Особенности метода и стиля поэзии М. Цветаевой. Синтез лирики и эпоса, фольклорного и философского начал. Гражданская позиция поэтессы.

Марину Цветаеву — поэта не спутаешь ни с кем другим. Ее стихи можно безошибочно узнать — по особому распеву, ритму, интонации. Цветаева – поэт–новатор, прежде всего, в области формы. Вследствие этого многие ее произведения сложны, трудны для понимания, в первую очередь – произведения 20–х годов. Но, как признавала сама Цветаева: «Грех не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию…» Зависит от читателя – сумеет ли он довериться поэту, окажется ли готовым открыть новый для себя мир? Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствовавших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а вместе с тем и досадная обреченность жить не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, вне самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды — обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.

Цветаева принимала жизнь такой, какая есть. Так как она в начале своего творческого пути считала себя последовательным романтиком, то добровольно отдавала себя судьбе. Даже тогда, когда что-то попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало искриться и трепетать с какой-то удесятеренной жаждой жизни.
В одном из ранних ст. «Молитва» создает образ героини, стремящейся к активному действию. Для нее жить значит идти, страдать, мчаться в бой, все изведать, все испытать. Стихийная сила ее натуры столь велика, что она готова бросить вызов всему миру: Под свист глупца и мещанина смех // Одна из всех – за всех – противу всех! // Стою и шлю, закаменев от вздету, // Сей громкий зов в небесные пустоты.

Постепенно поэтический мир Марины Цветаевой усложнялся. Романтическое мироощущение вступало во взаимодействие с миром русского фольклора. Во время эмиграции поэзия Марины Цветаевой принимает в себя эстетику футуризма. В своих произведениях от интонации напевной и говорной она переходит к ораторской, часто срывающейся на крик, вопль. Цветаева по-футуристически обрушивается на читателя всеми поэтическими приемами. Большая часть русской эмиграции, в частности живущей в Праге, отвечала ей недружелюбным отношением, хотя и признавала ее дарование. Но Чехия все равно осталась в памяти Марины Цветаевой светлым и счастливым воспоминанием. В Чехии Цветаева заканчивает свою поэму "Молодец". Эта поэма была ангелом-хранителем поэтессы, она помогла ей продержаться самое трудное время в начальную пору существования на глубине. В Берлине Марина Цветаева очень много работает. В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, выношенности и жгучести чувств, но появилось и новое: горькая сосредоточенность, внутренние слезы. Но сквозь тоску, сквозь боль переживания она пишет стихи, исполненные самоотречен-ности любви. Здесь же Цветаева создает "Сивиллу". Этот цикл музыкален по композиции и образности и философичен по смыслу. Она тесно связана с ее "русскими" поэмами. В эмигрантский период наблюдается укрупненность ее лирики.
Читать, слушать, воспринимать цветаевские стихи спокойно так же невозможно, как нельзя безнаказанно прикоснуться к оголенным проводам. В ее стихи входит страстное социальное начало. По мне нию Цветаевой, поэт почти всегда противопоставлен миру: он - посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом. Именно поэт противопоставлен богатым в цветаевской "Хвале...".

Поэзия Марины Цветаевой постоянно видоизменялась, сдвигала привычные очертания, на ней появлялись новые ландшафты, начинали раздаваться иные звуки. В творческом развитии Цветаевой неизменно проявлялась характерная для нее закономерность. "Поэма горы" и "Поэма Конца" представляют собою, в сущности, одну поэму-дилогию, которую можно было бы назвать или "Поэмой" Любви" или "Поэмой Расставания". Обе поэмы - история любви, бурного и краткого увлечения, оставившего след в обеих любящих душах на всю жизнь. Никогда больше Цветаева не писала поэм с такой страстной нежностью, лихорадочностью, исступленностью и полнейшей лирической исповедал ьностью.

После возникновения "Крысолова" Цветаева от лирики повернулась к сарказму и сатире. Именно, в этом произведении она разоблачает мещан. В "парижский" период Цветаева много размышляет о времени, о смысле мимолетной по сравнению с вечностью человеческой жизни. Ее лирика, проникнутая мотивами и образами вечности, времени, рока, становится все более и более трагичной. Чуть ли не вся ее лирика этого времени, в том числе и любовная, пейзажная, посвящена Времени. В Париже она тоскует, и все чаще и чаще думает о смерти. Для понимания поэм Цветаевой, а также некоторых ее стихотворений важно знать не только опорные смысловые образы-символы, но и мир, в котором Марина Цветаева как поэтическая личность мыслила и жила.

