном варианте он даже не упоминает), ни дройсхутовской гравюрой,так как они не соответствуют его представлению о Шекспире, и поэтому онхотел бы верить в подлинность других портретов, более соответствующих этомупредставлению, несмотря на отсутствие каких-либо серьезных оснований.Впрочем, Уилсон пытался какие-то основания все же найти. Он произвелизмерения, вычислил пропорции частей лица на графтонском портрете и нашел,что эти пропорции совпадают с соответствующими пропорциями у стратфордскогобюста (в его настоящем виде!) и на дройсхутовской гравюре. Таким образом,несмотря на бросающееся в глаза несходство этих трех изображений, у них, какутверждал Уилсон, совпадают "пропорции частей лица". В отличие от Уилсона, некоторые другие шекспироведы не критикуютдройсхутовскую гравюру и даже пытаются "оживить" изображенную на ней"фигуру", воспроизводя увеличенные репродукции отдельных ее частей -например, одно лицо, но без волос, без воротника и пресловутого кафтана,придающих, как писал А.А. Аникст, "облику Шекспира скованный и одеревенелыйвид". Я не говорю уже о всевозможных стилизованных преображениях этогопортрета современными художниками-иллюстраторами. Не обошли своим вниманием дройсхутовскую гравюру и любители"преображений" другого сорта - фальсификаторы реликвий. Давно высказывалосьпредположение, что Дройсхут делал свою гравюру с какого-то прижизненногопортрета Шекспира. И вот, во второй половине прошлого века такой"первопортрет" действительно появился. Некто миссис Флауэр приобрела иподарила Шекспировскому мемориалу, а сотрудник Мемориала Эдгар Флауэрпредставил экспертам живописный портрет (масло, на деревянной доске),чрезвычайно похожий на дройсхутовскую гравюру, с надписью в левом верхнемуглу "Уилм Шекспир". Авторитетные эксперты Британского музея и Национальнойкартинной галереи признали картину подлинной, написанной при жизни Шекспира.Это была сенсация - наконец-то найден портрет Шекспира, да еще с его именем,а заодно развеиваются зловредные подозрения насчет странностейдройсхутовского творения! Картина с соответствующей разъясняющей табличкойбыла экспонирована в Национальной картинной галерее, а знаменитыйшекспировед Сидни Ли поместил ее репродукцию на фронтисписе своего главноготруда "Жизнь Шекспира" (1898); долгое время потом такие репродукции украшалиразличные переиздания Шекспира и труды о нем на разных языках. Однакосуществовали и обосновывались сомнения в аутентичности этого портрета; нотолько в 1966 году было произведено его исследование с применениемрентгеновских лучей, показавшее, что под портретом находится другая картина- Мадонна с младенцем, вероятно, работы какого-то рядового итальянскогомастера XVI века. Предположение, что какой-то художник при жизни Шекспира(или Шакспера) вздумал писать его портрет поверх старой итальянской картины,достаточно фантастично - гораздо проще и дешевле писать портрет на новомхолсте или доске. По ряду других признаков специалисты заключили, что"портрет" создан гораздо позже гравюры - вероятней всего, уже в следующемстолетии, то есть сфабрикован специально. За основу была взятадройсхутовская гравюра, в старой же итальянской картине фальсификаторов,очевидно, интересовала лишь потемневшая от времени деревянная панель.Впрочем, защитники флауэровского портрета не перевелись и после этого:теперь они надеются, что анализ пигмента или какое-то другое чудовосстановят репутацию "ценнейшего и достовернейшего из всех изображенийВеликого Барда"... Итак, стратфордский памятник и Великое фолио - две важнейшие посмертныереалии, лежащие на пересечении творческой биографии Уильяма Шекспира идокументальной биографии Уильяма Шакспера, - свидетельствуют, что, несмотряна очевидную несовместимость этих личностей, между ними действительносуществует какая-то интригующая связь. Стратфордский культ возник неслучайно. Через несколько лет после смерти Шакспера, когда о нем уже малокто помнил, некие влиятельные люди специально позаботились о том, чтобыпотомки принимали его за Великого Барда (к тому времени тоже ушедшего изжизни). И своей цели они, как мы знаем, достигли. Надолго.