Динамика социокультурного развития

 

В развитых странах уже достаточно давно происходит, во-первых, эволюционный или революционный переход к новому типу социально-экономического развития — постинформационному, постиндустриальному обществу, в котором на первый план выступает не «товаропроизводящая экономика» (production economy), а «обслуживающая экономика» (service economy). Основной сферой занятости и источником дохода становится не только и не столько промышленность, сколько гуманитарные отрасли и сфера услуг. Модель общества представляет собой коммуникационную модель взаимного обмена знаниями, «обмена услугами». Наука, технологии, информация и культура играют ведущую роль в общественном развитии. Ключевыми институтами новой экономики становятся университеты, информационные, научные, культурные и медицинские организации как центры сосредоточения теоретического и прикладного знания. Некоторые из европейских стран, прежде всего Голландия и Великобритания, выбирают курс на деиндустриализацию, как ведущую стратегию развития своих городов.

Во-вторых, в контексте современных тенденций к культуре начинают относиться как к ресурсу новой экономики и действующему актору, агенту развития, источнику нового мышления. Эксперты изучают и «картируют» культурные ресурсы, разрабатывают управленческие технологии и конкретные предложения о том, как культурное наследие и актуальная культура могут сформировать специфику места, изменить имидж территории, стать интересными и для местного сообщества, и для туристов. Широко обсуждается и обосновывается тезис о том, что именно культура аккумулирует позитивные эффекты в разных сферах, позволяет превратить слабые стороны в сильные, что кооперация организаций культуры с другими субъектами позволяет улучшать городскую среду, развивать туризм, привлекать инвестиции и, тем самым, инициировать создание новых рабочих мест, помогать решению социально-экономических проблем и способствовать разрешению конфликтных ситуаций.

В-третьих, в постинформационном обществе культура становится стратегическим приоритетом современной экономики развитых стран именно потому, что сумела превратиться в мощную индустрию культурных услуг. По оценкам британских экспертов, в последние десятилетия доходы от экспорта музыки в Англии превысили доходы от экспорта машино- и автомобилестроения вместе взятых. Успех в индустрии культуры (как и в любой другой индустрии) зависел от возврата вложенных средств через реализацию продукции — товаров или услуг. Следовательно, ориентация на потребителя, формирование и удовлетворение спроса в пространстве «свободного времени» или пространстве досуга становятся приоритетом и конечным результатом деятельности организаций культуры. На мой взгляд, формула успеха в такой ситуации заключена в технологиях «экономики ощущений».

В этих концепциях современного общества сфера досуга рассматривалась как важнейшая социальная подсистема. Теоретический анализ крупных эмпирических исследований, фиксирующих коренные изменения в образе жизни и досуге, лег в основу концепции Ж. Дюмазедье, названной «цивилизацией досуга» (Dumazedier J. Toward a Societ). По мнению Дюмазедье, рождение этой цивилизации датируется 1960–1970-ми годами. Ж. Фридман предложил концепцию компенсаторной функции досуга, который сглаживает социально-профессиональные противоречия в процессе поляризации сфер труда и досуга (Fridmann). Ж. Фурастье разрабатывал идею «цивилизации досуга» как модели постиндустриального общества: начиная с определенного уровня экономического развития, досуг приобретает все большую автономию от труда и становится самостоятельной ценностью. Вокруг термина «цивилизация досуга» и времени ее наступления развернулась широкая дискуссия. Большинство исследователей, признавая особую роль досуга в постиндустриальном обществе, предпочитают, подобно С. Паркеру, говорить лишь об обществе с развитым досугом. Широко обсуждается концепция «революции избираемого времени», согласно которой в постиндустриальном обществе должен измениться характер использования и рабочего, и свободного времени: задача состоит в том, чтобы распространить принципы избирательности и свободы использования на все социальное время. Тем не менее, общая тенденция такова, что именно досуг рассматривается как пространство развития и творческой самореализации личности.