В парижские годы она лирических стихов пишет мало, она работает главным образом над поэмой и прозой мемуарной и критической. В 30-е годы Цветаеву почти не печатают - стихи идут тонкой прерывающейся струйкой и, словно песок, - в забвение. Правда, она успевает переслать "Стихи к Чехии" в Прагу - их там сберегли, как святыню. Так произошел переход к прозе. Проза для Цветаевой, не являясь стихом, представляет, тем не менее, самую настоящую цветаевскую поэзию со всеми другими присущими ей особенностями. В ее прозе не только видна личность автора, с ее характером, пристрастиями и манерой, хорошо знакомой по стихам, но и философия искусства, жизни, истории. Цветаева надеялась, что проза прикроет ее от ставших недоброжелательными эмигрантских изданий. Последним циклом стихов Марины Цветаевой были "Стихи к Чехии".

Любовь для Цветаевой и ее героини – та самая единственная новость, которая всегда нова (ст. «На радость») – любовь, по Цветаевой, открывает поэзию мира, которую героиня находит во всем: и в таинственных дорогах, в сказочных звериных берлогах. Любовь возвращает остроту видения мира («Откуда такая нежность»). Любовь в лирике Цветаевой многолика. Она нежна и проникновенна («У меня к тебе наклон слуха»), безоглядна и неистова («Два солнца стынут – о Господи, пощади!»); любовь – лукавая игра (цикл «Комедьянт») и испытание «Боль, знакомая, как глазам – ладонь…»; любовь мудра («Никто ничего не отнял! Мне сладостно, что мы врозь») и трагична («Цыганская страсть разлуки»). Поэтесса стремится передать все оттенки, запечатлеть перепады, нюансы, изменчивые приметы любви. Отношение к революции Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. Кровь, обильно проливаемая в гражданской войне, отторгала, отталкивала М.Цветаеву от революции: Белый был — красным стал: // Кровь обагрила. // Красным был — белым стал: // Смерть победила. - Это был плач, крик души поэтессы. Московская тема - одна из важнейших в творчестве. Не случайно широко известный цикл «Стихи о Москве» датирован 1916 г. Этапный в творческой жизни поэтес­сы, он считается «годом рождения настоящей Цветаевой». Он знаменовал собой наступление творческой зрелости, был одновременно и итоговым, и определяющим дальнейшие пути раз­витей ее таланта. Все сильнее ощущая кровную причастность к судьбам родины, Цветаева именно в эту пору жадно приникает к и стокам родн ой речи. Ее «Стихи о Москве» запечатлевают неповторимый облик «не­рукотворного града»: Семь холмов - как семь колоколов! На семи колоколах - колокольни. Всех счетом - сорок сороков. Колокольное семихолмие! В войну во время эвакуации оказалась в Чистополь, а затем в Елабугу, где ее настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством говорила в своих стихах. Потеряв всякую веру, Цветаева покончила жизнь самоубийством. И прошел еще не один десяток лет, прежде чем сбылось ее юношеское пророчество: Разбросанным в пыли по магазинам // (Где их никто не брал и не берет), // Моим стихам, как драгоценным винам, // Настанет свой черед.

Панорама российской истории 1900-1945 гг. в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго». Выражение взглядов писателя на искусство. Евангелие, жизнь человека в истории. Символика «тьмы» и «света» в «Стихотворениях Юрия Живаго».

«Доктор Живаго» - самый известный во всем мире русский роман 20в. Действие его охватывает революцию 1917 года, две мировые войны, гражданскую войну, НЭП, Великую отечественную войну и несколько послевоенных лет. Борис Пастернак отмечал: «Я…хочу дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие, и в то же время всеми сторонами своего сюжета, тяжелого, печального и подробно разработанного…эта вещь будет выражением моих взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в истории и многое другое…». Роман воссоздает духовную жизнь России начала века, передавая целый спектр философских идей; ставятся и решаются автором нравственные, политические, эстетические, религиозные, социальные проблемы. В романе существует как бы два плана: внешний, повествующий об истории жизни доктора Живаго, и внутренний, отражающий духовную жизнь героя. Автору важнее передать не события жизни Живаго, а его духовный опыт, поэтому главная смысловая нагрузка в романе переносится с событий и диалогов героев на их монологи. Пастернак осмысливает антигуманный смысл и облик советского государства, противопоставленного человеку, его жизни, его судьбе. Отвергая идеологию, основанную на несвободе, он противопоставил ей идеи защиты жизни и общечеловеческих ценностей, идеи христианского отношения к человеку, христианской любви к нему, идеи абсолютной ценности личности с ее частной жизнью.

Стилевое своеобразие романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» проявляется, прежде всего, в композиционном его построении. В произведении отчетливо прослеживаются несколько сюжетных линий: Живаго - Тоня, Лара Гишар - Павел Антипов, Юрий Живаго - ЛараГишар, Юрий Живаго - Стрельников. Сюжетная разветвленность не делает композицию рыхлой, лишенной внутреннего единства. Все сюжетные линии романа пересекаются во времени (как в прошлом, так и в настоящем героев) и стягиваются - к фигуре доктора Живаго, который является образным центром повествования. Содержательность романа определяется необъективированным повествованием, что дает основание отнести роман к лирической прозе. Субъективно-повествовательный способ организации материала позволяет через лирическое переживание героя постичь эпоху, вскрывает эффект эпического дыхания, открывает в масштабах времени смысл частной судьбы.

Как субъект познания Юрий Живаго соотносится с другими героями романа по принципу духовной общности или контраста. Его видение и понимание происходящих событий в единстве с миропониманием других героев (Лары, дяди Юрия, лавочницы Галузиной и др.) в читательском сознании определяет фактор времени. Герои романа Пастернака невольно или осознанно связывают лич­ное неустройство с революционными событиями, происходящими в стране, и пытаются найти причины всеобщей смуты и непорядка. Такое многоголосие служит в романе задаче воссоздания разверну­той картины социальной и духовной жизни народа. В то же время соотношение героев по принципу контраста (Живаго - Стрельни­ков) является выражением противостояния нравственного самосоз­нания героя-интеллигента владычеству революционной идеи, ду­ховно умертвляющей человека. Сосредоточенность Пастернака на анализе философской, нравственной, психологической проблемы «человек и история» позволила автору художественно реализовать концепцию философского самосознания героя.

Характерной чертой творческой индивидуальности Пастернака является органическое соединение высокой поэтичности с аналитическим отношением к изображаемым событиям. Достигается это тем, что в центре повествования автор ставит творческую личность мыслящего человека, воспринимающего трагедийность как следствие определенных социальных процессов. Нравственный опыт эпохи писатель проверяет нравственным чувством, нравственной интуицией своих честных, порядочных, глубоко мыслящих и переживающих трагедию эпохи героев. Стиль романа, определяемый двуединой природой таланта Пастернака, синтезирует писательский аналитизм и лирическую взволнованность. Подобное единство становится приметой эмоционально-аналитической, эмоционально-поэтической прозы. Эмоциональное, определяемое лирической доминантой писательского стили, «складывается» в романе из воплощения эмоциональных состояний героев, что и определяет лирическую стихию романа. Духовно близкие автору герои сохраняют в себе природное начало и способность удивляться и восхищаться красотой окружающего даже и трагическую эпоху ломки и кровопролития. Пастернак, исследующий природу человека и человека в природе, высвечивает естественное, природное в ребенке и взрослом, в главном персонаже и второстепенном. Это начало писатель рассматривает как позитивное, залог духовного развития человека. Содержательность писательского стиля Б. Пастернака проявляется не только в движении образов, в принципах обрисовки их характеров, но и в образности картин природы, соотнесенных в художественном пространстве романа с человеком. Природа в романе выполняет несколько функций. Она служит средством отражения социального мира. Символические образы вьюги у Пастернака являются олицетворением злой силы, раз­ового начала. Символикой образов подчеркивается слом жизни, утрата в ней стабильности и благополучия. Приемом параллелизма художник подчеркивает родственность происходящего в мире природы и жизни человека.