Бытует мнение, что бурное развитие так называемых творческих индустрий в европейских странах было откликом на экономический кризис, охвативший традиционные отрасли промышленности, например сталелитейную или текстильную. Мне это кажется не вполне верным. Экономика большинства европейских стран, где начали активно развиваться творческие индустрии, была на подъеме. Собственно это и позволило им, накопив определенный «запас прочности», осуществить переход к постиндустриальному типу экономического развития, убрать из своих городов устаревшую промышленность, резко улучшить городскую среду и, за счет модернизации освободившихся производственных площадей и строительства новых крупных объектов, создать новую культурную инфраструктуру. Развитие «творческих индустрий», скорее, было программой социальной адаптации, позволившей перейти к «новой занятости» в постиндустриальной экономике.

Далеко не все европейские страны пошли по пути деиндустриализации, многие стали развивать «творческие индустрии» в дополнение к существующей промышленности, одновременно занимаясь ее технологической модернизацией. Тем не менее во всех странах заметно изменение отношения к культуре, стремление превратить ее в доходную отрасль современной экономики, включить культурное богатство в экономический оборот, в современный стиль жизни.

В-четвёртых, «идеальный тип» современной глобализации, разрабатываемый современными социологами-теоретиками (Арчер, Элброу, Гидденсом, Тирикьяном, Робертсоном и многими другими), обобщенно может включать следующие принципиальные компоненты, влияющие на экономику впечатлений:

1. Всеохватность и комплексность изменений при переходе к глобальной стадии (меняются все параметры социальных структур и сама изменчивость, «пластичность» становится главной позитивной ценностью).

2. Априорное доминирование, которое получают все глобальные ценности и ориентиры по отношению к местным (локальным) ценностям, включая и этнический фактор, который перестает играть прежнюю роль.

3. Гибридизация культуры, т. е. процесс быстрого составления (часто искусственного) культурных феноменов из прежде несовместимых составных частей, особенно в сфере повседневной культуры.

4. Акцентирование «глубинных» феноменов (докультурных, доцивилизационных, архаичных), которые встраиваются в пространство современной.

5. Решительное изменение ориентации рациональности от «модерна» к «постмодерну» с его акцентом на мозаичности и внутренней несвязанности восприятия и конструирования социальной реальности.

6. Признание гражданского общества единственной формой социальной упорядоченности глобального социума.

Джордж Ритцер, автор теории «макдональдизации», лапидарно формулирует рационалистическую модель глобализированного общества в виде следующего набора признаков:

А. Efficiency. Эффективность, прежде всего экономическая.

Б.Calculability. Калькулируемость (понятая как повседневная рациональность) в рамках простых или сложных количественных моделей.

В.Predictability. Предсказуемость, «ожидаемость».

Г.Control through Nonhuman Technologies. Управление посредством технологий без участия человека.[1]

Условно назовем это «принципом ECPC», подобно парсоновскому принципу AGIL. Данная модель разработана Ритцером с опорой на методические принципы М.Вебера и К.Маннгейма. При этом происходит создание как бы новой рациональной системы, которая выступает в виде антипода старой системы рациональности, связанной с традиционной культурой. Наверное, нет смысла приравнивать по своей значимости принципы «макдональдизации», предложенные Ритцером, классической веберовской модели протестантской этики. И, тем не менее, аналогии неизбежно возникают.

Вебер (наряду с Марксом) фактически «открыл» капитализм, т. е. показал определенный смысл и логику происходившего в современном ему обществе. Нечто подобное осуществляет и современный американский социолог, расколдовывая загадочную сложность американизированной цивилизации, осуществляющей свою поступательную экспансию. Вся эта сложность в большей или меньшей степени укладывается в четыре ритцеровских принципа. (Кстати сказать, у Вебера их было не больше.) Можно спорить по поводу того, насколько принципы Ритцера универсальны и описывают ли они все современные общества. Но разгадка «посткапитализма» кажется более близкой, чем когда-либо. Мир XXI века рисовался многим социологам и журналистам таинственным и неизведанным, дарующим перспективы, которых был лишен век уходящий. По сути, новое столетие, эпоха «посткапитализма» предстает обыденной и даже вульгарной, но внутренне целостной,что и показывает Ритцер. И в этой исторической целостности заключается ее неизбежность. Постмодернистский хаос фрагментарных осколков смыслов и логических схем обретает несколько примитивную упорядоченность, навязывающую себя всем современным сообществам под именем глобализации. Попытаться избежать ее так же бессмысленно, как в свое время было бессмысленно избежать капитализма (даже если его и называли социализмом).