Проблемы. Это и роман о потере идеала и попытке обрести его вновь, проблема чел-ка в водовороте истории, полит-е, фил-е, религ-е проблемы. Главный герой произведения Юрий Живаго не находит ответа на вопрос, как ему жить дальше: что принимать, а что нет в новой жизни. В описании духовной жизни своего героя Борис Пастернак выразил сомнения и напряженную внутреннюю борьбу своего поколения. Философское осмысление человеческого существования выводит к библейским истинам, к христианскому мировоззрению и христианской нравственности, освещенной веками. Роман начинается сценой похорон матери героя с изображением церковного песнопения. Так уже на первых страницах романа возникает мысль об уникальности каждого человеческого существования. Несмотря на широкий охват событий, судьбоносных для России, автор утверждает мысль о непреходящей ценности личной, интимной жизни человека, о ценности семьи, в дружеском кругу которой личность в состоянии противостоять чужому, холодному, враждебному миру. Осознав эту истину, Юрий Живаго пытается создать свой отдельный, пусть скромный, мир семейного счастья. Но судьба героя задана изначально. Уже в сцене похорон матери Юры Живаго намечается мотив трагической предопределенности: Любопытные входили в процессию, спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали: «Живаго». – «Вот оно что. Тогда понятно». – «Да не его. Ее...» В этом вроде бы мимоходном перебрасывании репликами с каким-то двусмысленным оттенком (хоронят Живаго?) предопределяется та судьба, что сродни Иисуса Христа: облегчать страдания, дарить любовь, нести крест земных мук и, вобрав в себя боль других, умереть во цвете лет. Судьба действительно оказалась жестокой, рушатся все планы Юрия Живаго, и он умирает на улице молодым, в тридцать шесть лет, оставив миру свои стихи. Оплакивает его любимая женщина, для которой было вечно «лишь солнце любви». Сначала революция воспринималась Живаго как «ве­шенная хирургия», дающая возможность уничтожить «старые язвы». Наблюдения и анализ Живаго социальной действительности революционного времени изменили воззрения героя. Страшным казалось Живаго то, что революционная справедливость отменила всякую гуманность. «Устали расстреливать» звучит как суровый приговор времени жестокости и насилия. Роман завершают «Стихотворения Юрия Живаго» - 4 осн-х тем-х мотива: поэзия на евангельские сюжеты, о природе, человеческих отношения, а также стихотворения, в которых чувствуются ассоциации с мировой духовной культурой. Они объед-ся в сознании лирического героя, который выступает как обобщающий образ человека 20в., кот-й пытается разрешить важные вопросы в контексте вечности. Т.о. в ст-х дана общая картина макро- и микромира, в середине которой стоит человек – центр и смысл бытия.

50. «Деревенская проза» и ее мировоззренческо-эстетические ориентиры. Народный характер в произведениях В. Белова («Привычное дело»), В. Распутина («Деньги для Марии». «Прощание с Матерой») - по выбору студента.

Солженицын: «На рубеже 70-х и в 70-е годы в советской литературе произошел не сразу замеченный беззвучный переворот. Ничего не свергая и не взрывая декларативно, боль­шая группа писателей стала писать так, как если б никакого «соцреализма» не было объявлено и диктовано, - нейтрализуя его немо, стала писать в простоте, без какого-либо угождения, советскому режиму, как бы позабыв о нем. В большой доле материал этих писателей был - деревенская жизнь, и сами они выходцы из деревни, поэтому (а отчасти из-за снисходительного самодовольства культурного круга, и не без за­висти к удавшейся вдруг чистоте нового движения) эту группу стали звать деревенщиками. А правильно было бы назвать их нравственниками, ибо суть их литературного переворота - возрождение тради­ционной нравственности, а сокрушенная вымирающая деревня была лишь естественной наглядной предметностью».

Облик «деревенской прозы» определяли те же эстетические принципы и художественные пристрастия, которые были харак­терны для «тихой лирики». Однако по своему масштабу «дере­венская проза» крупнее,, и ее роль в литературном процессе не­сравнимо значительнеерИменно в русле «деревенской прозы» сло­жились такие большие художники, как Василий Белов, Вален­тин Распутали Василий Шукшин, в своем творческом развитии к этому течению пришел и Виктор Астафьев, под влиянием «де­ревенской прозы» сформировалось целое поколение прозаиков (В.Крупин, В.Личутин, Ю.Галкин, Г.Скобликов, А.Филиппо­вич, И.Уханов, П.Краснов и др). Творцам «деревенской прозы» принципиально чужды приемы модернистского письма, «теле­графный стиль», гротескная образность. Им близка культура клас­сической русской прозы с ее любовью к слову пластическому, изоб­разительному, музыкальному, они восстанавливают традиции сказовой речи, плдотно примыкающей к характеру персонажа, человека из народа, и углубляют их.

На страницах своих произведений он задался вопросом: так ли уж идеальна и однородна деревня и является ли она в современном неспокойном мире оплотом нравственности и милосердия? Попыткой дать ответ на этот вопрос является уже первая повесть В.Распутина «Деньги для Марии» (1967).

Сюжет ее прост: у продавщицы сельского магазина Марии обнаружилась недостача в 1000 рублей. Она по простоте душевной, в силу близких, почти родственных отношений с односельчанами, жила не отчужденно, продавала товары часто в долг, плохо считала. Да и работать продавщицей она пошла после длительных уговоров односельчан: зная, что магазин этот – проклятый, они попросили Марию стать за прилавок, потому что после посаженной на три года молоденькой продавщицы Розы никто не хотел идти работать в этот магазин, «план на тюрьму выполнять». Попросили именно Марию, зная, что она совестлива – не откажет. И она не отказала, более того, сделала магазинчик своего рода культурным центром деревни – здесь женщины собирались даже тогда, когда им ничего не надо было покупать, а мужчины заходили покурить.

И вот недостача… Долг ужаснул и Марию, и мужа ее тракториста Кузьму, и детей. Ревизор, правда, пожалел героиню и дал доброй, неумелой Марии возможность за пять дней собрать требуемую сумму.

Беда, приключившаяся с Марией и отношение людей к этой беде – это своеобразная лакмусовая бумажка, выявляющая истинную сущность каждого из односельчан. Ведь достаточно каждому из них внести чуть больше четырех рублей (4.40), и Мария будет спасена.
В повести глазами Кузьмы мы видим целый ряд сельских жителей, к которым он обращается за помощью. И каждый реагирует на беду другого человека по–разному. Одни герои, как дед Гордей, которому уже за 70, человек из былой общины, помнящий эпизоды взаимовыручки, сразу же решил помочь, и, хотя не имел ни копейки, но, вопреки протесту Кузьмы, выклянчил у сына 15 рублей («он стоял перед Кузьмой с протянутой рукой, из которой торчали свернутые в трубочки пятирублевые бумажки. И смотрел он на Кузьму со страхом, что Кузьма может не взять. Кузьма взял»); даже прикованная к постели тетка Наталья, приготовившая деньги «на смерть» («чтоб поболе народу пришло и подоле меня поминали»), и та «протянула ему деньги, и он взял их, будто принял с того света», – она понимала их необходимость для живой Марии; что сумел, сделал председатель, отдавший свой месячный оклад и призвавший сделать то же колхозных специалистов.

А те, кто не хотел помочь Кузьме и Марии, без особого труда нашли причины и оправдания. Например, близкая Марии женщина, ее подруга Клава решила, что коли уж Мария погибла, спасти ее нельзя, и «лучше поплакать, повыть над ней, как над покойницей». Лицемерка старуха Степанида тоже изображает слезы, и хотя в загашнике у нее лежит много денег, не дает ни копейки. Директор школы хотя и дает сотню, но взамен душу выматывает нравоучениями да требованием какого–то сверхуважения к себе, словно он не взаймы дает, а подвиг совершает. Да и расстается он со своей сотней не из человеческого участия, сострадания, а из желания остаться довольным собою и из боязни, что люди обвинят его в жадности.
Всем сюжетом своей повести Распутин показывает, как через отношение к деньгам, к человеку в беде обнаруживаются какие–то важные и часто тревожные приметы современного состояния мира. Тот же Кузьма, сам не умеющий отказывать и сам нравственно светлый, так же по–доброму думает и о других, веря в понимание, которое не нуждается в словах: он «даже в мыслях не осмеливался просить у них деньги. Он представлял себе свой обход так: он заходит и молчит. Уже одно то, что он пришел, должно было людям сказать все». Но Кузьма оказался слишком светлым для уже сереющего мира, и его свет оказывается не в состоянии зажечь ответный огонек в уже очерствевших человеческих сердцах.
Как результат – Кузьме не удается собрать в деревне требуемой суммы. Остается последняя надежда – живущий в городе брат, который, может быть, одолжит требуемую сумму. Кузьма едет в город, находит дом брата, стучит в дверь. «Сейчас ему откроют», – последняя фраза произведения. Что будет?

Финал повести остается открытым. Распутин не лишает читателя надежды. Хотя вся предшествующая информация, содержащаяся в произведении, говорит о том, насколько слаба надежда на благополучный исход мытарств Кузьмы в поисках денег. Это и то, что Кузьма не был у брата 7 лет, и что брат уже как бы забыл о существовании родной деревни, и что Мария, как–то переночевав у Алексея две ночи, вернувшись, сказала, что лучше жить у чужих, да и односельчанин, наведавшись к Алексею, пожаловался потом Кузьме: «…узнать меня узнал, а вот за товарища не захотел признать…»
Но даже если предположить, что Алексей даст недостающие сотни – все равно и тогда остается вопрос: что будет? С Кузьмой и Марией, из последних сил удерживающими в себе веру в людей и справедливость, с их четырьмя детьми, уже впитавшими в себя долю незаслуженного страха, который никогда не забудется, с теми, кто своим неучастием, равнодушием позволил случайно занесенному топору уже коснуться живого тела семьи Кузьмы и Марии.

Но что бы ни случилось с Марией и каков бы ни был финал этой истории, весьма многозначителен тот факт, что Кузьме не удалось собрать в деревне денег для спасения Марии. И его отъезд в город стал последней точкой в трехдневном периоде разуверения героя в людской общности. Люди, которые на словах любили и жалели Марию, сочувствовали ее горю, на деле отказались ей помочь. Повесть В.Распутина показала всю иллюзорность нравственного благополучия современной деревни, отразила тенденцию растущего отчуждения людей друг от друга, свойственную всему обществу в целом.

51. Принципы изображения Великой Отечественной войны в литературе. Психологические и нравственные конфликты в повестях В. Васильева, В. Кондратьева, В. Астафьева (по выбору студента).

На волне «оттепельной» демократизации возрастает стремление писателей к достоверному воспроизведению войны, к освещению неизвестных широкой публике во­енных эпизодов, к открытию новых, необычных ракурсов трагедии XX века. В 1950-1980-е гг. эти задачи решает документальная и мемуарная проза. Сергей Смирнов воз­вращает из небытия имена и подвиги героев Брестской крепости («Брестская крепость», 1957 г. и 1964 г.); судьбы ленинградских блокадников запечатлены в «Блокадной книге» (1975 г.) А. Адамовича и Д. Гранина; А. Адамович, Я. Брыль и В. Колесник со слов свидетелей пишут о со жженных фашистами населенных пунктах («Я из огненной деревни», 1979 г. и 1985 г.); С. Алексиевич открывает мало известную сторону проблемы «человек и война», воспроизводя на страницах книги «У войны - не женское лицо» (1985 г.) рассказы многочисленных защитниц Отечества, о восприятий трагических событий эпохи женщинами. С опорой на исторические документы и мемуарные свидетельства написаны «Хатынская повесть» (1972 г.) и «Каратели» (1979 г.) А. Адамовича, «В августе сорок четвертого...» (другое название - «Момент истины», 1974 г.) В. Богомолова, «Блокада» и «Победа» А. Чаковского и другие произведения.

И в хрущевскую, и в брежневскую эпоху «военная проза» была представлена самым большим - относительно других тематических подразделений советской литературы - объ­емом произведений. Ослабленной «оттепельными» воздейс­твиями цензуре невозможно было справиться с небывалым после 1920-х годов явлением - рвавшимся на волю эстети­ческим многообразием. «Военная проза» имела также офи­циальную поддержку, потому что идеологические структу­ры КПСС рассчитывали на ее пропагандистский эффект и активную роль в военно-патриотическом воспитании. В этих условиях появляются романтическая «Альпийс­кая баллада» (1963 г.) В. Быкова, повесть Б. Васильева «А зори здесь тихие...» (1969 г.). Центральная идея этих книг выражает квинтэссенцию «окопной» («лейтенантской») прозы: в войне участвуют не безликие боевые единицы, а люди с их неповторимыми судьбами.Натурализм, или «жестокий реализм», безусловно, является одной из немаловажных составляющих «военной (особенно «окопной» и документальной) прозы». Его черты присутствуют в произведениях Ю. Бон­дарева («Батальоны просят огня», 1957; «Горячий снег», 1969), К. Воробьева («Это мы, Господи!», 1943; «Убиты род Москвой», 1963), В. Быкова («Мертвым не больно», 1965; «Дожить до рассвета», 1972) и др.

Пять лет, до 1979 г., шла к читателю по­весть В. Кондратьева «Сашка»: слишком необычной показалась она тем, от кого зависела ее публикация. Автору не могли простить того, что враг отражен таким же солдатом, таким же человеком из плоти крови, как и любой советский воин. В центре произведения овсянниковское поле - в воронках от мин, снарядов и бомб, с неубранными трупами, с валяющимися простреленными касками, с подбитым в одном из первых боев танком. Оно ничем не примечательно. Поле как поле. Но для героев Кондратьева все главное в их жизни совершается здесь, и многим не суждено его перейти, они останутся здесь навсегда. А тем, кому повезет, кто вернется отсюда живым, запомнится оно навсегда во всех подробностях - каждая ложбинка, каждый пригорок, каждая тропка. Для тех, кто здесь воюет, даже самое малое исполнено немалого значения: и шалаши, и мелкие окопчики, и последняя щепоть махры, и валенки, которые никак не высушить, и полкотелка жидкой пшенной каши в день на двоих. Все это составляло жизнь солдата на переднем крае, вот из чего она складывалась, чем была наполнена. Даже смерть была здесь заурядно привычной, хотя и не угасала надежда выбраться отсюда живым. Клочок истерзанной войной земли, горстка людей - самых обыкновенных, не решающее, не вошедшее в историю сражение... Но на этом материале В. Л. Кондратьев изобразил народную жизнь во всей полноте. В малом мире овсянниковского поля открываются существенные черты и закономерности мира большого, предстает судьба народная в пору великих исторических потрясений. Фронтовая жизнь - действительность особого рода: встречи здесь скоротечны - в любой момент приказ или пуля могли разлучить надолго, часто навсегда. Но под огнем за немногие дни и часы, а иногда в одном лишь поступке характер человека проявлялся с такой исчерпывающей полнотой, с такой предельной ясностью и определенностью, которые порой в нормальных условиях недостижимы и при многолетних приятельских отношениях. На войне один поступок можно не знать имени человека, но один конкретный поступок может рассказать о человеке больше, чем общение на протяжении длительного времени (Сашка, сам раненный, перевязывает тяжелораненого солдата, добравшись до санвзвода, приводит к нему санитаров. Для Сашки этот поступок не значит ничего особенного – он сделал то, что считал само собой разумеющимся. Но тот раненый солдат, которому Сашка спас жизнь, наверняка никогда его не забудет. Что из того, что он не знает о Сашке ничего, даже имени. Сам поступок раскрыл ему в Сашке самое главное. И если бы их знакомство продолжилось, оно бы не так уж много добавило к тому, что он узнал о Сашке в те считанные минуты, когда свалил его осколок снаряда и лежал он в роще, истекая кровью.) Цена выбора на войне всегда жизнь, хотя обычно выбирать приходится вещи как будто бы обыденные - позицию с обзором пошире, укрытие на поле боя. Кондратьев пытается передать это неостановимое движение потока жизни, подчиняющего себе человека; иногда у него на первый план выступает герой - Сашка. И хотя он старается использовать все возникающие возможности для выбора, не упускает ситуаций, исход которых может зависеть от его смекалки, выдержки, он все-таки во власти этого неукротимого потока военной действительности - пока он жив и цел, ему снова ходить в атаку, вжиматься под обстрелом в землю, есть что придется, спать где придется... Постоянный мотив В. Л. Кондратьева: уметь воевать - это не только, преодолев страх, пойти под пули, не только не терять самообладание в минуты смертельной опасности. Это еще полдела - не трусить. Труднее научиться другому: думать в бою и над тем, чтобы потерь - они, конечно, неизбежны на войне - все-таки было поменьше, чтобы зря и свою голову не подставлять, и людей не класть. Автор показывает всю сложность и противоречивость военной жизни: жалость Сашки к пленному немцу и нежелание его убивать: «Впервые за всю службу в армии, за месяцы фронта, столкнулись у Сашки в отчаянном противоречии привычка подчиняться беспрекословно и страшное сомнение в спра­ведливости и нужности того, что ему приказали. И еще тре­тье есть, что сплелось с остальным: не может он беззащитно­го убивать. Не может и все!». Когда у Сашки спрашивают, как же он решился не выполнить приказ - не стал расстреливать пленного, разве не понимал, чем ему это грозило, - он отвечает просто: «Люди же мы, а не фашисты». В этом он непоколебим. И простые его слова исполнены глубочайшего смысла: они говорят о неодолимости человечности. «Окопная» проза воплощала две разнонаправленные тенденции: «оптимистическую» (если в произведении пафос борьбы и страдания уравновеши­вался пафосом победы) и «пессимистическую» (борьба и страдания усугублялись отчаянием, гибелью, а в случае гибели - ощущением невосполнимости, абсолютности по­тери). «Оптимистическая» часть «окопной» прозы обычно располагалась в художественном пространстве между реа­лизмом и социалистическим реализмом, «пессимистичес­кая» - между реализмом и экзистенциализмом. Плюс «при­месь» натурализма («жестокого реализма»), усложняющая картину и более весомая на «пессимистическом» полюсе.

Смерть героя «оптимистического» произведения вписа­на в контекст настоящей, будущей или неизбежной победы; «пессимистический» герой умирает, подчеркивая смерт­ность каждого человека и безысходность любой человечес­кой судьбы, покидая читателя с ощущением экзистенциаль­ного отчаяния. Герой-«оптимист», выживая, олицетворяет собой преодоление и готовность к преодолению, подвиг, сулящий новые подвиги; «пессимист» - игрушка в руках судьбы: избегнув смерти, он не уходит от отчаяния, его спа­сение лишено поучительности, оно никогда не образец для подражания, а всегда единичный или случайный пример

 

Особенности раскрытия темы «человек и война» в рассказе М. Шолохова «Судьба человека». Эпичность и лиризм повествования. Рассказ «Судьба человека» как концептуальное явление в русской литературе 50-60-х годов XX века.

Рассказ «Судьба человека» (1956) продолжает тему Великой Оте чественной войны. Но у этого рассказа есть и другое предназначе ние. «Судьба человека» завершает трилогию Шолохова. Содержа нием произведения становится столкновение с историей, попыт ка человека отстоять свою сущность, свое право на жизнь в год-вражды. Здесь присутствует излюбленный композиционный прием писателя - рассказ в рассказе, позволяющий соединить частное с общим. Рассказ от первого лица создает впечатление необыкновенной достоверности, документальной точности. Он позволяв отобразить огромную по масштабу пережитого биографию кон:«ретной личности, выразив в ней многострадальную судьбу все: русского народа.

Рассказывая о своей жизни, Соколов вовлекает в единый круг переживаний автора-повествователя. После гражданской войны Андрея Соколова «родни — хоть шаром покати, нигде, никого: ни одной души». Он женился, появились дети: сын и две дочери, построил дом. Потом наступила война, которая отняла все. После этой войны у него никого нет. Встретив сироту Ванюшку, он усыновляет его. Жизнь продолжается. В рассказе Андрея Соколова как будто сконцентрирована вся боль и все страдание народа: «...Глаза, словно пересыпанные пе лом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них больно смотреть». Используя стилевые фольклорные обороты в речи героя («хл нул горюшка», «похоронил в чужой земле», «провожая в далекий путь»), автор создает народный характер русского былинного богатыря, не похожего на своих предков, но такого же сильного и щедрого на душевное тепло.

Этот рассказ явился качественно новой ступенью в развитии жанра рассказа не только в творчестве М. Шолохова, но и других русских прозаиков. Здесь освещается не один эпизод из жизни Андрея Соколова, а целый ряд драматических моментов на протяжении ряда лет. При этом из истории жизни героя автором отбирается только то, что позволяет осмыслить отдельную человеческую жизнь в связи с трагической сущностью эпохи.

В рассказе поставлен ряд проблем: противоречие личного и общественного на войне, мужество и воля, преодолевающие личную трагедию, здесь вскрыты причины победы на войне, кроющиеся в естественности героизма русского воина, проблема подвига, проблема гуманизма и др. На примере судьбы Андрея Соколова М. Шолохов показывает судьбу целого народа в трагическое военное время. Судьба Андрея Соколова дана крупно, обобщенно, он воплотил лучшие типичные черты русского человека, проявленные в исключительных обстоятельствах. Не случайно «Судьбу человека» называют «рассказом-эпопеей».

В рассказе Шолохова предельно продуманная композиционная структура. Исследователь Л. Якименко называет композицию произведения музыкальной, симфонической. В нем отчетливо выделяются ведущие образы-лейтмотивы. Довольно заметно деление на части внутри единого целого. Легко различаются начало рассказа – вступление, три части рассказа Андрея Соколова и финальная сцена. Деление на части поддерживается чередованием голоса рассказчика и автора-повествователя.

Удивительно соответству